Слово (Санкт-Петербург). Образ святого в светской литературе

Беседа с Петром Евгеньевичем Бухаркиным, доктором филологических наук, профессором Санкт-Петербургской духовной академии.

– С наибольшей полнотой образ святых был изображен прежде всего в житиях. Но может ли светская литература воплотить образ святого, создать героев, наделенных чертами святости? Об этом мы поговорим с доктором филологических наук, профессором Санкт-Петербургской духовной академии Петром Евгеньевичем Бухаркиным.

В какой степени светская художественная литература в состоянии воплотить образ святого? И стремится ли она к этому?

– Пожалуй, я начну ответ с Вашего второго вопроса – стремится ли светская литература воплотить образ святого? Если говорить о западной христианской литературе, в том числе и русской литературе XIX–XX веков, то, конечно, стремится. Все-таки светская литература, хотя является светской, совсем не порывала своей связи с давними христианскими историями. Во многом до сих пор главные ценности западного мира связаны с христианством, и вполне естественно, что образ идеального человека по-прежнему остается образом христианина в высшем своем проявлении, то есть как святого. Поэтому светская литература стремится создать святого на современном материале или материале прошлого. Но получается у нее это или нет и в какой степени она может это сделать – это более сложная проблема.

Если оставаться в границах русской литературы, что вполне уместно, надо сказать, что с наибольшим успехом образ святого светские писатели воплощают в произведениях на историческую тему, когда они описывают реально существовавших русских святых. Здесь можно, например, назвать такую выразительную, хотя далеко не безукоризненную серию книг, как серия исторических романов Дмитрия Балашова «Государи московские». В первых романах (наиболее, как мне кажется, интересных и удачных) мы действительно видим выразительные, яркие образы святых: святых митрополитов Кирилла, Петра, святителя Алексия Московского, преподобного Сергия Радонежского.

Светская  литература, опять-таки русская, или произведения писателей, связанных с Россией, пытались создать и с успехом создавали выразительные образы  более недавних святых. Тут, как ни странно, в первую очередь надо назвать роман молдавского писателя Иона Друцэ «Белая церковь», где один из наиболее существенных героев – преподобный Паисий (Величковский). Кстати, в момент, когда создавался этот роман, он еще не был канонизирован Русской Церковью.

Это действительно интересные и выразительные образы. Но, во-первых, это образы, опрокинутые в прошлое, в известной мере являющиеся изложением уже, казалось бы, известных представлений. Кроме этого, при создании этих образов писателей подстерегает очень существенная опасность – модернизация. Можем ли мы – это вообще большой вопрос –  до конца понять мысли и чувства святого? Ведь он святой в отличие от нас, в том числе от всех названных мною писателей. Кроме этого, можно ли понять мысли и чувства святого, который жил за пять веков до нас? Когда читаешь у Дмитрия Балашова размышления преподобного Сергия или святителя Алексия Московского, все-таки тебя не покидает сомнение: а мог ли так мыслить и чувствовать человек XIV века? Думаю, это наибольшая трудность, которая возникает перед писателями, пытающимися создать образ святого на историческом материале.

– Какой из исторических героев светской художественной литературы, воплощающих древнерусскую святость, Вам кажется наиболее удачным?

– Конечно, ответить на этот вопрос трудно. Дело в том, что это дело вкуса, впечатлений, сравнительно недавних, в конечном счете это даже дело настроения. Любой ответ будет справедлив только отчасти. Но после таких оговорок я бы рискнул сказать, что если не самый удачный, то один из наиболее удачных образов, выражающих древнерусскую святость, при этом преломленную сознанием современного человека, – это образ главного героя романа «Лавр» Евгения Водолазкина, нашего современника и соотечественника в узком смысле слова: он петербуржец, как и мы.

Главный герой этого романа  Арсений, в схиме принявший имя Лавр, мне кажется, действительно является наиболее удачным. Это во многом объясняется тем, что Евгений Водолазкин сам медиевист, он доктор филологических наук, специалист по древнерусской литературе, он очень хорошо понимает сознание древнерусского человека. В общем-то, он очень хорошо передал атмосферу (не быт, но атмосферу) древнерусского сознания. Но на этом не остановился, ибо современные параллели, присутствие современного сознания, переходы в другое время, которые существуют в этом романе, заставляют увидеть древнерусского святого так, как мы бы увидели его сейчас.

Этот роман очень интересен прежде всего тем, что древнерусский святой показан действительно глазами человека рубежа XX–XXI веков, это имеет прямое отношение к проблеме святости уже не древнерусской, а современной – как мы бы оценили, осознали и почувствовали святого XV века (время, в котором происходит действие романа). Именно поэтому мне кажется, что Арсений из «Лавра» Евгения Водолазкина в каком-то смысле наиболее удачный образ святого.

При этом, конечно, надо отметить, что этой удаче способствуют художественные достоинства романа: в меру архаизированный язык, сложная повествовательная структура этого романа, которая делает этот образ убедительным. Но все-таки и этот образ, хотя он увиден современными глазами, – образ святого, который существует в прошлом.

– Тогда возможно ли воплотить образ святого в нашей современной жизни?

– Я бы сказал – нет. Поясню почему: необходимо, как мы с Вами уже однажды говорили, создать современное житие, которое мне кажется возможным  (повторю сказанное в другой передаче), – я только не знаю, как это сделать. А вот образ современного святого светская литература, думаю, создать не может. Прежде всего, по очень простой причине – пока святой живет, он не является святым. Все-таки канонизация, даже довольно быстрая, всегда обращена в прошлое. Для настоящей канонизации святого надо хотя бы несколько десятилетий – это уже уводит этот период от нашей живой, современной жизни.

Поэтому светская литература, думаю, не может изобразить образ святого, но она может изобразить святость – как она ее понимает. И такие образы, образы не святых людей, но образы людей, в которых проступает святость, очень заметны в светской литературе. При этом я имею в виду именно светскую художественную литературу. Я не имею в виду такие выразительные произведения, как сочинения митрополита Вениамина (Федченкова) «Божьи люди», где изображены действительно Божьи люди, для нас уже не современные: это конец XIX – начало XX века. Но это все-таки не художественная литература. Нет, я имею в виду непосредственно художественную литературу.

Чтобы не быть голословным: Матрена из знаменитого рассказа Солженицына «Матренин двор». Конечно, она не святая, никак не святая, но черты святости в ней присутствуют. То же самое можно сказать о некоторых героях ранних произведений Василия Ивановича Белова, прежде всего романа «Привычное дело», где особенно мать главной героини наделена чертами святости. Тем более это можно отнести к произведениям XIX века.

При этом эту святость светские писатели находят в совершенно разных сферах. Думаю, никто из наших зрителей не будет спорить со мной, если я скажу, что один из самых выразительных примеров святости – это княжна Марья в романе-эпопее Льва Николаевича Толстого «Война и мир». Конечно, нам никогда не придет в голову назвать ее святой. Она сама бы ужаснулась, если бы услышала эпитет «святая» применительно к себе. Но в ней есть именно святость. В этом отношении русская светская литература, конечно, выполняет очень важную роль – она заставляет наших современников понимать, в чем прежде всего состоит святость.

Ведь все-таки святость прежде всего состоит в любви к Богу, которая проявляется через любовь к людям. В понимании своего несовершенства, в осознании того, что ты достоин милости Божьей, может быть, в меньшей степени, чем окружающие люди. Но эта скромность – в деятельном добре. Вспомним иоанновские слова, связанные как раз с проблемой нашего спасения, звучащие в Неделю о Страшном Суде. Кто будет спасен, по словам Господа? Те, кто помогал малым людям, то есть те люди, которые проявляли действенную любовь. Именно этому учит светская литература, создавая выразительные образы людей, в которых – при всей их греховности, при всех заблуждениях, при всех грехах – проступает образ Божий, то есть святость.

– Дорогие телезрители, как мы увидели, применительно к нашей современной жизни литература остерегается говорить о святых, так сказать, в чистом виде, и в этом заключается ее благородная сдержанность. Однако в произведениях писателей второй половины XX века мы легко можем увидеть героев, наделенных чертами святости. И это не удивительно: пока существует Церковь Христова, святость присутствует в окружающей нас действительности. И литература, по мере своих возможностей, стремится нам эту святость показать.

Ведущая Екатерина Соловьева

Записала Юлия Подзолова