Рассказ отца Павла о своей долгой и непростой жизни, неразрывно связанной с драматической и сложной историей Церкви в советское и постсоветское время. Часть 2

На вопросы телезрителей отвечает протоиерей Павел Красноцветов, настоятель Казанского кафедрального собора. Передача из Санкт-Петербурга.

(Расшифровка выполнена с минимальным редактированием устной речи)

– Сегодня у нас продолжение беседы с настоятелем кафедрального Казанского собора Санкт-Петербурга протоиереем Павлом Красноцветовым.

Здравствуйте, батюшка!

– Здравствуйте! Мне хотелось бы еще раз сказать, что передачи телеканала очень важны, потому что их смотрят верующие люди. Для них утешение передачи, рассказывающие о жизни, а также очень важны трансляции богослужений: люди, которые не смогли пойти в храм, молятся. Поэтому всем дай Бог здоровья и многая лета.

– Дорогие друзья, первая наша программа с отцом Павлом имела тему: «Сравнение времен». И сегодня мы продолжаем эту тему.

 – В прошлый раз я остановился на рассказе о том, как устроился в Ярославле в советское время, в 1955 – начале 1956 года. Там тоже был уполномоченный Совета по делам религии и относился так же, как и тот, что был в Кемерово. Это тоже был строгий пожилой человек из КГБ, коммунист до мозга костей. И естественно, когда приняли молодого человека, для него это был как бы минус в его работе. Видимо, позвонил и уполномоченный из Кемерово: «Приедет тут один молодой, ты его прижучь». И начинается та же история...

Это все было до владыки Никодима, в 1959/1960 году, при владыке Исаии, который заболел и лежал. И вот он вызывает меня к себе в епархию, лежит в постели и говорит: «Отец Павел, хочу перевести тебя в город Ростов». А мы только что получили от епархии ссуду и купили полдомика. У нас трое детей, один уже ходит в школу. И меня как будто холодной водой облили, сижу и не знаю, что говорить: «Владыка, ну как же мы вот это...» А он: «Ну что же я поделаю, требует уполномоченный». Я говорю: «Ну ладно, хорошо, владыка, подождите...»

И через неделю владыка Исаия умирает. Это было осенью, в ноябре. Приезжает владыка Никодим, у которого я бывал раза два в Москве, и сразу: «Отец Павел, я назначаю Вас в епархиальный совет». До этого не было епархиального совета, его создал владыка Никодим. На первый день после похорон назначил заседание епархиального совета и говорит: «Вот тебе список всех приходов, к следующему разу выучишь, чтобы знать все». Я посидел со списком несколько дней и до сих пор помню почти все приходы (кто служил, конечно, уже не помню).

Владыка Никодим приехал к январю, а у меня 10 января день ангела, и он издает указ: «Священник Павел Красноцветов назначается  секретарем Ярославской епархии. Это было в субботу-воскресенье, в понедельник он уезжает в Москву и говорит: «Вот документы, там несколько перемещений, указов, отвезите уполномоченному». И среди них указ обо мне. Я привожу, подаю их уполномоченному, и он даже позеленел от расстройства, что я теперь секретарь у епископа (тогда он еще не был митрополитом) в Москве.

До этого у меня была еще одна печальная история. Пока владыка Исаия был еще жив, меня вызывали в райисполком, и председатель говорил: «Ваши дети должны сами определиться с верой, когда вырастут, а вы их сейчас мракобесию учите. Если будете продолжать водить их в церковь, мы лишим вас родительских прав». Был уже один случай: одна баптистка, у которой было трое детей, разошлась с мужем, ушла к баптистам, водила туда детей, и ее лишили родительских прав. Такая была печальная история. Поэтому мы с матушкой испугались, но сделали так: обычно она брала одного ребенка, двоих оставляла и в один воскресный день причащала одного, в другой – другого. Трое детей вокруг матушки сразу видны, а один – незаметно.

Когда приехал владыка Никодим, он сразу постарался объехать все приходы, всех вызвать, чтобы знать положение. В городе Тутаеве (до революции он назывался Романов-Борисоглебск, а Тутаевым его назвали в честь какого-то коммуниста) находился прекрасный храм Воскресения Христова (в древности это был монастырь), где хранилась икона Спасителя, написанная Дионисием Глушицким. Монах Глушицкий был учеником Сергия Радонежского и соработником Андрей Рублева. Этот старинный темный образ Нерукотворенного Спаса размером два на полтора метра XVI века находился зимой в нижнем храме и переносился в летний.

Уполномоченный вызывает меня и говорит, что эта икона представляет государственную ценность и ее заберут в музей. Я звоню владыке Никодиму, прошу срочно приехать: по телефону всего не скажешь. Когда он приехал и я все объяснил, то он сказал: «Что делать, поезжай». Через неделю-две владыка звонит из Москвы: «Отец Павел, к нам едет делегация из ГДР, семь человек: пасторы и епископы лютеранской Церкви. Пойдите к уполномоченному, скажите, что нужны номера в гостинице, и наймите речной трамвайчик до Тутаева». Я сразу понял, в чем дело.

Мы их встретили. Уполномоченный участвовал во встрече, потому что ГДР – страна социалистическая. И в делегации был немецкий пастор Омнуш, ученый муж, который занимался иконами. Приехали мы в Тутаев, он там фотографировал и через месяц прислал нам газету. В ней фотография образа и его описание. Я отвез эту газету уполномоченному, и на этом был закрыт вопрос о его перенесении в музей. Такая вот история.

Под Ростовом был Борисоглебский храм, и уполномоченный решил его закрывать. Я докладываю владыке об этой проблеме. Приехала делегация Всемирного Совета Церквей во главе с его президентом доктором Блейком. Было тоже 5-6 человек, их катали по Ярославлю, и потом владыка говорит: «Отец Павел, мы поедем на машинах из Москвы до Ярославля». А эта дорога проходит через Борисоглебск и Ростов. Естественно, вся группа заезжает в храм, фотографируется, делает там все, что нужно – и уполномоченный остался снова ни с чем. Вот такие действия помогали владыке сохранить часть храмов. Правда, 3-4 храма по Ярославской области пришлось закрыть: они были разрушенными и не было средств на ремонт. Такой был период.

В 60-х годах, когда начались хрущевские гонения на Церковь, было страшно тяжело и сложно. Во-первых, не хватало средств, не на что было жить, в 1961 году была смена денег. Матушка вставала в 4 часа утра, чтобы встать в очередь и достать ребятам молочка. Мы уже начинали просто бедствовать. И тут получилось, что в 1963 году владыку назначили в Минск. Патриарх Алексий Симанский понимал, что он может остановить процесс по закрытию Минской духовной семинарии. Но владыка Никодим не успел, когда приехал, все уже было решено: монастырь, в котором находилась семинария, уже закрыли и сделали из него школу милиции.

Закрывают семинарию и академию в Ленинграде, и через четыре или пять месяцев патриарх переводит его из Минска. Тогда митрополитом Ленинградским и Новгородским был Пимен, и его переводят Крутицким и Коломенским, потому что в 1964 году скончался митрополит Питирим. С ним тоже была история. Он был в делегации в Иерусалиме, тогда митрополит Питирим был уже старец и тоже переведен из Минска. В делегации во главе со Святейшим находился и владыка Никодим. И вот они  поехали к пирамидам: тогда в Иерусалим летали через Египет. Все выходят, владыка Никодим зовет владыку Питирима:

– Владыка, пойдемте посмотрим!

– А что их смотреть: каменья и каменья.

Так он отнесся к пирамидам.

Потом старец скончался, Пимена перевели из Питера Крутицким и Коломенским. Владыку Никодима из Минска назначили Ленинградским и Ладожским, и он успел остановить закрытие ленинградских духовных школ. Тоже привез какую-то большую делегацию, было большое заседание, а потом патриарх Кирилл (который тогда был епископом) открыл иностранный факультет. Из Кении приехали христиане, правда толка не Александрийской Церкви, а другой, но они учились у нас – и не смогли ничего закрыть.

Интересно тогда сделал владыка Кирилл. У нас не было регентской школы: уполномоченный ни в какую не разрешал. Владыка посещал Финляндию, и там были люди, которые хотели учиться. И была Елена Пеццола, дочь священника, которую уговорили и открыли здесь регентский класс. В него вошла Таня Ранне (ныне скончавшаяся, Царство ей Небесное), Елена Михайловна Гундяева, Елена Пеццола и Ольга (сейчас она секретарь). Сделали класс на четыре человека, а потом стали призывать девочек – и создался регентский класс. И уполномоченный уже ничего не мог сделать: иностранцы учатся, и в регентском классе тоже иностранка. Таким образом выходили из таких сложных ситуаций.

Вернусь к Ярославлю, где сложилось это сложное положение. Владыка назначил меня в Берлин священником Воскресенского кафедрального собора. Сложность ситуации была в том, что настоятелем этого храма был эмигрант Игорь Зуземиль. И  нужно было, не раздражая эмигрантов, как-то его отстранить. Владыка Киприан (Зернов), который был управделами до владыки Алексия (Ридигера), будущего патриарха, и был назначен экзархом Берлина, никак не мог сместить отца Игоря Зуземиля. Видимо, владыка Никодим говорил обо мне, и владыка Киприан делает такой ход: освобождает Игоря Зуземиля от настоятельства, назначает меня ключарем, а настоятельство берет себе. Таким образом, бывшему настоятелю сказать было нечего: все по закону. Архиерей – настоятель, ключарь приехал, будет служба и будет порядок. Проблема была в том, что его не любили, отец Сергий Положенский, который служил в нашей Московской Патриархии, рассказывал мне об этом. Отец Игорь оставался в Московской Патриархии, получил место в Мюнхене, там у него был дом, и в гараже он построил храмик, где и служил.

Естественно, что в Берлине я застал в живых еще многих старых эмигрантов, которые выехали до революции, и тех, которые остались после войны, были здесь в плену во время войны, они не проявили себя сторонниками фашизма и ничем не запятнали себя. Они приходили в храм.

Интересно, что в Берлине я встретил фрау Гофман, приехавшую сюда из Риги. Когда она с дочерью жила до войны в Риге, то знала священника, которого я потом встретил в Москве. Представьте себе, такие вот интересные встречи. Конечно, она была чисто русская, но вышла замуж за немца, была старостой в нашем соборе, много и хорошо помогала.

В  наш приход приходили и болгары, у которых не было своего храма, и они приходили к нам и крестить, и венчаться, и на службу приходили. Приходили сербы, у них, правда, был небольшой домовый храм.

Была хорошая  греческая церковь Константинопольского Патриархата, где тогда был митрополит Венский и Австрийский Хризостом. А настоятелем был архимандрит Михаил (Стайкос), который недавно, уже митрополитом Венским и Австрийским, со Вселенским Патриархом приезжал в Питер и был у нас в соборе. А когда я служил в Берлине, мы с ним подменяли друг друга. У него был храм в Зальцбурге, где он был единственным священником. А у нас было трое священников: два эмигранта и я. Архимандрит Михаил приходил ко мне и говорил (по-немецки, конечно): «Отец Павел, я уезжаю, послужи у нас». У меня был Служебник на греческом и славянском языках, хотя я учился греческому в семинарии, но все равно сперва боялся, а потом взял этот Служебник, посмотрел и говорю: «Знаешь что, только я выкличку буду делать по-русски. Нашего патриарха, вашего патриарха. Потому что я не имею права служить и не поминать своего».

Несколько раз я служил в этой греческой церкви литургию. Проскомидия у них совершается на одной просфоре. Исповедь я проводил так: читал только «Отче наш» на греческом языке, а потом люди подходили перед Причастием, брали благословение и причащались. В будние дни они приходят, сидят с батюшкой и тогда всё рассказывают, а причащаться можно в любое время, только не ешь – и причащайся.

Митрополит Михаил (Стайкос) был высоким, красивым, с шевелюрой. И вот он приезжает такой худой, увидел меня: «Фатер Павел! Фатер Павел!» – «Что, владыка?» – «Да, я болею что-то». Мы с ним поговорили, а через месяц пришло письмо: он скончался, у него был рак. Жалко, хороший был человек, добрый, у него не было превосходства, что, мол, «я Константинопольский Патриархат, а вы вроде как никто», но относился по-братски. И когда мы встретились здесь, то сказал: «Казанский кафедральный собор не хуже Константинопольского». Царство ему Небесное. Это из интересных событий.

И потом мое возвращение домой, в Петербург. В Берлине я пробыл шесть лет. Когда владыка приехал в Берлин, то сказал: «У Вас последний год, Вы можете выбрать место, куда хотите поехать». – «Владыка, Вы Ленинградский, Новгородский, можно к Вам?» – «Да, пиши прошения». Я написал прошения, и после окончания срока Синод назначил меня священником в Ленинград, в Красное Село. Потому что здесь сидел уполномоченный из тех же рядов и тоже такой же: «Ну что вы, приехал из Берлина и будет тут у нас. Я его в бараний рог согну». Когда я получил регистрацию, сдал ему указ и больше не являлся. Тогда было такое положение, что наши старосты должны были каждый месяц подавать уполномоченному отчет о денежных средствах – вот так было! И уполномоченный говорит: «Что ваш настоятель загордился? Почему не приезжает ко мне?» Староста вернулась: «Отец Павел, съезди к нему, Бог с ним». Я пошел к владыке Никодиму, рассказываю обо всем, а он: «Отец Павел, пойди, возьми немецкую ручку-самописку (тогда это был дефицит) и подари ему. Бог с ним». Пришел я к уполномоченному, он сердитый такой, говорю: «Вот я пока устраивался, дети у меня...» Даю ему ручку – он подобрел, открывает шкафчик, достает коньяк – а я не люблю, не пью вообще – и по рюмочке разрешил.

Настоятелем я стал после отца Михаила Гундяева. Отец Николай Гундяев уже был священником, а Володя Гундяев еще был студентом. Их мотоцикл еще хранился у нас в сарае, и отец Николай приехал за ним и забрал. Мы жили в церковном домике, прямо скажем, эдаком скворечнике, холодно было. Отца Михаила перевели на Охту настоятелем, а я прослужил в Красном Селе полтора года, и меня перевели на Смоленское кладбище.

Период владыки Никодима – особый период для Ленинграда и Новгорода. Тогда начался расцвет нашей церковной деятельности, а мы были защищены от всяких неприятностей и нападок. Жить было, конечно, проще, трудиться надо было больше. Я был благочинным, потом членом епархиального совета. Тогда был протоиерей Петр Белавин из Псковской миссии, просидел несколько лет. Отец Михаил, ректор, был председателем нашего епархиального совета, и мы в нем трудились. Митрополит Никодим часто был в Москве, а мы здесь решали простые дела, рассматривали какие-то жалобы, рекомендовали владыке какие-то перемещения.

Наверное, питерский период – самый интересный и плодотворный. Мои дети окончили школу, высшие учебные заведения.  Младший сын стал священником, окончил духовную академию, кандидат богословия. Старший окончил университет и сейчас работает. Дочка окончила Корабельный институт, некоторое время работала, вышла замуж за священника Сергия Рассказовского, кандидата богословия, у них двое детей.

Мы образовались в Питере, и наша семья считает, что это наш родной город. Здесь выросли и дети, и внуки, которым сейчас по 20, 30 лет, и уже есть две правнучки. Внучка Маша Рассказовская вышла замуж за дьякона Илью Трофимова. Теперь, вспоминая все прошедшие годы, должен сказать, что Господь миловал, дал много, но и требовал много. И, наверное, есть некая печаль от того, что я не все сделал как нужно, не все выполнил, что давалось, мог бы сделать больше.

Когда началась перестройка, в 1989–1990 годах, мы  открыли около семи храмов. Причем открывали и помогали всем, чем могли. Со старостой Валентином Коковиным мы покупали по 7-8 семисвечников, чтобы раздать по открываемым храмам. В частности, открывали храм Рождества Иоанна Предтечи на Каменном острове, где до этого находился баскетбольный зал госпиталя Военно-медицинской академии. Князь-Владимирский собор полтора года посылал туда священника, там часто служил отец Виктор Иванов.

В Любани мы открывали храм, тогда он был без крыши, одни стены, а сейчас прекрасный храм – все построили железнодорожники. И рядом построили дом для крещения, дом для священника. А когда служили мы, вместо крыши была натянута пленка, пошел дождь, и ведра два воды скопилось над головами. Я говорю: «Братцы, проткните и поставьте ведро». И вода стекла, не порвав пленки. Вот так служили.

Там мы открыли несколько храмов. Брали хор и служили там.  Даже ездили за 300 километров в Хвалово. Там был председатель поселкового совета – хороший человек, его дед и бабка были похоронены на кладбище около храма. Храм большой, красивый, но разрушенный. Он приехал ко мне в Питер как к благочинному того района и попросил там организовать что-нибудь. «Давайте там послужим службу», – сказал я. Взяли хор, отцов, мы приехали и там на паперти отслужили. Потом этот человек нашел дом , в котором находилась швейная мастерская, это пятистенок, и в одном доме он поселил священника, а второй мы обустроили под службы: прямо на стене у окон сделали иконостас, поставили престол, царских врат не было. Мы служили там раза два, а потом назначили туда священника.

Это были 1990–1992 годы: голод, холод, у нас же ничего не было. Председатель дал нам гектар земли, и мы сажали картофель, машинами привозили в Князь-Владимирский собор и раздавали верующим по мешку. Потом у нас завязалась переписка с Евангелической Церковью Германии, и они привозили целые фуры продуктов: крупы, сахар, подсолнечное масло в бутылках. Мы освободили один из наших гаражей, сгружали туда продукты из фуры, ставили прилавок и всем выдавали по порции одного, другого и третьего. Две женщины Елена и Ирина, которые занимались этим, сейчас ходят к нам в Казанский собор.

Потом начинается новый период. В 1995 году в Петербург приезжает владыка Владимир, у него новая задача – вернуть Казанский собор из положения музея религии и атеизма. Временно дают служить в одном приделе. В 1996 году владыка назначает меня в Казанский собор с условием, что его нужно восстанавливать. Тогда был только один иконостас в приделе Рождества Пресвятой Богородицы – старинный, с серебряной облицовкой. Знаменитые художники нашей Академии художеств еще в 30-х годах ХIХ века писали его иконы. А главный иконостас и иконостас левого придела в честь Антония и Феодосия были уничтожены. В главном иконостасе стоял престол и два аналоя, которые изображали собой царские и боковые врата. Так мы и служили.

Еще одно интересное событие. Мы поставили временный иконостас в один ярус. А иконы Божьей Матери, Сергия Радонежского были печатные, но большие, во весь рост. Арку сделали, на которой тоже была икона Тайной Вечери. Владыка был доволен, мы служили, а освящение было только временное.

Пришло время делать настоящий иконостас. Мы разработали всю систему. Нам, конечно, помогали из Академии художеств, и профессор из Университета железнодорожного транспорта доктор технических наук Лялинов проектировал металлический каркас иконостаса. Мы облицевали каркас фанерными панелями и повесили на них временные иконы. Зашел владыка Владимир, который еще не видел его, и говорит: «Отец Павел, чего ты тут нагородил? Такой был хороший иконостас, а ты...» – «Владыка, мы делали все по чертежам». – «А, ну давай, давай». Такая интересная реакция. А тот «хороший иконостас» был оклеен обычной бумагой, которая изображала мрамор: серенький такой с иконами. У нас есть его фотографии. Каркас изготовили на заводе, потом облицовка, а вся позолота делалась здесь, в нашем соборе.

В Князь-Владимирском соборе была такая практика, что вечером в субботу мы приносили мешок, в котором тысяча просфор, и вынимали частицы, чтобы в воскресенье быть свободным. В Казанском соборе я тоже говорю (а я еще оставался настоятелем в Князь-Владимирском соборе): «Отцы, вынимать просфоры». А священники (их тогда было трое) говорят: «Отец Павел, а что там вынимать: всего тридцать-сорок штук». Это было тогда. Сейчас мы в воскресенье вынимаем примерно полторы тысячи просфор. А в праздник Казанской иконы Божией Матери – около пяти тысяч, и в течение недели они все расходятся. Так что этот период по восстановлению собора, наверное, самый трудный и сложный.

Мне бы хотелось сказать, что сейчас новое время, новое ведение и новые требования. И Святейший Патриарх своевременно выступает с посланием, самый главный вопрос которого – не только совершать богослужение, но принимать участие во всей жизни данного прихода, города и страны. И это, конечно, очень важно. Ведь многие из нашего старшего поколения привыкли действовать потихонечку, чтобы не раздражать властей. Нет, сейчас мы должны действовать открыто, прямо и призывать людей к вере, не стесняясь и не боясь, что кто-то нас осудит или пригрозит. Наверное, в наше время важна такая новая постановка вопроса. Письмо с постановлением Синода и Патриарха прислали в июле этого года.

Владыка Варсонофий очень своевременно акцентирует внимание на том, что у нас не так много храмов. Очень большие районы остаются без храма, а нынешняя тактика такова, чтобы храм был в шаговой доступности. Это надо обязательно делать, постоянно заниматься этим и трудиться. Наш Казанский собор постарается помочь храму Жен Мироносиц на улице Народного Ополчения, где трудится отец Георгий Христич, чтобы построить его хотя бы в 2015 году. Там большой район без храма.  Рядом находится деревянный рынок, где есть часовенка, куда ходят десять человек, – только она и была. Иногда там служит священник. Когда я проезжаю, то вижу, что вечером и утром бывают службы. Это важно, и я думаю, нам надо не покладая рук трудиться, молиться и молить Бога – пусть это избитые слова – чтобы не было войны.

Война ходит просто рядом. Сейчас я слушал передачу, где один человек рассказывал, что Черчилль требовал бросить бомбу на Кремль, потому что страна без руководства будет побеждена. И сейчас все это почти повторяется: движется эта нечистая сила, и очень опасно. Будем молиться, чтобы Господь вразумил и все это закончилось, особенно на Украине. Ведь это православная страна, хотя там есть и католики, а бандеровцы вообще неверующие, но все-таки нам надо молиться, чтобы Господь умирил страну и дал возможность ее людям жить в мире.

Это, наверное, основные вехи, которые я бы хотел отметить. Но, как говорится, трудно объять необъятное. Много важного, наверное, я упустил, но думаю, что будет еще время и будем еще когда-нибудь беседовать на какие-то морально-нравственные темы, которые были бы интересны.

– Да, батюшка, обязательно. Хотелось бы задать еще такой вопрос. Вы были много раз перемещаемы из одного места в другое, но Вы были не один, с Вами всегда была Ваша матушка и дети. Как Ваша супруга переносила все тяготы переездов, материальные лишения?

– Семья – это домашняя церковь, в ней есть свой отец, и в домашней церкви все едины: и дети, и матушка. Естественно, матушка переносила все трудности с терпением и любовью. Какие бы ни были проблемы, куда бы нас ни посылали, она всегда воспринимала и переносила это должным образом.

Дети учились здесь нормально. Школа была в Красном Селе, там уже учились Гундяевы, так что знали, что это поповские дети. Относились так, что и не очень поощряли, но в то же время не было каких-то резких выпадов. Во всяком случае, жизнь, прожитая в семье, с детьми, – это все-таки домашняя церковь.

– Наверное, все-таки большая проблема и риск для нас, молодого духовенства, забыть то, о чем Вы рассказываете. Потому что мы привыкли ко времени благоденствия, когда мы свободно проповедуем, свободно ходим в храм, а то, о чем Вы говорите, кажется совершенно нереальным и невозможным.

– Жизнь была сложная. Жизнь была трудная. Но Церковь жила. Посмотрите, что же произошло. Потребовалось – и восстанавливают. А восстанавливают почему? У Сталина появилась идея – проникнуть на Ближний Восток. Для этого было нужно, чтобы наша Церковь ожила. Выписывают  из тюрем наших епископов, чтобы провести избрание патриарха Алексия. Первые поездки в Иерусалим и на Восток. Потом, когда Сталин понял, что там ничего не выйдет, он опять забыл – и Церковь опять стала притесняема. Это была интересная идея.

Но эта идея была не только у Сталина, но и у Александра I: война за проливы, мы стремились туда. И освобождение Иерусалима тоже было идеей еще тех времен. Так что думаю, что вся прошедшая жизнь была сложной, трудной, но надо благодарить Бога за то, что Он дал возможность дожить до этих дней, когда мы можем свободно воспитывать детей в христианском духе и жить по вере в Бога. Это самое важное.

– Вы уже сказали, что самое главное, чтобы не было войны. Какой еще совет Вы могли бы дать нам, чтобы не допустить каких-то страшных ошибок?

– Наверное, нужно все время молиться Богу и просить, чтобы Он вразумил нас на добрые дела и поступки, которые были бы полезны для нас, нашей семьи, нашего города и страны. Надеяться на то, что Господь управит, сохранит, не даст погибнуть Руси Православной.

– Напоследок скажите, пожалуйста, пару слов о Ваших наставниках.

– Первый пример для меня был владыка Варфоломей Городцов, благочестивый старец, который около 13 лет пробыл в лагерях и ссылках. У нас было несколько встреч, он приезжал к нам в Алейск и служил.

Хорошим примером был для меня владыка Питирим, к которому я обращался. Владыка Антоний, с которым я был знаком с 1955 года и который относился ко мне, если можно сказать, по-дружески, а не как начальник.

И, наверное, владыка Иоанн, который был знаком с моим сродником – отцом Игорем Мальцевым, замужем за которым была моя сестра Вера. Отец Игорь служил в Саратове, а владыка Иоанн был инспектором в Саратовской семинарии. Когда мы встретились, он сказал, что знает отца Игоря.

Владыка Варсонофий интересен тем, что он очень активен. У него такие требования, чтобы везде был порядок, все было сделано, все вовремя, и в особенности строительство и восстановление храмов – это главное. Нужно помнить, что нам нужно трудиться в восстановлении храмов. Не только службы в кафедральном соборе, но еще и помогать строить другие храмы. Это нужно и важно. Владыка Никодим – это особая тема. Сначала я у него секретарь, потом он крестный. А здесь чисто деловое, служебное, нужное делание под их омофором.

– В завершение хотелось бы попросить Вас назвать те насущные проблемы, которые есть сейчас у Казанского собора в плане восстановления или каких-то перспектив.

– Наша проблема в том, что восстановление фасадов собора финансирует государство, поскольку это памятник федерального значения, и финансирование мы получаем через ГИОП. В этом году затянули процесс получения тендера, фирма определилась только сейчас, а ремонт делать нельзя. Поверхность стен нашего собора вместе с колоннадой 340 тысяч квадратных метров. И закрывать их и делать утепление – просто нереально. Поэтому главный архитектор запрещает. Теперь у нас послано письмо в ГИОП, в фирму, которая будет это делать, с просьбой перенести средства на весну 2015 года. Будем надеяться, что они откликнутся на это. В ГИОП уже сказали, что на будущий год мы вставлены в программу дофинансирования. Поэтому будем надеяться, что будет двойное финансирование.

А все внутреннее убранство делается за счет дохода прихода и пожертвований, которые приносят люди, стараясь помочь. Все иконостасы восстановлены за счет пожертвований наших верующих. Вся иконография написана и  сделана верующими людьми, которые помогали нам восстанавливать внутреннее убранство.

– Батюшка, я знаю, что у Казанского собора на данный момент нет ни одного церковного дома, а раньше они были?

– Да, это проблема. У нас было три дома на Казанской улице, теперь они заняты жильцами и их не передают. Последние пять лет мы регулярно обращались с просьбой передать нам два здания. Одно совершенно разрушенное: без крыши, потолков, без окон и дверей. Очень большое, и нам нужны просто миллиарды, чтобы отреставрировать. Но оно так и стоит разрушенное, и пока никаких перспектив, что нам его передадут.

У нас все находится в соборе. Внизу, в полуподвальном помещении, находится храм священномученика Гермогена, крестильная комната: большая купель для детей, тут же, под западным нефом, большой зал, почти на сто человек, где мы проводим различные встречи, собеседования. Там проходит преподавание Закона Божьего для взрослых. Около десяти комнат, сделанных в нишах, где находятся всякие службы: библиотека, редакторская, где готовится наша газета, и другие помещения. Священники имеют там комнаты, чтобы заниматься со взрослыми и детьми. И наверху есть несколько помещений, которые используются как официальные приемные залы. Один зал на сто человек, другой – на сорок. Есть своя кухня. У нас около 140 человек обслуживающего персонала, и они все получают зарплату и питаются у нас в соборе.

Собор живет полной жизнью: ежедневные службы, ежедневные требования. К Казанской иконе Божьей Матери каждый день идут люди, и когда бы ни пришли, до самого вечера их ручеек так и течет. Я всегда говорю: «К пустому колодцу за водой не ходят».

Божья Матерь восстанавливает Казанский собор. Внутреннее убранство мы восстановили, теперь по Ее молитвам, Бог даст, восстановим и иконостас. Два передних ряда колонн уже сделаны к 200-летию Казанского собора. А два ряда, которые ближе к самому собору, требуют реставрации, как и весь фасад с севера и юга. Будем надеяться, что на будущий год нам выдадут средства.

– Дай Бог, батюшка! Спасибо Вам большое за Ваше участие в нашей программе. Мы очень рады приветствовать Вас и очень надеемся, что это не последняя наша встреча в студии. Прошу Вас благословить наших телезрителей на прощание.

– Бог благословит телезрителей и тех, кто трудится на «Союзе», который является очень примечательно организованным коллективом, занимающимся хорошим, благородным делом. Дай Бог здоровья и успехов в трудах.

Ведущий Михаил Кудрявцев