Плод веры. Священник Алексий Яковлев. Часть 2

Иерей Алексий Яковлев, руководитель проекта «Общее дело. Возрождение деревянных храмов Севера», рассказывает о счастье, которое обрели тысячи добровольцев, помогающие сохранять уникальные храмы, памятники деревянного зодчества. Каждый желающий может присоединиться к этому важному, полезному и увлекательному занятию.

– Деревянные храмы Севера. Много ли их сохранилось и сколько нуждается в поддержке?

– В настоящий момент, по нашим исследованиям,на Русском Севере сохранилось порядка семисот храмов и часовен. Около сорока процентов из них находятся в крайне тяжелом состоянии, несмотря на то, что мы последние восемь лет занимаемся проведением противоаварийных работ. Ситуация достаточно сложная, и без всенародной поддержки сохранения нашего деревянного зодчества решить ее будет невозможно.

– Каковы географические границы региона, на территории которого Вы работаете?

– Бо́льшая часть храмов и часовен, причем в худшем состоянии, находятся на территории Архангельской области. Нас всячески поддерживает Владыка Даниил, митрополит Архангельский и Холмогорский– по его благословению осуществляется проект. Также мы работаем по согласованию с соответствующими епархиями в Ленинградской, Вологодской областях, в Республике Коми, Карелии.

– Почему этим занимаются добровольцы, а не государство?

– Это самый распространенный вопрос, который показывает определенную, простите, некомпетентность.У нас в стране десятки тысяч каменных храмов, которые брошены и разрушаются. Но если мы говорим о деревянных церквах, то они наиболее уязвимы и при этом составляют абсолютно уникальную особенность русской культуры, которая не повторяется ни в одной другой культуре мира. Только у нас есть русское деревянное зодчество, аналогов которому не существует. Поэтому именно эти, наиболее уязвимые, храмы мы стараемся в первую очередь законсервировать, чтобы остановить разрушения, а потом по возможности восстановить их, отреставрировать.

У государства не хватает ни денег, ни специалистов, ни возможностей для того, чтобы это все сделать. Храмы строили люди, а не государство. И люди же перестали посещать храмы. Сейчас задача нашего народа – восстановить эти церкви.Денег, которые выделяет государство, достаточно много, но тратятся они на конкретные храмы, памятники федерального значения. На сегодняшний момент получают поддержку от государства шесть-семь церквей (там идут реставрационные работы)из семисот храмов и часовен, которые в настоящий момент существуют. Поэтому требовать от государства, чтобы оно этим занялось, бессмысленно. Это произойдет только в том случае, если это будет нужно нам, жителям страны. Такой опыт повсеместен. Например,жители одной деревни на Онежском озере долго просили, чтобы им сделали мост, который соединял бы их деревню с дорогой. В результате они начали делать его сами, и когда возвели почти половину, государство пришло на помощь и закончило строительство. То же самое и во всех остальных областях. Если это нужно народу, государство присоединится и поможет, но сначала это должно быть нужно нам самим.

– А необходимо ли это в тех местах, где люди уже не живут? Какой процент храмов находится в безлюдной местности?

– Таких храмов совсем немного. Среди деревянных церквей, может быть, процентов пятнадцать–двадцать. Это деревни, в которых зимой никто не живет. А летом, безусловно, туда приезжают люди, десятки и сотни человек.

В связи с этим хочется привести один пример. Мы с супругой были в храме деревни Саминский Погост. Один древний шатровый храм во имя Илии пророка там отреставрировало государство. Рядом стоит храм Тихвинской иконы Божией Матери, у которого сначала провалился центральный купол, а потом по очереди сложились все остальные купола. Мы с супругой осматривали эти руины, чтобы понять, как можно достать купола, чтобы потом, если храм восстановится, водрузить их на крышу. Вокруг ходили пьяные люди и ругались матом. Я подумал: «Скоро эти люди умрут, потому что в таком состоянии безысходности долго не проживешь. Тогда никто матом ругаться не будет, станет тихо и хорошо». И тут я вспомнил деревню Римское, которая находится рядом, там тоже есть разрушенный храм с провалившейся крышей.И я понял, что если эти люди умрут, то умрет эта деревня, умрет наш народ. Это не чужие, это наши люди! Поэтому когда мы восстанавливаем храм, а местные жители начинают принимать в этом участие, это шанс для них. Таких примеров очень много.

Вообще опыт показывает, что там, где восстанавливается храм, хозяйство бывает крепким, люди более жизнерадостные, и наоборот. Вместе с возрождением храмов возрождается и русская душа. В деревне Поле, например, мы начали восстанавливать храм, и одна жительница призналась: «Я собиралась переехать в город, а теперь, когда стали реставрировать храм, решила остаться. Не буду продавать дом, буду жить в этой деревне».

Бывают и уникальные случаи. Мы восстанавливали храм во имя Великомученицы Екатерины недалеко от реки Мезень. Там достаточно глухие места, рядом никто не живет. Мы не смогли сделать все за один год, сложили материалы рядом с храмом, и их не разворовали, хотя в принципе никто бы даже не узнал, кто это сделал. Потом люди нам помогали. А вскоре к местному священнику в деревню, которая находится в нескольких километрах от восстанавливаемого нами храма, пришла женщина из далекой деревни. Она принесла деньги и сказала: «Батюшка, я слышала, что в Ярнеме стали храм восстанавливать. Я копила деньги, чтобы уехать из деревни в город, а теперь, батюшка, лучше на эти деньги помогите нам восстановить наш храм!»

Такие примеры повсеместны. Восстанавливая храмы, мы восстанавливаем фактически душу русского народа и Русскую землю. Когда исчезает храм – самое главное, что есть на Русской земле, что нам оставили наши предки, – исчезает кусочек этой земли. Каждый, к сожалению, знает немало много таких примеров.

Храм всегда строился самыми лучшими архитекторами, зодчими, это, как правило, самое крепкое здание в деревне. Мы можем наблюдать, что если дома существуют, например, сто лет, то некоторым храмам больше двухсот – трехсот лет.

– Как эти храмы могли уцелеть в советское время?

– Храмы сохранились чудом, часто заботой местных жителей, которые тайно помогали в этом. Например, в деревне Ворзогоры председатель колхоза перекрыл крышу храма шифером. Он мог получить за это выговор от вышестоящих инстанций и ожидал, что так и будет. Но все сделали вид, что так и должно быть, как бы не заметили. Благодаря этому храм 1636 года дожил до своей реставрации. Сейчас он успешно восстановлен.

Во-вторых, к храмам было утилитарное отношение. Одни из них использовались как клубы, некоторые как хранилища зерна, другие умышленно уничтожались. Люди, которые их разрушали, очень плохо заканчивали свою жизнь, примеров тому достаточно. Те храмы, которые уцелели, теперь находятся не в своем изначальном виде.

– Если возможно, опишите деревянный храм. Как он выглядит?

– Есть храмы шатровые, есть те, которые завершаются бочкой.Бывают разные виды бочек, соответственно разные виды храмов. Есть и типовые проекты, по которым строились храмы. Может быть, у жителей северных деревень был какой-то комплекс, что у них не каменный храм, а деревянный, поэтому в XIX веке церкви строили похожими на каменные и даже белили стены.

Говоря в целом о храмах и их современном состоянии, можно выделить несколько стадий разрушения. Сначала идут храмы, у которых еще есть крыша, потом те, у которых она провалилась, частично или полностью. Есть церкви с крепким срубом, есть с прогнившим. В некоторых случаях прогнили только нижние венцы, поэтому заменить их и сохранить храм стоит совсем недорого. Очень важно, чтобы помощь пришла именно сейчас.

Река Онега, разливаясь на два рукава, образует остров. На нем расположена деревня Мондино, в которой есть огромный храм. Его трапезная часть протекала, но еще не истлела, площадью она порядка двухсот или трехсот квадратных метров. Перекрыть рубероидом эту крышу стоило около двадцати тысяч рублей, но коэффициент полезного действия исчисляется миллионами. Этот храм не очень древний, 1885 года. Для церкви это молодой возраст,но для нашей культуры 1885 год – это все-таки знаковая величина. В антикварном салоне небольшой столик 1885 года будет стоить тысячи долларов, а тут целый храм, прекрасный, который не сто́ит, казалось бы, ничего, как будто не представляет никакой ценности! Так, конечно, не должно быть. Слава Богу, в этом храме продолжились реставрационные работы. Там уже совершается литургия – только летом, но все же. Пусть туда приезжает небольшое количество людей, но они уже живут рядом с возрождаемым храмом.

– Чем Вы занимаетесь в рамках проекта «Общее дело»?

– В первую очередь мы отправляем людей, которые переживают за судьбу нашего деревянного зодчества, на Русский Север, чтобы они провели противоаварийные и консервационные работы. Это самое главное и необходимое, что нужно сделать. Все работы мы согласовываем с архитекторами. К каждому храму приставляется, если это требуется, профессиональный плотник, который руководит работой и людьми. Также согласовываем все свои действия с Министерством культуры. В некоторых случаях разрабатываем проекты реставрации, а потом приглашаем лицензированные организации, занимающиеся проведением работ. В которых работах мы также принимаем участие, помогая по мере необходимости.

Этим летом на Русский Север из Москвы в составе пятидесяти пяти экспедиций отправилось более четырехсот человек. В труднодоступные места, куда можно заехать только зимой, заранее будут привозить строительные материалы.

Динамика проекта говорит о том, что ежегодно к нам присоединяется 30-40 процентов новых участников. Тот, кто съездил на Русский Север один раз, становится другим человеком. Что-то происходит, и ты по-другому смотришь на свою жизнь, культуру, историю, на свою родину. Лично я для себя принял такое решение: чтобы оставаться человеком, иметь то, что в христианском понимании называется трезвением, необходимо побывать на Русском Севере. Там ты видишь людей с правильным ритмом, укладом жизни, видишь свою природу и свою культуру, уникальное деревянное зодчество, которое гармонично вписывается в окружающий мир. По большому счету там, на Севере, ты становишься человеком. Об этом Д.С. Лихачев говорил: «Север не может не поражать русского человека, потому что он – самый русский». Еще он говорил: «Если в Италию ездят, чтобы поправить здоровье телесное, то на Север – чтобы исцелить душу». Он тоже это чувствовал, понимал. Поэтому так много людей, которые «заболели» Русским Севером. И это не только русские люди. В нашем проекте принимают участие англичане, австралийцы, французы (их несколько человек, причем самых разных), в этом году приняли участие сербы. Вот такое удивительное действие Русского Севера на душу человека.

– Опишите этих людей. Кто они по профессии?

– Проводя анкетирование, мы увидели, что это в основном образованные люди (некоторые из них имеют по два высших образования), они готовы к самопожертвованию, подвигу. Когда человек едет на Север, он преодолевает порой тысячи километров, не зная, что его ждет впереди. Мы, конечно, совершаем разведывательные экспедиции перед тем, как отправить рабочую группу. Они сообщают, где лучше жить (в доме, в палатках), где покупать продукты. Но все равно это определенная неизвестность…

Мы занимаемся сохранением только тех храмов, где нет священника, прихожан, церковной общины. Если есть батюшка, он будет заботиться о том, чтобы его храм возрождался. Сначала местное население относилось недоверчиво к группе, занимающейся восстановлением храма.Однако проект существует уже не первый год, так или иначе слухи распространяются, и зачастую местные жители только и ждут, чтобы кто-то приехал и организовал их.

Так было в прошлом году в деревне Пурнема, куда мы приехали с супругой. Она у меня художник, и для нее красота Русского Севера является вдохновляющей частью творчества. Мы увидели там два храма. Один (шатровый) находится в более-менее нормальном состоянии,а другой (деревянный, с большим подклетом) – в запущенном. Когда я пришел в этот храм, обнаружил, что в алтаре лежит мумифицированный труп лисицы. Представляете – никого не волнует, что в алтаре, помимо бутылок,валяется какая-то падаль! Я обратился к местным жителям, которые нас приняли: «Кто хочет, может с нами принять участие в субботнике. Через четыре часа мы идем в храм, будем там все прибирать». В результате вместе с нами трудилось порядка тридцати человек. Трудились мы часа три-четыре. За это время храм был приведен в совершенно другое состояние. Не только храм –все вокруг прибрали, обкосили. Уже вечером, часов, наверное, в одиннадцать, мы последними вышли и увидели: стоят эти люди, человек двадцать пять, и спрашивают: «Батюшка, а что дальше?» Я увидел перед собой армию, готовую к работе!Конечно, очень приятно, когда такое происходит.

– Как проходит ваша работа? Сколько длятся экспедиции, что успеваете сделать за это время?

– Есть два вида экспедиций. Первый вид – разведывательная экспедиция.Ее участники стремятся посетить как можно большее количество храмов (порядка трех-четырех) и рассмотреть тот храм, который нужно восстанавливать. В этих экспедициях принимают участие профессиональные плотники, которые оценивают, сколько потребуется материала, с чего нужно начинать. Как правило, туда входят и будущие руководители трудовой экспедиции, которые определяют, кто из местных жителей может помочь материалами, инструментом, своим трудом, где можно остановиться, работает ли связь,в какую больницу везти человека, если что-то случилось…

Следующий вид – это трудовая экспедиция, когда люди едут, чтобы уже конкретно потрудиться под руководством профессионалов, что-то сделать для этого храма. В первую очередь надо заменить прогнившие части крыши, перекрыть ее либо тесом, либо рубероидом. Иногда нужны более сложные работы, например, замена венцов.

Экспедиция длится 5-7 дней, потому что за это время человек может безболезненно покинуть Москву. Условно говоря,никто особо не заметит его отсутствия. Для человека, который бывает в экспедиции, за это время как будто проходит целый год: все изменяется, и он другим возвращается домой.

Если экспедиции едут из Москвы в Вологодскую область, это расстояние занимает порядка 700 километров, а в какие-то дальние уголки Архангельской области –около полутора тысяч километров. Добираются на поезде, на машине, по-разному. Обо всем можно узнать на сайте: www.obsheedelo.ru, который рассказывает, например, о пятидесяти пяти экспедициях этого года.

Примечательно, что на Север ездят иногда с детьми. В этом году меня особенно порадовал один случай. Приехала мама с ребенком, которому было лет десять. Люди работали над часовней, а мальчишку невозможно было оторвать от игровой приставки. Он все время сидел в машине и играл. Прошло шесть дней экспедиции, и в результате ребенок отказался от приставки, стал нам помогать. На шестой день между мамой и сыном состоялся интересный разговор. Мальчик прочитал в газете, что продается уазик за 100 тысяч рублей. Он воскликнул: «Мама, давай его купим!» А они приехали на легковой иномарке и на ней перевозили доски. Мама ответила: «Зачем нам уазик?» – «Будем доски на нем возить». – «Сынок, да у нас денег таких нет». – «Мама, а мы приставку продадим». Что произошло с человеком! Он был готов отдать то, что до этой поездки было самым ценным для него, без чего он фактически не мог жить.

Вот другой пример. На берегу Онеги расположена глухая деревня Чаково. Туда в экспедицию во второй раз приезжал отец с девятилетним сыном. В прошлом году отец возил его на Олимпиаду в Сочи, на «Формулу-1», они были во Франции, катались на горных лыжах. Когда отец спросил: «Что тебе понравилось больше всего?» – услышал в ответ: «Больше всего мне понравилось в экспедиции». Так что Север действует не только на взрослых, и дети впитывают его красоту…

 

Ведущий: Александр Гатилин
Расшифровка: Екатерина Федотенко