Плод веры. Встреча с Александром Журавским. Ч. 1

Александр Журавский, статс-секретарь - заместитель Министра культуры Российской Федерации, рассказывает о своем приходе в Церковь, исследовательской работе по истории Церкви в первой половине XX века, а также о проекте Концепции государственной религиозной политики.

– Вы один из немногих высокопоставленных чиновников, которые помимо светского образования обладают еще и богословским. Вы окончили Православный Свято-Тихоновский богословский институт, как он назывался раньше, а ныне это университет. Вы были проректором Казанской духовной семинарии, являетесь одним из ведущих специалистов по истории Церкви в ХХ веке. Меня заинтересовало такое высказывание в одном из Ваших исследований, посвященных роли религии в современном мире. Вы пишете: «В своем отношении к различным тенденциям в социокультурной среде традиции могут проявляться как позитивно (традицией что-то принимается), так и негативно (традицией нечто отвергается). Вообще, ценностный отбор – это обязательное свойство традиции». Если говорить о православной традиции, как это утверждение может быть проиллюстрировано на примере Вашей работы? Вы являетесь одновременно и чиновником, и православным христианином. Как это ценностное основание влияет на Вашу деятельность?

– Вы знаете, аксиология есть неотъемлемая часть любой традиции, то есть ценностное основание является мотивацией в жизни любого верующего человека. Да и неверующего тоже, потому что если человек нерелигиозен, то в основании его активности или активностей, его деятельности, жизни все же лежит какая-то система ценностей. Эта базовая система ценностей определяет мотивацию человека, в том числе в пограничных состояниях, сложных жизненных и, как говорили экзистенциалисты, экзистенциальных ситуациях, когда человек проявляет себя или наидостойнейшим, или иным образом.

На вопрос «Кто я?» в разных сложных жизненных, экзистенциальных ситуациях человек обычно отвечает как-то однообразно. У каждого из нас сложная идентичность: мы – дети своих родителей, сами родители, верующие, мы имеем этническую идентичность, мы государственные или негосударственные служащие: работаем на государство, общество или частную корпорацию. Но это сложное сочетание и взаимосвязь идентичностей в сложных жизненных ситуациях, экзистенциальных, проявляется односложно. Человек, встающий перед выбором, делает этот выбор исходя из своей базовой идентичности, которая все равно одна. Для религиозных людей это религиозная идентичность. Понятно, что любая традиция (а религиозная система – это, прежде всего, всегда традиция) вырабатывает такую базовую систему ценностей, которая определяет смысл и мотивацию человека. И когда мы принимаем какие-то решения, в том числе и я, религиозная идентичность тоже существует, она никуда не исчезает.

Конечно, наша деятельность, в том числе моя как государственного служащего, конституирована и ограничена действующим законодательством: например, как государственный служащий, я не имею права создавать какие-то преференции или принимать кадровые решения по религиозному принципу. Естественно, в своей жизни мы, и я в частности, законодательство не нарушаем. Но наша внутренняя религиозная совесть в сложных ситуациях все равно позволяет нам сделать правильный выбор, ну а если мы делаем неправильный, то религиозная совесть нас обличает. Потому ценности, существующие в догматах Церкви и изложенные через нравственное богословие и катехизис, все равно так или иначе, в явном или скрытом виде, присутствуют в нашей жизни как мотиваторы наших действий, кто бы что ни говорил.

– Если говорить об идентичности, это очень сложный вопрос. Социологические исследования показывают, что восемьдесят процентов наших сограждан относят себя к православным, при этом на вопрос об участии в таинствах Церкви утвердительно отвечают не больше восьми процентов. Как это соотносится? Как Вы это объясняете как исследователь?

– Начнем с того, что и до революции по исповедным ведомостям, которые содержались в приходских церквях, очень часто исповедь была обязательной раз в год. То есть не было той религиозной приходской жизни, которая в весьма активном виде существует сейчас во многих приходах Русской Православной Церкви, когда духовники рекомендуют исповедоваться и причащаться как можно чаще, по крайней мере, на двунадесятые праздники, обязательно Великим постом, и желательно не единожды. Мы видим, что эта ситуация, наверное, и раньше была такая же сложная, во всяком случае не монохромная, не такая идеалистическая, как это нам часто преподносят сторонники православной просвещенной монархии, идеализируя Российскую империю. Там тоже было много сложного, в том числе в религиозной жизни.

Разрыв этот существует, во-первых, как следствие семидесятилетней советской власти, когда Церковь была ограничена стенами прихода, с другой стороны, тем, что современный человек существует в огромном море секулярной информации, которая настолько соблазнительна, а он живет в таком ритме жизни, что дойти до храма ему часто сложно. И в этом смысле не возникло ничего нового со времен Василия Васильевича Розанова, который, описывая жизнь современного ему человека, говорил: «Современный христианин в церкви появляется трижды: первый раз – когда его крестят, второй раз – когда он крестит своих детей или венчается, и третий раз – когда отпевается». Это сказано в начале ХХ века. Розанов как раз описывал ситуацию, когда молодой человек, только вступивший в брак, должен заниматься карьерой, потом воспитанием детей, потом служебными делами. Только когда он выходит на пенсию, приходит в храм, и все ему непонятно, сумрачно, храм представляется ему далеким. И вдруг в какой-то исторический период его жизни оказывается, что храм ему близок, понятен, что именно здесь его и ждут. Дети уже выросли, карьера состоялась или нет, но это уже в прошлом, а настоящее и будущее – в храме. Эта ситуация, на самом деле, типична и для современного человека. В этом смысле, как говорил Христос, «последнее время» уже наступило.

– Если проводить такую параллель с дореволюционным периодом (по сути мы говорим о конце XIX – начале XX века) в год столетия революционных событий, то это достаточно сложная параллель. Многие исследователи-историки говорили о том, что безрелигиозность наших соотечественников того времени отчасти и привела к тем революционным потрясениям, которые произошли. Не возникнет ли похожей ситуации и у нас, если мы так же, как и сто лет назад, далеки от Церкви, от храма и, как только ветер подует в другую сторону, будут предложены другие ценностные ориентиры, все побегут туда?

– Если посмотреть на цикличность отечественной истории, то мы заметим, что в первой четверти любого нового века происходили либо какие-то исторические катаклизмы, либо катастрофические явления, либо государственные перевороты, смуты, восстания декабристов…

– Войны.

 – Да, войны. И если посмотрите, то это действительно так на протяжении многих веков, и есть какая-то опасность в реализации этой совершенно непонятной, необъяснимой цикличности и в этом веке. Но хотелось бы, чтобы этого не было, чтобы мы пережили XXI век без революционных потрясений. Понятно, что мы можем долго объяснять, каковы были объективные причины формирования революционной ситуации, и можем делать это в логике трех причин и трех источников, как Ленин, можем объяснять это теми смыслами русской революции, которые нам представлял Бердяев, а можем с религиозной точки зрения описывать это как наказание Божие. Любой подход будет по-своему справедлив, и каждый, наверное, не будет полон, потому что в той или иной степени субъективен. Это большая цепь совпадения событий и закономерностей, которые привели к тому, что громадное государство фактически распалось. Значительные его территории в разные периоды XX века отошли, а потом вновь были собраны в виде новой империи под названием Советский Союз. Я бы сказал, что наше государство как сердце, которое сжимается, разжимается, отдает какие-то территории, опять их вбирает. И то, что происходит сейчас, например, в отношении Крыма, каких-то других процессов тоже, наверное, не случайная геополитика, но вполне укладывается в эту цикличность истории. С одной стороны, в начале каждого века эта цикличность проявляется в виде каких-то смутных революционных, кризисных явлений, а с другой – через какое-то время оказывается даже каким-то благом, потому что увеличивается территория, которой прирастает государство, поэтому сейчас мы живем в самом крупном государстве мира.

– Мы немного остановились на исторической теме. Не складывается ли у Вас впечатления, что за юбилейными событиями, связанными со столетием революции, в тень уходит очень важная веха истории – столетие восстановления патриаршества в России? Какое значение это имело для истории России и планируется ли в связи с этой датой проводить какие-то мероприятия?

– Мне сложно сказать, что планируется, потому что здесь все-таки должна быть инициатива Святейшего Патриарха и Русской Православной Церкви. Государство, думаю, это поддержит, потому что сегодня Русская Православная Церковь больше, чем просто религиозная организация, в силу разных причин, в том числе в силу числа людей, культурно ощущающих себя сопричастными православной традиции (те самые восемьдесят процентов, о которых Вы говорили). Кроме того, Русская Православная Церковь является крупнейшей религиозной организацией, и еще в России сложилась уникальная ситуация, когда крупнейшие традиционные религиозные организации садятся за стол переговоров и даже участвуют в одной организации, объединяющей их в логике социального и общественного служения. У нас межрелигиозный диалог не ограничивается только разговором, а давно уже перешел в состояние межрелигиозного сотрудничества и социального служения.

Переход от синодального управления, в котором значительную роль играло государство и обер-прокуратура, к патриаршеству, тому каноническому строю Поместной Церкви, каковой и должен отличать Русскую Православную Церковь, конечно, требует дополнительного исторического осмысления и, наверное, широкого общественно-государственного празднования. Наверное, так или иначе придется обсуждать и тему истории Русской Православной Церкви в ХХ веке, в том числе трагическую, потому что эти вещи неотъемлемы. Восстановление патриаршества происходило на фоне известных политических событий, связанных, как теперь говорят, с Великой русской революцией, когда параллельно происходила секуляризация общества, секуляризация государства, которое до того являлось государством, где православная вера была признана в качестве государственной, потому это тоже необходимо осмыслить.

За последние, наверное, двадцать лет появилось громадное количество опубликованных архивных документов, исследований по истории Русской Православной Церкви. Кстати, Свято-Тихоновский богословский институт, ныне университет, является одним из крупнейших центров по изучению истории Русской Православной Церкви ХХ века и истории новомучеников и исповедников Российских. Наверное, неслучайно одним из зданий богословского университета ныне является здание, где происходили события Поместного собора 1917–1918 годов, – Московского епархиального управления. В этом, наверное, есть какой-то глубокий исторический смысл и справедливость.

– Вы говорите о взаимодействии, взаимоотношениях, сотрудничестве государства и Церкви, других традиционных религий помимо православия. Вы являетесь одним из авторов концепции государственной религиозной политики. Одним из Ваших соавторов была на тот момент профессор Российской академии госслужбы Ольга Васильева, которая ныне является министром образования. Какова судьба этой концепции? Это был чисто научный концепт или он где-то рассматривался? В чем был его смысл и планируете ли вы вернуться к этому вопросу?

 – Это достаточно давнишняя история, происходившая лет пятнадцать назад. Тогда Ольга Юрьевна являлась заведующей кафедрой в Российской академии государственной службы, а ваш покорный слуга был преподавателем этой кафедры. И вместе с еще одним коллегой, Александром Ивановичем Кырлежевым, мы втроем готовили проект этого документа. Насколько я понимаю, это было неформализованное поручение администрации президента. Собственно говоря, работа шла на фоне иной концепции, которую за несколько лет до этого готовила команда Трофимчука, предыдущего заведующего кафедрой религиоведения в РАГСе.

Концептуально две эти концепции различаются тем, что концепция, которую мы разрабатывали, но которая не была утверждена, подходила к явлению религиозности не только институционально, но и, я бы сказал, более широко. В нашем подходе, как мы тогда это видели, религиозность проявляется не только в форме институциональных религиозных организаций или религиозных объединений в соответствии с нормами закона о свободе совести и религиозных объединениях, но и в том, что мы с вами называем, например, культурной сопричастностью религиозным традициям, в проявлении религии в культурном типе нашей нации, просто в культуре. И поскольку религиозность – явление более сложное, чем то, что отличает религиозные институты, то была представлена более сложная, многообразная, многомерная модель управления или соуправления этими процессами, где предполагалось более широкое участие религиозных организаций в выработке решений. Одним из важных тезисов, которые проводились в жизнь, было четкое понимание того, что у нас светское общество, но оно не должно болеть болезнью секуляризма. Секуляризм как идеология и секулярность как отличительное свойство государства – вещи разные, и как раз секуляризм, помноженный на общественную активность, приводил к тому воинствующему безбожию, которое отличало наше советское государство в известные 20–30-е годы. Современное же государство должно находить согласованную позицию, гармоничные решения, которые бы учитывали интересы и верующих, и агностиков, и институтов власти, и религиозных институтов, при этом оставаясь строго в рамках правового поля и понимая, что любое действующее законодательство может изменяться и трансформироваться в зависимости от необходимости.

– Вы говорите о правовом поле. Есть известное Вам понятие конкордата, или договора. Некоторые исследователи говорят о необходимости такого широкого конкордата, или договора, между государственными органами власти и Русской Православной Церковью. Насколько это целесообразно? В каких направлениях, в частности в сфере культуры, происходит взаимодействие Церкви и государства сейчас?

 – Вы знаете, мне кажется, что все-таки конкордатом эксперты, в том числе религиозно ориентированные, переболели еще в 90-х и нулевых. Я, может быть, сейчас не так слежу за публикациями, времени читать особо нет, но мне кажется, сейчас это не является предметом общественной дискуссии. Объясню, почему. Конкордат – это конкретная форма взаимных обязательств, положенная на язык права. Сторонами этого процесса являются религиозная организация и государство. Но традиционно конкордат – это то, что заключено между Ватиканом, который все-таки несет в себе более сложную природу, чем просто религиозную (это государственно-религиозное образование, государство), и другим государством – Италией или же отдельными провинциями, частями государства. Например, Эльзас, который появился во Франции в силу определенных исторических событий (некогда он принадлежал Германии, где были сильны католические традиции). Специфика Эльзаса в том числе в его отличии от всей остальной территории Франции: эта территория не является секулярной, у нее сохранились конкордатные отношения с Ватиканом.

Но если мы переходим к российскому государству, то здесь заключение каких-то правовых отношений между государством и традиционными религиозными организациями, Русской Православной Церковью представляется мне просто нецелесообразным. В силу определенных причин: исторических, социокультурных и тех, о которых говорите Вы, то есть разрыва между культурно-сопричастными и лично-религиозными, или, как говорят в западной социологии, практикующими христианами, – конкордатные отношения, наверное, невозможны, а может быть, и не нужны. Конкордат – это не только то, что дает право, но и то, что ограничивает. Сегодня отношения между государством и Церковью складываются вполне гармонично и нет таких сфер, в которых государство не нашло бы решения, в том числе в интересах верующих граждан и церковных институтов. С другой стороны, мы должны видеть, как нарастают (а они нарастают, к сожалению) настроения антиклерикального характера, и не только государство, но и Церковь должна это осмыслять и размышлять, в чем причина, в том числе неконспирологического характера.

Ведущий Александр Гатилин

Записала Екатерина Самсонова