Плод веры. Руководитель Камерного театра «Диалог» Рамис Ибрагимов. Часть 1

О современном искусстве, православных ценностях и театральном служении размышляет актер, режиссер, руководитель Камерного театра «Диалог» Рамис Ибрагимов.

–  В нашей программе не так часто выступают актеры и режиссеры, а уж православный режиссер родом из Азербайджана – для нас это просто сенсация. Многие наши зрители наверняка знают Вас по фильмам «Новая земля», «Территория», «Трудно быть богом». Об этом мы обязательно поговорим чуть позже, но давайте начнем с того, как азербайджанец принял решение принять крещение.

– Это моя очень счастливая история. Я очень много ходил, размышлял. Вообще-то, я с 70-го года в России, и мне все время казалось, что раз ты здесь живешь, то должен быть очень внимательным к тому, что здесь происходит. Как говорили тогда мои друзья: наверное, ты из всех нас, православных, самый православный. Я очень удивлялся, так как просто старался все время быть внимательным ко всем, не нарушать какие-то человеческие сердечные истины, всегда соблюдал какой-то порядок. Я не думал о том, специально это или не специально, просто я так воспитывался дома. Дома, в Баку, все мусульмане: мама, папа, родственники. Там были очень сложные годы, и они не ходили в мечеть: папа был коммунист, мама – такая интеллигентная женщина. Царство им Небесное, их обоих нет, но, я думаю, они очень счастливы, что со мной это произошло.

Как-то мой коллега, человек православный – сейчас он ездит на службы, поет в хоре; тогда он тоже учился в театральном вузе, и мы случайно встретились, еще в 2005–2006 годах, – стал очень много мне говорить про православие. Но я не воспринимал это. А знаете почему? Потому что было ощущение, что он как-то очень давит. Где бы мы ни встретились, он говорил: «Ты понимаешь, тебе надо обязательно, у тебя супруга, иначе ты…» Татьяна ­– моя супруга – православная. Вот как-то я сказал: «Слушай, Миш, мы можем просто поговорить». Мне не очень нравилось, что он начинал сильно педалировать и давить на то, что нам будет очень плохо, потому что «ты – мусульманин, она – православная, надо обязательно…» – и как-то так я все время от этого уходил.

И так случилось, что в 2008 году (когда, кстати, мы с Вами впервые повстречались) на съемочной площадке фильма «Новая земля» я вдруг встретил человека, который ничего мне про это не говорил, но весь образ его мышления и то, как он себя вел… Это Александр Мельник. Был день, когда все поехали в храм. Я спросил: «Саша, а можно мне с вами?» Он говорит: «Ну почему нельзя? Поехали». И вот Заза (Вы его помните), Вы и я  – поехали все вместе. Был сильный дождь, съемок не было, и мы все поехали. Я посмотрел на всех вас. Сейчас, наверное, разревусь, потому что, когда я это вспоминаю, для меня все очень трепетно. В эти дни, когда я был со всеми вами, мне было очень комфортно. Никто мне не говорил: «Ты понимаешь…» Ничего об этом не говорилось, мы сидели, разговаривали, общались, гуляли, но я видел в поведении вас всех какое-то нормальное человеческое отношение ко всему, без навязывания.

И что для меня стало важным: как-то я услышал очень хорошую, для меня основную мысль – все мы смертны, но, придя в тот мир, мы все повстречаемся. И для того, чтобы там быть с Татьяной вместе, чтобы встретиться с друзьями, которые рано или поздно… Все мы смертны, но там мы обязательно встретимся. Мне стало как-то очень хорошо, я решил, что это должно случиться. А чтобы это случилось, я должен принять православие. Я не знал, как к этому подойти, много думал. Однажды сказал Татьяне: «Таня, я принял решение». А еще в этот же период у меня была очень сложная ситуация: я очень тяжело заболел и у меня пропал голос, девять месяцев я не разговаривал. Помню, как Татьяна приносила из храма святую воду. Каждое утро она мне мыла шею, молилась, и я как-то своим трудом, но, как мне кажется, не без помощи Господа нашего… Он помог все-таки, и, наверное, эта вера – без веры ведь жить невозможно – привела к тому, что я начал заново учиться говорить.

Мне часто говорят: «А вот чуда нет! Будет чудо – я поверю». Я считаю, что у меня было чудо. За месяц до операции ко мне во сне пришел  старец, он просто появился. Я проснулся от того, что он окропил меня водой,–  на лице у меня была вода. Я встал, разбудил Татьяну и говорю:

– Тань, что это?

– А что такое?

– Во сне пришел какой-то старец (я тогда не знал, кто) и окропил.

И когда я ей рассказал, какой он был внешности, она мне назвала этого старца. И вот сегодня я в этих молитвах. Я думаю, что мои мама и папа наверняка очень рады, что я пришел к этой вере, что мне здесь очень радостно. Как говорится, ни дня без строчки, и я уже без этого не могу, это все равно что не умыться – я обязательно должен утром помолиться, у меня потребность в  этом. Да, я грешен, у меня много всего, естественно. Наверное, я молюсь не так, как наши отцы, но я стараюсь. Недавно, кстати, исполнилось десять лет, как я крестился, и меня все поздравляли, это такой маленький мой юбилей – десятилетие.

– Мы присоединяемся к этим поздравлениям!

– Спасибо!

– Какие ограничения это накладывает на Вашу профессию? Пришлось ли Вам как-то изменить свои подходы, взгляды на театральную профессию и съемки в фильмах?

– Вы знаете, никак. У меня такое ощущение, что это всегда было. Я никогда не сквернословил, я вообще это не принимаю. Я соблюдаю творческую дисциплину, естественно, моральную. Все время говорю, что если мы не будем любить актера, а значит, человека, то никогда ни в театре, нигде ничего не произойдет ничего хорошего. Поэтому в том месте, где мы служим – Царской башне Казанского вокзала, скоро уже пять лет, как висит Казанская икона Божией Матери, и у меня такое ощущение, что Она охраняет нас. Я никому ничего не навязываю, но, когда вхожу в этот зал, перед репетицией всегда молюсь: читаю Ей акафист, молитвы, а потом, когда приходят актеры, начинаю репетицию. Я все время нахожусь как бы в этой ауре, не могу иначе. Это меня никак не поменяло, я как работал, так и работаю. Это мое отношение ко всем.

– В свою очередь Вы оказываете давление на своих актеров, с которыми работаете в театре?

– Какое давление? Как режиссер?

– Нет, как православный человек. Беседуете ли с ними на темы веры, религии?

– Беседую, но только тогда, когда актеры начинают задавать вопросы. В моем спектакле «Рядовые» был молодой парень, который сейчас имеет диплом «Золотой витязь» и бронзовую статуэтку международного театрального фестиваля, – Алексей Акинчиц, недавно ему исполнилось двадцать пять лет. И вдруг он начал сам разговаривать со мной об этом: «А вот правильно ли я веду себя в этой ситуации? А в этой? Что по этому поводу говорит Господь?» Я ему говорю все, что я понимаю и знаю, ведь знаю я очень мало, я только учусь. Как говорил один герой в сказке Шварца: «Я не волшебник, я только учусь» – я тоже только учусь. Я очень многое пытаюсь постичь, не все удается. И то, что я знаю, то Алексею и рассказываю.

Так произошло, что однажды вечером мы возвращались со спектакля, и невольно разговор опять зашел на темы православия. И когда мы проезжали мимо храма, я увидел, что Алексей перекрестился. Я ничего на это не сказал, но подумал: «Слава Богу за все», потому что это значило, у него что-то возникает. Вот сейчас он мне звонит и рассказывает, как относится к своей будущей супруге. Он мечтает жениться и спрашивает: «А как бы нам повенчаться?» Я считаю, что навязывать нельзя, потому что это может оттолкнуть. Это моя субъективная точка зрения. Недавно разговаривал с одной молодой актрисой, которая к нам пришла, и вдруг она меня перед репетицией спрашивает:

– Рамис Анатольевич, скажите, а у Вас есть свой духовник?

– Да, Олеся, а что?

– Я вот сейчас заканчиваю читать Евангелие, часто читаю Библию и пытаюсь понять. Когда я закончу, могу ли я к Вам обратиться, чтобы Вы меня привели к своему духовнику?

– Олеся, мне кажется, тебе надо прийти в храм, постоять, посмотреть, помолиться со всеми, если ты хочешь, подготовиться к исповеди…

– Я сейчас себя к этому готовлю.

– Прийти, пообщаться и определить для себя, кто из батюшек тебе будет ближе всего. Тебе надо просто походить. А если тебе вдруг станет не очень комфортно на душе от общения с этим человеком? Ты пойми сначала сама. Вот моя супруга Татьяна очень долго искала, пока не нашла своего духовника. Это ведь тоже очень важно, все ведь от сердца.

– Вы употребляете слово «служение», когда говорите о театре. На мой взгляд, действительно, в Вашем случае это именно служение, потому что камерный театр не нацелен на доходы и, по сути, актеры зачастую бесплатно служат в Вашем театре. Как Вам удается собирать этих людей? Скажите несколько слов об актерах, которые участвуют в Ваших постановках.

–  Мы пытаемся издать маленькую книжечку, чтобы зритель о нас узнал каким-то образом. Я долго думал, что Господь, наверное, дал мне возможность неимоверного счастья. В своих молитвах я все время говорю: спасибо, Господи, за все, что Ты мне дал в этой моей жизни. Потому что когда-то все начиналось очень просто. У меня вдруг не стало театра, и меня пригласили в одно арт-кафе, предложили что-то поставить.

Почему я все время говорю «служу»? Это действительно служение. Когда я учился на четвертом курсе (это был 91-й год) в Щукинском театральном институте у Евгения Рубеновича Симонова, он мне сказал: «Запомни на всю свою жизнь: сцена – это алтарь. И входя на сцену, ты должен понимать, что все, что происходит в алтаре, не может быть грязным, скандальным и отвращающим человека от этого места». Это был Евгений Рубенович Симонов, Царство Небесное, один из моих учителей. Я запомнил это на всю жизнь и поэтому всегда говорю, что я служу, никогда не говорю, что работаю. Работа, на мой взгляд, – это заработок денег, беготня, а вот служение, которое «не терпит суеты», в нашем театре есть.

У меня все актеры профессиональные, выпускники Щукинского института, приехали ко мне из Саратова, Владивостока. Ребята приходят и говорят: «Вы знаете, там, где мы работали, нам чего-то не хватает. У нас нет, видимо, того, что давала старая школа». И почему-то они задерживаются. У меня сейчас восемь основных актеров, которые со мной в процессе. И как-то я сказал: «Ребят, я понимаю, денег у нас нет, вы там где-то зарабатываете, но вы поймите одно – я не могу раскрутить вас в плане денег, я не тот человек». Вы знаете, что они мне ответили? «Давайте лучше работать так, для души».

Может быть, я скажу то, что для многих будет крамолой, но, на мой взгляд, самое большое зло, которое изобрело человечество, – это деньги. Я так считаю. Я понимаю, что, наверное, без них в нашей жизни нельзя, но когда во главу угла мы начинаем ставить только желание заработать (а сегодня, к сожалению, нас пытаются к этому привести), я считаю, надо остановиться и оглянуться: что может с нами произойти? С нами иногда происходит страшное, потому что все пытаются на этом сыграть.

Часто мне предлагают: есть проект. Почему Вы не хотите, чтобы Ваши артисты заработали денег? Я говорю: почему не хочу? Хочу. Только как? Я все время спрашиваю: как? Мне предлагали большие деньги, чтобы мои артисты играли в ресторане. Я очень люблю своих артистов, поэтому говорю: не позволю. Я в этом плане очень категоричен. Вы, наверное, помните потрясающий фильм с Ольбрыхским «Всё на продажу». Вот это сегодня, к сожалению, ставится во главу угла. Молодые артисты мне рассказывают про это. Я им говорю: «Если вы начинаете понимать, что это переходит некие границы, определитесь сами в себе. Вы сами себе должны сказать либо “стоп”, либо “я в это пойду”». Мне иногда говорят: «Артисты же свободны, пусть выбирают! Почему Вы им не даете?» Я не запрещаю. Но, как очень хорошо сказал недавно Валентин Иосифович Гафт, сегодняшнее понимание свободы – это иное понимание. Всем кажется, что вот она, свобода, а она перешла в грань развращения. Это не та свобода, о которой говорят очень многие.

– Давайте вернемся к Вашим постановкам. Вы уже упомянули про спектакль «Рядовые». Я знаю, что он пользуется большой популярностью, вас просят играть на разных площадках. Расскажите, чем он так трогает зрителей.

– Хороший вопрос. Почему я задумался? Мне кажется, мы с ребятами добились того, что сегодня, на мой взгляд, очень важно, – мы разговариваем. Пьеса Дударева «Рядовые» – это мое открытие 84-го года. Я тридцать лет мечтал ее поставить. И мне помогли в этом мои ребята, которые, когда я им ее прочитал, сказали: «Мы хотим». Но четыре месяца каждодневных репетиций – у нас не было выходных, кроме суббот и воскресений, – я добивался от них одного: «Если вы не проживете и не поймете, что прожили они, нашего с вами спектакля не будет. Потому что мы работаем в театре так, как я сейчас с вами разговариваю. Зритель сидит буквально в двух шагах от сцены, и если он увидит фальшь в глазах, мы с вами просто не имеем права об этом говорить». Мы говорим об этом, мы никому ничего не навязываем.

Нас пригласили в Минск, у Дударева был юбилей, но я об этом не знал. И он пришел на наш спектакль. Это тоже было чудо, мы все удивились. Он посмотрел спектакль, вышел на сцену и сказал очень важные слова: «Двадцать лет я езжу, смотрю на разных сценах спектакль ”Рядовые”. Первый раз я вижу спектакль, который прочитан, услышан голос автора, ничего не было подменено, и это спектакль-размышление».

Ведь спектакль не о войне – он о том, как война вошла в души этих людей. Я так считаю. Кто-то смог выдержать, кто-то нет. Наверное, этим самым и привлекает сегодня спектакль «Рядовые». Ведь в этих размышления, на мой взгляд, очень сложная тема – кому легче: тем, кто хоронит близких людей и потом пытается сохранить память, или тем, кто ушел из этой жизни? Я Вас приглашаю, Саша, если у Вас будет хотя бы кусочек времени, приходите. Приглашаю всех, кто сможет прийти! В этой пьесе хоронят всех, кроме Одуванчика. Он старше их всех в два раза, и все они, молодые, погибают у него на руках. Мне тяжело говорить, но я сейчас это преодолею. Когда родители хоронят своих детей – это страшно. Здесь эта тема. Столько молодых ушло, и, чтобы сохранить память об этом, существует этот спектакль.

Я не хочу останавливаться на этом, потому что есть очень много тем, связанных не просто с войной, а с тем, как люди жили во время войны. Сейчас у меня в замысле новый спектакль, который я, возможно, начну репетировать через полгода.  Мне говорят: «А почему опять про войну?» Я отвечаю: «Да не про войну – про людей». Один человек мне сказал: «Что ты меня зовешь в спектакль “Последняя жертва” (по Островскому) с героем, который не той национальности, какой я?» Я говорю: «Поймите меня правильно, я не про национальность ставлю, я ставлю про людей и про их взаимоотношения». «Последняя жертва» идет три часа без единой музыкальной ноты в спектакле, и все говорят: «Слава Богу, что этот спектакль появился, мы слышим Островского!»

Ведущий Александр Гатилин

Записала Екатерина Самсонова