Плод веры. Писатель, историк, культуролог, ведущий телеканала "Союз" Константин Ковалев-Случевский. Часть вторая

Константин Ковалев-Случевский, известный писатель, историк, культуролог, член Общественного совета при Министерстве культуры Российской Федерации рассказывает о работе над книгами "Бортнянский", "Савва Сторожевский", "Людмила и Вячеслав Чешские. Жизнеописание и деяния", а также размышляет о современной культуре с ее достижениями и противоречиями.

– В прошлой программе Вы очень интересно рассказывали о том, как в 1980-е годы Вы пришли к тому, что стали писать о музыке. Что это была за тема? Я знаю, что Вы – один из серьезных специалистов по древней духовной русской музыке.

– Я бы не сказал, что я серьезный специалист, я скорее пропагандист. Тем не менее, когда я писал книгу в серии «Жизнь замечательных людей» о композиторе Бортнянском, мне пришлось погрузиться в эпоху не только XVIII века, но и, конечно, всех предыдущих веков, потому что он являлся автором проекта об отпечатании древнего крюкового пения. Древняя крюковая нотация, которая существовала на Руси еще с поствизантийских времен, уникальна. Это такие иероглифы, которые были изобретены только у нас и используются только у нас до сих пор. Эта нотная система совершенно другая, не похожая на итальянскую ноту, которой сейчас все пользуются. История этой системы крайне интересна, поэтому я туда и окунулся, собственно говоря.

Результатом стало несколько изданий, одно из них выходит буквально на днях – это книга «Загадки древних крюков». Сейчас уже есть много научных трудов на эту тему, естественно. Они и раньше были; М.Бражников, И.Гарднер – великие авторы в этой сфере. Но популяризации не так много, потому что не все люди умеют или хотят писать на эту тему, считая ее, может быть, скучной, считая, что не будет больших тиражей и так далее. Наверное, это так, но я все равно дерзнул и написал.

Для меня это важно, потому что это дало мне возможность делать потом музыкальные программы на телевидении – от Первого канала до разных других. Это дало мне возможность читать лекции в разных местах и за рубежом. Я читал лекции об истории русского церковного пения в Великобритании, в Соединенных Штатах Америки, причем проехался по всему Восточному побережью, по русским приходам. И даже в Латинской Америке, когда я участвовал в съезде русской православной молодежи в 1991 году, я читал цикл лекций как раз о духовном пении «Почему мы поем в Церкви?». Это интересная тема, но ей можно было посвятить, наверное, отдельную передачу.

– Меня заинтересовало то, что Вы читали лекции в приходах в США. Как Вас воспринимали? Все-таки мы знаем, насколько сложные отношения были в те годы между Русской Православной Церковью и Русской Православной Церковью За границей. Как потомки наших эмигрантов Вас принимали?

– Отлично принимали, без всяких вопросов. Они меня, собственно, и пригласили. Я ездил по приглашению Русской Зарубежной Церкви. К тому времени я уже сделал на Первом канале (это было в СССР в конце 1980-х годов) несколько программ, посвященных духовному пению и его истории, в том числе истории российского государственного гимна. Горжусь тем, что в 1988 году впервые за всю историю советской власти на Первом канале прозвучали «Боже, Царя храни!» в полном исполнении, «Коль славен наш Господь в Сионе» Бортнянского, «Гром победы, раздавайся!» Державина и Козловского, потому что это исторические гимны, которые нельзя было забывать.

Это произвело впечатление, меня стали везде просто приглашать. Я с удовольствием ездил, читал лекции, рассказы. Так как русская миграция всегда сосредотачивается вокруг православных храмов (одно из таких запоминающееся мест – это Свято-Троицкий джорданвилльский монастырь), то естественно, что все прекрасно всё понимали, с удовольствием слушали и приглашали.

– Вы для себя что-то открыли в этих поездках?

– Конечно, это целый мир русской эмиграции. Я дружу со многими людьми до сих пор, это особенная тема. Когда в серии «ЖЗЛ» вышла моя книга о преподобном Савве Сторожевском, Звенигородском чудотворце, я получил письмо не только от Патриарха Алексия (который, кстати, писал предисловие к моей книге о Бортнянском), а еще и от Первоиерарха Русской Зарубежной Церкви митрополита Лавра, тоже уже покойного. Именно они воссоединили наши Церкви, и произошло это в год 600-летия преподобного старца Саввы Сторожевского. Это поразительно, но это факт, вот такое совпадение.

– В прошлом году вышла в свет Ваша книга «Святые Людмила и Вячеслав Чешские. Жизнеописание и деяния». Вы среди прочего говорили, что такое издание выпускается в России впервые. Почему, в чем уникальность этого издания?

– Потому что оно выпускается впервые! Дело в том, что я занялся этой темой совершенно неожиданно для себя. Святые Людмила и Вячеслав Чешские жили в Х веке, это была не совсем моя эпоха, я не занимался Х веком. Тем не менее меня заинтересовало то, что их история потом, как калька, легла на события, связанные с княгиней Ольгой и князем Владимиром, крестившим Русь, которые жили в том же Х веке. Все эти события происходили тогда же, но чуть-чуть попозже.

Людмила была бабушка, а Вячеслав был ее внук. Они, правда, были убиты. Людмила была крещена самим Мефодием, и, собственно, благодаря этим святым развивалось православие в Восточной Европе, в Богемии, тогда еще не Чехии. Если бы в Богемии как шрифт была принята кириллица, а не латиница, то вся история Восточной Европы, а может быть и всей Европы, пошла бы совсем по-другому. Именно по этой причине святые и были убиты, потому что многие этому противились, особенно в Римской Церкви. По этой причине у нас немножечко не наладились потом связи.

Тексты житий Людмилы и Вячеслава легли в основу очень многих произведений древнерусской и житийной литературы – литературы в сфере агиографии. Например, жития Бориса и Глеба, «Повесть временных лет», «Слово о законе и благодати» Илариона – они все что-то содержат из этих житий: тематику, стиль, какие-то образы текста или блоки текстов. Это очень интересная мысль, потому что мы очень взаимосвязаны.

Более того, имя Людмила распространено в России как нигде. Может быть, конечно, с легкой руки Жуковского и Пушкина. Вы знаете, что в XIX веке Жуковский написал поэму «Людмила», Пушкин потом заимствовал это имя и написал поэму «Руслан и Людмила», хотя это было далеко от той святой, о которой мы сейчас говорим. Тем не менее между 1933 годом и 1958-м, то есть в разгар сталинской эпохи и уже в начале хрущевской, имя Людмила было одним из самых популярных и входило в тройку имен, которыми чаще всего называли девочек в роддоме. То есть это очень популярное имя, но никто никогда на русском языке не писал житие этой святой.

Когда 29 сентября Людмилы собираются в храме святителя Николая в Котельниках (это рядом с высоткой на Котельнической набережной; этот храм является подворьем Православной Церкви Чешских земель и Словакии в России при Московском Патриархате), а их приходит несколько сотен, то тогда мы понимаем, что действительно Людмила – это очень популярное имя. «Людям милая». Вячеслав – то же самое.

И вот когда вышла книга (она был издана как раз к 29 сентября 2017 года), поразительно, что выстроилась гигантская очередь, и мне пришлось давать около четырехсот автографов. У меня рука отсохла, пока я подписывал книги, – так людям хотелось получить информацию об этом. В книге огромное количество иллюстраций, очень редких. Подобного подбора не делали ни в Чехии, ни в Словакии. Хотя в Чехии и в Словакии довольно много литературы, на чешском языке в частности, об этих святых. Но в России об этом никто не писал.

– Вы – профессиональный историк, но нашим зрителям, наверное, не совсем понятно, как создаются книги о древних святых, на основе каких источников. Как можно воспроизвести историю, биографию людей, живших в Х веке? Как Вы работаете?

– То же самое можно отнести к книге о Савве Сторожевском. Это святой XIV века, и есть только жития как основной источник. Что такое жития? Это тексты, которые создаются, когда канонизируется святой. Они не повествуют нам о реальных исторических событиях, часто там даже даты не указаны. Важен какой-то духовный путь этого человека, чтобы мы признали его святым. Например, когда я писал о Савве Сторожевском, я изучал несколько страниц текста жития, написанного Маркелом Хутынским в XVI веке, то есть автор написал это житие гораздо позже, чем жил сам старец, тоже по воспоминаниям.

В этом отличие так называемой агиографии от биографии. Житие и биография – это немножко разные вещи. Мы привыкли, что мы любим читать биографии. Существует такой термин, и я использую его как главный в своей работе, – жизнеописание. Это не житие, это не биография, это именно жизнеописание, где я пытаюсь совместить одно с другим. Причем я делаю реконструкцию исторической эпохи. Я, опять же, называю это жанром и постоянно употребляю этот термин – историческое расследование.

То есть моя задача – произвести историческое расследование, совместить житие и биографию в виде жизнеописания, и я предлагаю читателю (это особый жанр, который я тоже для себя культивирую) вместе совершить виртуальное путешествие во времени и пространстве. То есть я прямо обращаюсь к читателю в самом начале своих книг: «Давайте вместе (говоря банально) возьмемся за руки и перенесемся в такую-то историческую эпоху, совершим это расследование. Более того, вот у нас есть факт, мы начнем его интерпретировать или изучать, начнем вокруг него выстраивать большое количество доказательств, вместе с вами проведем это расследование, завершим к концу книги и придем к каким-то выводам». И таким образом создается некий мир, в котором читатель принимает участие, и я считаю, что по этой причине мои книги более читабельны, чем просто кондовое изложение текста, которое довольно скучновато.

– Вы являетесь членом Палаты попечителей Патриаршей премии по литературе.

– Да.

– Наверняка Вы в курсе современной литературы, и как читатель, и как эксперт. Давайте немножко расскажем о самой Патриаршей премии, о ее номинантах, лауреатах. И как Вы оцениваете состояние современной литературы в целом?

– Патриаршая премия по литературе возникла уже почти десять лет назад. Это очень важное действо, которое было задумано и осуществлено Московской Патриархией. Руководят этим сам Патриарх и владыка Климент, который является руководителем всего того, что печатается в Русской Православной Церкви.

Почему вдруг решили повернуться в эту сторону? Потому что такого примера раньше никогда не было. Получается, что это, может быть, обычная литературная премия за литературное произведение, но почему она является Патриаршей, почему она связана с православием? Потому что выдвигаться на эту премию могут не светские организации, а, например, епархии. Правда, литературные журналы тоже, но все-таки эта литература должна быть как-то связана с православием. Это не значит, что она должна быть, например, сугубо православной или церковной; церковная литература – это немножко другое. Это художественное или историческое произведение, или историко-публицистическое произведение, имеющее в себе какие-то важные корни, которые продвигают человека в сфере православия.

Например, в светской литературе часто говорят, что у нас нечего читать, что у нас нет литераторов, что писатели разучились писать так, как Достоевский, Толстой. Это не совсем верно, но есть одна тенденция в светской литературе: мы сейчас как бы понизили роль литературы в реальной смысловой жизни общества. То есть если раньше, например, Сталин прикармливал вокруг себя писателей… Это не значит, что это хорошо, я не являюсь сталинистом, но он помогал свою идеологию выращивать. Потому что литература, в отличие от журналистики или обычной публицистики, не действует на человека прямо в лоб, на мозги: вот, думай так, делай так, ты должен быть вместе с нами, ты должен присоединиться и так далее. Литература действует изнутри, она как бы произрастает изнутри. Это возможность создания такого рода образного текста, такого рода образов, которые вырастают в человеке, как грибы, и формируют его мировоззрение, ощущение мира, его миропонимание и даже веру.

По этой причине людей, которые могут писать на православную тему или на любую тему, но с православной точки зрения, оказалось на самом деле не так-то много. И хочу вам сказать, что мы ищем таких авторов и с трудом находим. Каждый год подают заявки не так много людей, от тридцати до сорока авторов, из которых выбирается десять номинантов, а из них – один-два-три победителя. То есть это тоже не очень много, но мы стараемся, потому что нужно поддержать эту литературу.

Знаете, по какой причине? Часто считают (и часто это звучало с самого верха у нас в государстве), что если ваши книги не покупают, значит, вы плохой писатель. Если вы хороший писатель, вас должны читать, следовательно, ваши тиражи должны быть очень большими. Это не совсем верно, потому что если бы вы писали какую-нибудь эротику или детективы, то тогда бы вас покупали, а если вы пишете серьезную литературу, необязательно вас должны покупать, потому что она медленно и тяжело двигается в обществе. Вот одна из причин, почему существует Патриаршая премия: она поддерживает серьезную литературу, из которой вырастают ростки и потом цветы православия.

– У Вас как у писателя не возникает соблазна идти за модой, идти за тем, что востребовано, что имеет огромные тиражи? Почему Вы сохраняете верность историческому жанру?

– Исторический жанр тоже может быть востребован. Можно написать, как Валентин Пикуль или кто-то еще, и быть читаемым. Но у меня другое. Может быть, к моему несчастью, я профессиональный историк. Профессиональный историк отличается от любого другого деятеля, которого можно назвать, например, краеведом или графоманом (пусть краеведы не обижаются, но я вынужден это сказать, объясню почему), он находится под властью факта. В основе истории лежит факт, мы ничего не можем сделать. Вот есть такой-то меч, он найден, есть такой-то предмет, и у нас нет другого предмета.

Другой вопрос, как этот предмет объяснить. История существует в виде факта, но создается история аналитиками. То есть вокруг этого факта можно построить аналитический текст, который объясняет, почему этот факт существует, и так далее. Историк – это аналитик, который пытается создавать историю на основе фактов. А сейчас очень большое количество интерпретаторов, которыми забит Интернет, и они создают так называемую историческую популярную литературу, в которой могут написать все что угодно. Подобного рода интерпретаторы создают так называемые исторические фильмы, которые мы сейчас видим на экранах, которые даже пользуются сумасшедшей популярностью, где гигантское количество искажений исторических фактов и ошибок. Вот эти люди интерпретируют историю, а профессиональный историк ее популяризирует. Зная историю, можно ее популяризировать, можно постараться написать более или менее популярный текст, что я и пытаюсь сделать.

История – это поразительная вещь. Иногда люди не знают, что такое история. В буквальном понимании и переводе слово «история» означает «узнавание». То есть мы с вами забыли прошлое, оно исчезло. Вся наша жизнь состоит из того, что прошлое уже прошло, будущее еще не наступило, а мы находимся где-то между ними. Так вот, мы узнаем не только будущее, мы узнаем и прошлое, потому что оно забывается. И вот этому узнаванию способствуют профессиональные историки. Вот это моя профессия.

– Как Вы относитесь к мнению, которое часто звучит, что каждый правитель переписывает историю под себя?

– Это имеющее право быть мнение. Я хочу даже так сказать: не только правитель это делает, это делают историки, некоторые поколения и некоторые страны даже без команды руководителей. Самый яркий пример – Украина. Вопрос в другом: правильно ли переписывается эта история или нет, в каком направлении она изменяется – профессионально-историческом или политическом, например.

Знаете, часто бывает, когда у страны нет будущего, вернее, оно туманно, и страна не может его сформулировать… Я сейчас говорю даже о современной России. Я не хочу никого обидеть или задеть. Это очень важно. Например, мы жили восемьдесят лет под идеологией коммунизма, но ни Ленин, ни Сталин (это я говорю как профессиональный историк и обществовед, так у меня в дипломе написано) не сформулировали, что такое коммунизм. Вы представляете, что люди строили что-то, но не знали, что они строят. Это парадокс.

Впервые серьезную формулировку коммунизма дал Никита Сергеевич Хрущев на XXII съезде партии, в документах прямо написано. Сейчас не будем цитировать, это очень важно и все знают: «От каждого по способностям, каждому по потребностям» и так далее. И он сказал, что в 1981 году мы будем жить при коммунизме. Представляете? В 1981 году – при коммунизме!

Я был молодой человек, и я в это почти верил, мне очень хотелось этого. Я читал фантастику Ивана Ефремова «Туманность Андромеды», где описывалось коммунистическое будущее: как люди любят друг друга, как они создают семьи, как они живут действительно духовной жизнью на планетах, которые окружают планету Земля. Это было поразительно, это было очень завлекательно. Но мы же прекрасно теперь понимаем, что это утопия.

Когда нет даже утопии, когда мы не знаем, куда мы движемся, что мы хотим: капитализм ли, социализм ли, как это образно представить, как должны будут люди жить – как в Китае, как в Америке, как в Японии, как в Африке или как в Австралии?.. Что мы предполагаем от будущего России? Нам нужно резко двигаться вперед, как мы говорим. А в какой «перед», как говорится? Что мы там видим приблизительно? Огромное количество оружия и умирающих пенсионеров? Или, наоборот, процветающих пенсионеров и более-менее умеренное количество оружия? Я сейчас фантазирую. Часто нам говорят: «Нужно удвоить валовой национальный продукт, ВВП». Я задаю вопрос: «А для чего его нужно удваивать? Может быть, его надо, наоборот, ополовинить? А может быть, его надо утроить?» Нужно понять, куда двигаться.

Когда нет такой цели, когда она туманна, тогда люди начинают искать ее где? В прошлом. Вот тогда-то и может понадобиться история, вот тогда-то начинают брать из истории что-то и перекраивать на современный лад. Начинают бросаться к русским религиозным философам: Бердяев, Соловьев, Франк, еще кто-то. Что они писали? Ведь Бердяев предполагал, что у нас наступит скоро новое средневековье.

С точки зрения литературы это можно понять так. Эпоха постмодерна, в которой мы живем, – это когда ко всему относятся с иронией, когда низвергаются боги, когда мы живем постоянно, как я называю это, в «метастазах КВН». Это мой термин, который я предлагаю студентам, они смеются и с удовольствием его потом употребляют. У нас все телевидение заполонено ведущими, которые вышли из КВНа, то есть все как бы в шутку передается. Так легче жить, мы не заостряем внимание на каких-то проблемах, мы не задумываемся, а спускаем все с легкой иронией. Это эпоха постмодерна.

Как говорил Бердяев, она должна смениться эпохой нового средневековья, то есть эпохой постпостмодерна, когда мы снова вернемся к каким-то ценностям. Тогда мы сформулируем и наше будущее. Но пока мы его пытаемся переписать на основе кого-то или чего-то и не совсем удачно.

– Очень важный вопрос: кто формирует те образы, к которым мы стремимся? Чаще всего сегодня это телевидение. Как Вы относитесь к современному телевидению и какие образы оно проецирует на наше общество?

– Телевидение создает не образы, к сожалению, телевидение создает рейтинговые фетиши, странные рейтинговые объекты. Часто говорят: кто герой нашего времени? У нас нет героев нашего времени, к сожалению, у нас есть совсем другие люди. У нас нет таких Павок Корчагиных, которые чего-то достигают. У нас были какие-то Павлики Морозовы. Понятно, что все это может быть неинтересно. Но почему у нас вместо героев и элиты появляются рейтинговые персонажи, это очень интересный вопрос. У нас всем правит рейтинг. Вы можете быть абсолютно никем, петь какой-то совершенно замшелый, неинтересный рэп, сочинять абсолютно неинтересную дурацкую текстуху, как говорят, но при этом быть очень востребованным человеком, очень известным, потому что у вас высокий рейтинг.

Телевидение давно не создает никаких серьезных, интересных программ, потому что раньше (я прекрасно помню это время) мы садились и создавали такой инсайт для Первого и других каналов. Рождалась идея, люди садились и создавали какие-то новые программы: «Давайте придумаем что-то интересное!» Так создавался тот же КВН в советское время. Теперь так не делают, потому что придет человек, специалист по рейтингу, и скажет: «Мне это не нужно. Мне нужно совсем другое, мне нужно такое ток-шоу, которое мы лучше купим на Западе, потому что оно явно рейтинговое и привлечет людей, потому что рейтинг – это реклама, реклама – это заработок». Мы все подчинены этому, поэтому у нас нет героев, у нас есть образы.

Кроме, конечно, так называемых религиозных телеканалов. Например, православное телевидение, в котором я проработал некоторое количество лет. Я был у истоков православного информационного телевизионного агентства в 1990-е годы, вел программу «Канон», вел прямые трансляции богослужений параллельно с Николаем Ивановичем Державиным, который делал это на первых каналах, а я на других, в частности на Шестом, где тогда был Иван Демидов.

Православные каналы держатся благодаря тому, что у нас нет понятия рейтинга. У нас самый простой человек может оказаться серьезным героем. У православного телевидения есть своя специфика. Мы (может быть, даже к сожалению) не показываем такие вещи, как спорт, например (хотя спорт тоже недалек от православия), мы не показываем комедийные или комические программы, но при этом мы стараемся держать марку. И все-таки к нам приходят люди, которые имеют специфическую форму одежды. Например, к нам на канал приходит священник и разговаривает с людьми, он одет в одежду Византии VII–VIII веков. Это поразительно, но таким образом история, времена связываются. Ведь никто же среди мирских людей не ходит в одежде VIII века.

И пока мы существуем, есть возможность избежать этого рейтинга, который заставляет людей платить. Люди, которые помогают телеканалам или каким-то образом вносят свои средства для того, чтобы канал существовал, делают это не из «рейтинговых побуждений», не потому, что работающие на телеканале люди, как мы с вами, имеют какой-то вес в обществе. Я имею в виду придуманный вес, картинный. Вот вы разделись на улице, например, или прибили свои гениталии на Красной площади гвоздем к брусчатке – вот уже у вас и рейтинг. Так все-таки мы не поступаем, и, слава Богу, вокруг нас создается общество, которое имеет какое-то ощущение здравого смысла, понимает, что такое вера, что такое путь истинный и жизнь, а мы способствуем этому.

Ведущий Александр Гатилин

Записала Екатерина Самсонова