О земном и о небесном. Встреча с актером театра и кино, певцом Антоном Макарским

 – Сегодня у нас необычный формат передачи – мы общаемся с Антоном Макарским, актером театра и кино, певцом, семьянином, христианином. Давайте сразу объясним слушателям: Вы приехали в рамках форума «Благословенный Кавказ», правильно?

– Точно.

– Знаете, Вас некоторые СМИ уже назвали спецгостем. У Вас какая-то спецроль на этом форуме?

– Не знаю. Я приехал – а там обзовите как угодно, лишь допустите до общения, особенно с молодыми. Это к вопросу, кто я такой и чего я хочу. Я хочу стать человеком – это самое важное. Это впереди всего, наверное, надо поставить; это приоритет номер один.

– Антон, из какой Вы семьи? Расскажите.

– Из актерской.

– Вы с Церковью не были знакомы с детства?

– Нет, не был. Мало того, когда меня крестили, я тоже был очень далек от Церкви, от веры, от Христа. Когда я учился в театральном институте, я идентифицировал себя с христианством, знал, что крещен в православной церкви в своем родном городе Пензе, где я рос, жил до 17 лет, пока не поступил в театральный институт в Москве.

Если говорить о семье, где я рос, то там всегда присутствовал дух радости и праздника. У нас актерская семья, дедушка – народный артист России. Они с бабушкой однокурсники, вместе учились тогда в Ленинграде, в ЛГИТМиКе (Ленинградский институт театра, музыки и кинематографии. – Примеч. ред.). Они с первого курса вместе.

– Антон, а с какого времени Вы можете сказать о себе, что стали воцерковленным? Когда это произошло?

– Нахлобучило меня в тридцать три. Я сказал, что у нас актерская семья, у нас всегда были праздники, всегда было много гостей, несмотря на то, что материально жили очень скромно и денег не хватало. Актерская семья – такая «общага», которая разрослась в большую семью. Всегда было много гостей, всегда были настоящие друзья. Естественно, для меня они дяди, тети, но, в принципе, я сейчас с ними общаюсь, они такими же молодыми и остались.

Дедушка – можно сказать, глава семьи, хотя никогда эту роль на себя умышленно не брал, одеяло не тянул, кулаком по столу не стучал. У него есть очень редкое качество: он жертвенный человек, для него высшее наслаждение, высшая радость, когда тем людям, которые находятся рядом с ним, хорошо. По-другому не бывает, чтобы деду было хорошо: он должен доставить радость всем, тогда и ему будет хорошо. Наверное, мне это как-то передалось. Потому что смысл той профессии, которой я занимаюсь и с которой я пытался бороться в период воцерковления… я до сих пор пытаюсь срастить эти несопоставимые для меня вещи: православие и актерскую профессию.

– Получается?

– Нет. Но сейчас хотя бы есть намеки на то, что получается. Пусть будет прописан отрицательный персонаж, но пусть он будет православный.

– Вы согласны на такое?

– Но! Если общая идея будет выполнять свое предназначение. А я абсолютно убежден, что любое произведение искусства ценно только тогда, когда ведет к свету.

– Антон, Вы всегда настолько искренно, открыто, громко говорите о вере! У Вас всегда это так просто получается? Потому что немногие готовы это делать.

– Ну как? Это же вопросы о главном. Это «да» или «нет». Есть такая замечательная песня, которую написал Мурат Насыров. Никто не знает Мурата Насырова.

– Как? Я знаю.

– Нет, не знаете. Мы его знаем по песне «Мальчик хочет в Тамбов». Никто не знает, что он писал: «Руки лягут на рояль. Прикоснутся к вечной любви. [...] Проливается в звуках душа. И танцует на клавишах свет. Продлевая мотив, не спеша. Скажем “да” и “нет”». Эти вещи неизвестны.

– Антон, когда Вы стали немножко другим, что-то изменилось в Вашем окружении? Вы не боялись, что даже Ваши знакомые будут говорить: «О! Православный на всю голову стал»?

– Наверняка кто-то говорит, но мне-то что? У меня есть друзья, которые не поняли этого, но они не стали для меня менее близкими, менее любимыми. Это, наверное, из-за того, что у нас разнонациональная семья: у нас все разные, но мы любим друг друга.

– Антон, очень хотелось поговорить с Вами о детях. Когда появляются долгожданные дети, многие родители ставят их во главу; и все – только их интересы. Мы забыты, дети – это главное. У Вас как?

– В нашей семье дети главные. Но! Во главу семьи мы их не поставим, именно потому, что они для нас главные.

– Как интересно!

– Ага. Есть любовь патологическая, есть любовь, которая уродует, – это не любовь, наверное, это неправильно. У нас слишком много понятий для слова «любовь». Та любовь, которая у нас по отношению к детям, – это должна быть любовь, которая им поможет. Иногда с любовью можно достать ремень и сказать: «Значит, так. Маша и Ваня, становитесь сюда. Это за то, что вы так общаетесь друг с другом. Маша, ты получишь первая, потому что ты старше. Ваня, ты получишь сильнее, потому что ты мальчик. Поняли меня?»  – «Ага. Ясно».

– Антон, Вы можете попросить прощения у своих детей, если Вы не правы?

– Конечно. И многократно.

– Не считаете, что это не педагогично и Вы потеряете авторитет?

– Нет, не считаю. Не считаю, потому что я был не прав. И я прошу прощения за то, что я не прав. Я слышал мнение: нельзя, это не родители, когда они просят прощения, они роняют свой авторитет. Да, да, мы такие. Но гораздо хуже в нашем случае сделать что-то отвратительное...

– И промолчать.

–...и сделать вид, что это правильно, потому что «я папа, я сделал». И если я на поводу у своих страстей делаю что-то такое, о чем жалею порой через секунду, я говорю: «Маш, прости меня, пожалуйста, я погорячился. Но ты же понимаешь, почему так сработало и так произошло». – «Да, пап, я все понимаю».

– Дети быстро прощают, да?

– Да, они прощают очень многое. И то, что у нас тринадцать лет не было детей, – слава Тебе, Господи! Слава Тебе, Боже, слава Тебе! Потому что сейчас иногда смотришь на то, что творишь, и думаешь: «Как же я уродую их! Они же всё повторяют за мной». Я говорю: «Маша, что ты делаешь? Перестань Ваню кошмарить! Хватит уже! Он младше тебя!» А парень – терпеливый, смиренный, здоровый, сильный. Она ему: «Ваня, зачем ты мою игрушку взял? Ты разрешения спросил?» Я ей: «Маша, хватит таким тоном...» Опочки! Что я сейчас делаю? А Маша что делает? «Ваня, ты зачем взял...»

– Зеркало.

– Абсолютное.

– Получается, Машенька – папина, Ванечка – мамин, да?

– У нас разделение такое: Маша – это я, только девочка, причем ярко выраженная. А Ванечка – это морозовская порода: такой сильный, добрый, в хорошем смысле слова «лопушок».

– Вы просили таких детей себе?

– Мы не могли даже помыслить о такой радости и благодати! С таким избытком!

– Мы мало поговорили о Виктории. Вы сначала обвенчались, потом поженились, и это было достаточно давно. Тогда это было осознанное решение или все-таки дань моде?

– А тогда моды не было еще. Это было так давно... Я моде никогда не следовал. Мода и я – это антонимы. Мы тогда познакомились и сразу друг в друга влипли...

– А сколько времени прошло до венчания?

– В далеком 1999 году. Год мы были вместе. Но мы были очень далеки. Мы, конечно, тянулись, как говорят, к свету.

– А кто именно предложил венчаться, а не просто в загсе расписаться?

–  Мы вместе пришли к этому. Мы вообще к каким-то моментам приходим вместе. И вместе развиваемся. Это такое счастье! Мы кривые, хромые, слепые, глухие, каждый по-своему, но мы идем в одном направлении. Я хромаю на эту ногу, а она хромает на другую, и если бы мы по одному ходили, то шли бы по кругу, хромая. Когда человек хромает, у него один шаг короче другого, и получается так, по кругу.

Мы говорим о разном, но  хотя бы пытаемся понять друг друга. Она женщина, а я мужчина, мы изначально разговариваем на разных языках, но хочется об одном и том же. И так было всегда. Она музыкант, я актер.

– У вас в семье патриархат? Муж всегда прав? Или как?

– Да нет. То, что есть у нас, никак не соответствует тому образу, который нам преподносят, причем разные издания. Есть мужчина, есть женщина, оба со своими недостатками, со своими достоинствами. Хочешь ты или не хочешь, но ты мужчина. Есть законы, я не умею какие-то вещи, а Вика умеет. Зато она не умеет какие-то глобальные вещи решать. Она видит по-другому.

Когда мы встретились, я был первый человек, которого она послушала и который ее «перебодал». Ее никто не мог перебодать, причем в прямом смысле слова. Она бодалась. Это смешно звучит, я сейчас рассказываю – бред какой-то! Но действительно я первый человек, которого она услышала. Она у меня очень умная, но иногда по своей женской породе этот ум направляет не туда. Иногда она начинает очень умно пробивать стену, но не в ту сторону.

– И Вы как? Кулаком по столу?

– Да.

– Так?

– Да.

– А зачем?

– У меня есть это право. Я этим правом пользовался несколько раз, когда мне не хватало аргументов, когда я не могу переубедить ее, почему нельзя в эту сторону идти, под этой стеной делать подкоп (проход, тоннель, что угодно). Я могу сказать: «Нет, Вик, этого не будет!»

– Многие сейчас просто полопаются от зависти, слушая о таких семейных отношениях...

Еще такой вопрос: Вы к журналистам как относитесь? После каких-то фейковых новостей Вам не хочется сказать: «Все, друзья, идите в баню, я с вами больше дела не имею»?

– Я очень люблю журналистов. Знаете, почему? Даже если пишут что-то плохое или фейковое, я-то знаю себя. Недавно про меня вышла замечательная статья с какими-то фотографиями 15-17-летней давности. Я читаю и понимаю, что ребята, которые написали это, реально очень хорошие, потому что они нарыли то, что сверху. Я бы себя в пыль растер...

А они не пошли дальше этого, потому что там грязь. Я понимаю, что они копнули сверху, брезгливо какие-то факты нашли, отряхнули руки, а дальше копнуть не захотели. Они реально хорошие люди... Я на многие темы не могу, не имею права говорить, потому что я сам что-то не прожил. Я пережил свои падения, и я знаю, кто я. И я кричу: «Господи, помилуй!» Кричу необязательно голосом. И, возвращаясь к началу нашего разговора, могу сказать, что я хочу стать христианином и хочу стать человеком.

– Антон, у нас такая традиция. Когда мы с владыкой ведем беседу, он в конце программы обязательно говорит пожелание, какое-то слово. Можно попросить Вас сказать нашим слушателям слово от Антона Макарского?

– Ну какое от меня слово? Мы были в Великом Новгороде, и там, когда батюшка с нами прощался, мы взяли благословение, и он сказал: «Будьте счастливы! Будьте счастливы!»

Будьте счастливы, пожалуйста! Счастье – не от слова «сейчас», как меня учили в школе. «Счастье» – однокоренное слово с «причастием»: только с частью Бога, только с Богом можно быть по-настоящему счастливым. Будьте счастливы, пожалуйста!

Ведущая Юлия Бычкова

Записала Нина Кирсанова