Нравственное богословие. Выпуск от 6 февраля

Курс ведет священник Константин Корепанов.

Мы продолжаем уроки «Нравственного богословия». Напомню, в прошлый раз мы вели разговор о том, что человек грешит потому, что считает грех благом. Мы говорили, что грех по существу со времени грехопадения есть мнимое благо, то есть то, что человеку мнится как благо. Именно по этой причине человек и совершает грех. И по крайней мере (об этом мы тоже говорили), пока Церковь напоминала, свидетельствовала человеку о том, что есть мнимые ценности и есть истинные ценности, это давало ему возможность хотя бы напоследок, в последние дни своей жизни все-таки отвергнуть ложные блага и, как разбойнику, раскаяться в том, за чем он гонялся всю жизнь и что по существу было ложью.

Но с того времени цивилизация не просто поставила лживые блага вместо истинных (а такой период был), что плохо, очень плохо, – сейчас истинные блага поменялись местами с ложными благами, что гораздо хуже. То есть истинные блага, истинные ценности были объявлены ложными, и, стало быть, следования им должен стыдиться всякий нормальный человек. А ложные ценности были объявлены истинными, и стремиться к ним должен каждый нормальный человек.

Более того, стремление к лживым, неправильным благам было объявлено прогрессом, и, стало быть, человек, который не стремится всеми силами к ложным и лживым благам, не может считаться прогрессивным, а значит, является тормозом прогресса, балластом, от которого нужно избавиться, потому что он тормозит развитие человечества. Понятно, что следовать за истинными благами в таких условиях стало очень тяжело, крайне тяжело!

Это требует великих усилий не только от взрослого человека, а что гораздо важнее, от подростка, от ребенка. То есть ребенок, подросток все равно воспринимает общественные тренды, воспринимает то, чем живет общество. А общество объявляет ложные блага истинными, объявляет стремление к этим ложным благам подлинным прогрессом, поэтому дезориентированный ребенок начинает гоняться за ложными благами. А поскольку он понимает, что его погоню разделяет большинство общества, в котором он живет, то, разумеется, как-то остановиться и отвергнуть эти блага ребенку, подростку очень трудно.

Семья в данном случае встречает очень большое сопротивлением социума, и требуются недюжинные силы и исключительное содействие благодати Божией, чтобы человек остановился и предпочел бы истинные блага ложным, хотя за ними и бежит большинство человечества. И конечно, все эти вещи, все эти явления социальной жизни, все эти аксиологические изменения в социуме – все это началось, как мы тоже об этом говорили, в недрах самой Церкви.

Может быть, и не было бы такой девальвации, такой инверсии ценностей или, по крайней мере, это началось бы гораздо позже, если бы сама Церковь христианская не создала прецеденты, когда сознательно и последовательно меняла истинные ценности на ложные. Конечно, все это началось на Западе, потому и все прочие изменения начались и захватили, по преимуществу, западную часть когда-то единого христианского мира.

Например, целибат духовенства, или примат папы, или крестовые походы – ведь это не просто, скажем, какие-то случайные исторические вещи. Это именно сознательный выбор некоего большинства, когда оно сознательно выбирает ценность заведомо ложную и отодвигает в сторону ценности, явно озвученные и заведомо истинные. Так, по поводу целибата духовенства все очень хорошо сказано в Священном Писании без каких-нибудь там возможностей все это переосмыслить.

Но в тогдашнем состоянии Католической Церкви просто крайне необходима была именно такая система управления Церковью, потому что это помогало сосредоточить в своих руках контроль над собственностью и не позволить этой собственности как-то расползаться. Потому что гораздо проще, когда все средства, собираемые приходом, аккумулируются только в приходе и не тратятся на содержание семьи священника.

А тут все конкретно! Даже если этот целибатный священник что-то и тратит на себя, так ведь только на себя! И даже то, что он потратил, останется тут же, в приходе, – у него нет наследников, ему не с кем делить это имущество. И даже если он что-то покупает, даже если что-то очень дорогое и ценное, то с собой он это никуда не заберет – оно здесь же, на приходе, и останется. У такого священника нет другой собственности, другой жизни, другого места, другой среды, в которых бы он жил. И как бы он ни тратил, и что бы он ни приобретал, все равно это останется здесь, на приходе.

И кроме того что это приводило к возможности контролировать собственность и финансы церковные, аккумулировать их, это еще приводило к большей управляемости духовенства. Понятно, что священник, лишенный семьи, с одной стороны, лишен социальной базы, а с другой стороны, у него нет тыла, у него нет вот этой опоры, на которую он мог бы опереться.

Его епископ, его папа, собственно, и есть единственная семья – он больше ни с кем эту семейственность не делит в прямом смысле этого слова. Отсюда, он становится очень управляемым и очень послушным человеком. И это действительно привело к тому, что обеспечило тот максимальный рост авторитета Римско-Католической Церкви, который случился в последующие два столетия после введения целибатного духовенства.

Но это просто один срез! У нас нет задачи погружаться в историю, просто это тот случай, когда собственно ложные ценности были объявлены истинными, а истинные ценности были отвергнуты. Все остальные проблемы, в том числе и примат папы, являются звеньями одной цепи, и крестовые походы в том числе. Все началось когда-то с этого (я уж не говорю про эпоху Возрождения), а закончилось известной нам свободой личности, ювенальной юстицией, эвтаназией и стремлением к социальному равенству.

Поэтому надо понимать, что в определенной степени, как когда-то писал Федор Михайлович Достоевский, каждый христианин отвечает не только за себя и своих близких, он отвечает и за будущее своего народа, и за будущее своей Церкви. Очень часто, к сожалению, может показаться, что какие-то вещи, о которых (я специально так скажу) «гиперболизированно-уничижительно пищат богословы» (так массовым церковным сознанием воспринимается то, что они пытаются говорить), все игнорируют: «Да какая разница! Пустяки какие! Да подумаешь, что там и где сказано! Вот у нас есть важная задача, которую мы решаем! А богословие можно отодвинуть в сторону!»

А потом за это приходится расплачиваться очень серьезными, и не только аксиологическим, а просто ментальными сдвигами, страшными духовными обвалами и катастрофами, потому что Церковь – это столп утверждения Истины. Если на какой-то период люди в Церкви об этом забывают, то Церковь от этого не страдает. Она все равно выйдет из любой пучины этим самым столпом утверждения Истины. Она-то выйдет! Но народ, не сумевший понять, где истина, народ, разучившийся чувствовать в Церкви истину, окажется вне Церкви и вне истины. И вернуться он туда уже не сможет, потому что он настолько дезориентирован, что уже не знает – где ложь, где истина, где правда, где свет, где тьма. Вот чем все это опасно!

Ну и возвращаясь к этой самой инверсии ценностей, о которой все мы, конечно, знаем, которую все мы в той или иной степени проживаем… Все мы, конечно же, негодуем на те страшные, ужасные пароксизмы либеральных так называемых ценностей, о которых мы слышим, которые мы видим и о которых мы знаем из того, что происходит, скажем, в Европе. Мы знаем, как там девальвируется не только отношение к христианству – там девальвируется отношение вообще к традиционным человеческим ценностям, как это было на протяжении всей человеческой истории, всего периода существования человеческой цивилизации.

Все это мы осуждаем, все это мы не любим, все это нам не нравится. Но, к сожалению, мало кто замечает, что ведь сам-то верующий человек, который осуждает либеральные ценности как мнимые блага, живет по либеральным ценностям! Он, конечно, осуждает крайние проявления либерализма и крайние проявления торжества ложного блага! Но сам-то христианин живет ведь не в той системе координат, где выстроены правильные отношения и правильная система истинных благ, – он ведь тоже живет в системе ложных благ!

Ну, например, человек, который осуждает то, что происходит на Западе, при этом сам в глубине души считает, что выше свободы личности нет ничего. Человек, который осуждает, скажем, то разрушение института семьи, которое происходит на Западе, считает любое решение священноначалия для себя необязательным! И ко всякому решению священноначалия он относится так: «Ну, я имею право по-своему к этому относиться! У меня свое мнение! У меня свой взгляд на эти вопросы, на эти решения священноначалия или даже собора! Для меня они не указ, потому что я книжки читать умею, я кое-что в Евангелии понимаю!»

И человек даже не понимает, что, по сути дела, это то же самое мнимое благо, что и тот выверт семейного института или те отношения к семейным ценностям, которые мы видим на Западе. Но это же звенья одной цепи! Какая разница, какую степень лжи ты выбираешь? Какая разница, в какой степени ты погружаешься в ложное благо? Какая разница, насколько ты лживый, если для тебя истина уже все равно ничего не значит?

Я, конечно, не буду разбирать все подряд эти ложные и мнимые блага и ценности и проводить подробный анализ – как это бывает, где каждый из нас избирает мнимое, ложное благо и творит грех, причем не просто в частной жизни. Это происходит со всеми, и со мной в том числе тоже. Я не буду говорить и о тех мнимых благах, которые являются трендами для большинства современных церковных людей. Просто для того чтобы это говорить, нужен пророческий дар, нужен пророк и святой человек. Разумеется, у меня нет такого дара, и я не святой человек, поэтому говорить дальше в этом ключе я и не буду, и права не имею.

Но каждый христианин должен осмыслить или, точнее, переосмыслить свою систему ценностей. Он должен посмотреть – во что он на самом деле верит? Что на самом деле для него в повседневной жизни является благом и ценностью? Почему он все время делает одни и те же ошибки, которые Евангелие считает грехами? А он в глубине души их не считает грехами, хотя и рассказывает об этом на исповеди. Но он не раскаивается в этом, а просто понимает, что сказать об этом надо, потому что Евангелие так говорит. Но почему это грех – человек понять не может. Что же, собственно говоря, он такого нехорошего делает?

Такое переосмысление ценностей, переосмысление системы благ, к которым стремится, в которые верит и которые избирает человек, и будет для него подлинным покаянием. И наше сознание должно переродиться в этом покаянии – оно должно переродиться настолько, чтобы войти в ту систему, где его координатами действительно будут истинные, а не мнимые блага.

Только при таком раскладе, только при таком положении вещей – при волевых усилиях, при благодати Божией, при молитве и вере человек сможет оставить в конце концов грех. Он сможет победить грех и приобрести возможность не впадать, по крайней мере, в тяжелые, постоянные и изматывающие душу грехи, а выйти на какой-то простор деятельности сынов Божиих.

Вот для того чтобы это произошло, надо изменить сознание, надо выйти из лживой системы благ и ценностей и войти в систему истинных ценностей и истинных благ. Если сознание этого не сделает, то возможности измениться у человека ни при каких обстоятельствах не будет. Конечно, если человек пребудет в вере и начнет сокрушаться в своих грехах, если он будет просить у Бога милости – искренне, искренне просить Бога о прощении и милости, то, причащаясь Тела и Крови Иисуса Христа, он будет помилован. Будет!

Но измениться он не сможет! Именно измениться, переродиться, войти в те дары, в тот образ жизни, в котором живет Церковь, в тот образ жизни, который дан Иисусом Христом верующим в Него, он не сможет, пока не изменится его сознание. Только изменение ценностей и позволяет изменить человеческое сознание, позволяет создать условия для того, чтобы избежать греха. И хотя бы для начала каждый человек должен (не просто в рамках какого-то регламентированного чтения евангельского повествования, как это принято у православных христиан, – читать там главу или две в день), а просто сесть и внимательно прочитать, например, Нагорную проповедь – просто вчитаться в это повествование, в этот евангельский текст, вслушаться в то, о чем там говорится.

И особенно полезно было бы, в связи с этой темой, вчитаться в искушения Иисуса Христа в пустыне – это в четвертой главе Евангелия от Матфея описывается. Именно там отображены три основных искушения, которые Христос преодолел, отверг. И эти три искушения есть задача, есть урок, есть искушения, которые ставятся и перед каждым верующим, и перед исторической Церковью в каждую новую историческую эпоху: что для тебя важнее – хлеб или Слово Божие? Как ты собираешься жить – управляясь с помощью авторитета светской власти или неся крест и терпеливо свидетельствуя о Христе в немощи тела и души, в немощи своего приниженного социального состояния, но при этом высокой духовной жизни? На что ты надеешься – на силу чуда или, ожидая милосердия Божия, на молитву, смягчающую сердца слушающих тебя и внимающих тебе людей?

И каждый раз, проживая, возвращаясь к этому сюжету, смотреть – а не поддался ли я искушению? Я действительно следую за Христом или я поддался искушению и начинаю делать что-то не то, не отвергая тех искушений, которые отверг Христос, и, стало быть, я могу как бы удалиться и пойти другой дорогой, а не той, которой прошел Сам Христос? Могу пройти куда-то, идя, казалось бы, к Богу, – могу пройти мимо Голгофы, могу пройти мимо Сионской горницы, могу пройти мимо Христа, даже не заметив этого. Ведь именно об этой опасности и предупреждает нас Христос, говоря, что многие будут убивать верных, думая, что они при этом служат Богу.

Так вот, только меняющееся сознание способно распознать правильные ценности и те идеи, те образы, те помыслы, которые входят в сознание человека. Помысел – это особая категория, о которой святые отцы говорят очень много, и для нравственной жизни человека он имеет большое значение. Помысел – это мысль или образ, возникающий в сознании человека. Человек, который вполне мертв, может даже и представления не иметь о том, что, собственно, с его сознанием происходит. Ни о каких помыслах он может не иметь никакого понятия – даже о своем сознании он может не иметь никакого понятия.

Собственно, это отсутствие понятия у человека о его умной жизни и о том, как вообще в него что-то входит, – какие-то импульсы, какие-то мотивы, какие-то мысли, какие-то образы, говорит о том, что человек мертв – духовно мертв. Конечно, он ест, пьет, работает, что-то делает, суетится, но духовно он мертв, потому что он даже не догадывается, что у него есть сознание, и в этом сознании что-то есть. Он даже не проверяет, что есть в этом сознании, – оно правильное или неправильное? Просто оно есть, и человека больше ничего и не волнует.

Он не рассматривает собственное сознание. Он просто имеет какие-то мысли, и эти мысли проносятся в его голове. И ему дела нет до того, откуда эти мысли, для чего ему эти мысли, куда они идут. И вот воскрешение человека, оживление человека начинается с того, что он задумывается о том, что у него есть сознание и что есть мысли, которые ведут его ко злу, а есть мысли, которые побуждают его идти к добру. Человек с удивлением узнает, что у него в голове, оказывается, есть разные мысли – не только хорошие, но и плохие, и что между ними надо выбирать. Вот так человек постепенно оживает.

Однако когда человека посещает какая-то мысль, то естественно задать себе вопрос: «Откуда эта мысль и как она попала в мое сознание?» Это первое, что нужно знать оживающему человеку: «Как мысль попадает в мое сознание?» И второе. Всякая мысль имеет некий импульс – она обладает определенной энергией, она вовлекает человека в какую-то деятельность, она побуждает его к действию. Собственно, эта способность придавать движение деятельности человека и привела к тому, что просто мысль на языке древних отцов называется «помыслом», и под этим подразумевается не некое «просто так размышление», а именно мысль, которая побуждает к действию.

 Записала Ольга Баталова