Мысли о прекрасном. Дом-музей писателя Николая Семёновича Лескова в г. Орле. Часть 1

Этот выпуск передачи - из Орла, из дома-музея писателя Николая Семёновича Лескова. О жизни и творчестве этого замечательного русского писателя рассказывает заведующая домом-музеем Екатерина Мазина.

– Екатерина Викторовна, расскажите, пожалуйста, об этом месте, расположении дома-музея, истории его создания.

– Вот уже сорок лет единственный в России дом-музей Николая Семеновича Лескова располагается на месте усадьбы, принадлежавшей семье писателя в начале 30-х годов XIX века. Его детство прошло здесь, на этой улице – бывшей Верхней Дворянской, или Третьей Дворянской.

– В музее, конечно, находится очень много подлинных предметов, принадлежавших писателю.

– Наш музей тем и отличается, что это собрание подлинных вещей. Только в экспозиции представлено более пятисот единиц основного фонда музея! И мы надеемся, что благодаря им для наших посетителей открывается образ Лескова – это был совершенно необычный человек. Экспозиция называется «В мире Лескова». Мы шли от замечательных слов известной журналистки XIX века Людмилы Яковлевны Гуревич, сказанных ею об этом писателе: «Вся его обстановка, его язык, все, что составляло его жизнь, было пестро, фантастично, неожиданно и цельно в самом себе, как единственный в своем роде храм Василия Блаженного...»

– А детство писателя проходило и в этом доме, и в Горохове? Семья много раз переезжала.

– Да, и вот этот зал как раз-таки рассказывает о детстве и юности Лескова: это Орловщина, это то, что связано с родиной писателя. Здесь воссоздан образ гостиной в дворянском особняке на Верхней Дворянской улице. Мы даже обои подбирали такие, какие были модны в первой половине XIX века: малиновые с золотым узором.

Этот зал рассказывает о сказке детства писателя, которая улыбалась ему до конца жизни, его сердце, было согрето этой теплотой. Это, прежде всего, бабушка Николая Семеновича со стороны матери, Александра Васильевна Алферьева. Она была человеком какой-то неизреченной, действенной доброты. Бабушка всегда внушала своему внуку мысль о том, что мало плакать о чужом несчастье, надо помогать людям, и его сердце восприняло и открылось на эти слова. Отсюда и лесковские герои-праведники, люди, живущие по чести, совести, правде, которые готовы отдать себя целиком, чтобы помочь другим.

Это и отличало Лескова как писателя. Его художественный мир населен такими героями. Он умел их видеть. Школа начинается с детства.

– Основа закладывается.

– Да. Человеком такой вот доброты была бабушка Николая Семеновича. Очень честным, принципиальным и мудрым был его отец. Конечно, те люди, которые его окружали в детстве, помогли взрастить эти добрые семена.

– Тем более, что по отцовской линии были потомственные священники. А у матери – потомственные дворяне.

– Отец дослужился до чина коллежского асессора. Так что семья дала очень многое. Писатель потом не случайно говорил: «У меня даже религиозность счастливая: рано примирились сердце и рассудок». У него не было каких-то метаний, отхождений. Нет, такое народное принятие веры.Мне хочется показать книги, по которым учился читать будущий писатель. Это врата мудрости. Мальчику было пять лет, когда родители ему дали в руки «Новую российскую азбуку» 1819 года издания (скоро этой книге будет 200 лет). Это бездна премудрости. Здесь образцы написания букв и таблица умножения с припиской: «Аще кто сию таблицу знает, человеком чтит, и тому бывает». Есть и такое замечательное приложение в этой книге: «Краткие нравоучения». Его следовало переписать, чтобы тренировать свою грамотность. Каждое из высказываний учит ребенка добру. Например: «Не ищи человечьей мудрости, а ищи кротости. Аще обрящешь кротость, обрящешьи премудрость». Ученость придет, ты стань добрым человеком.

– Да, действительно, это премудрость Божия. Язык Лескова образный, этнографический, глубоко национальный.

– Не случайно его называли волшебником слова. Лесков изумительно знал язык, играл с ним.

– Был имитатором речи XVI – XVII века, что поражает, конечно.

– Я бы даже сказала, он стилизатор слова.

А рядом с азбукой стоит книжечка, которую пятилетний мальчик прочитал первой: «Сто двадцать четыре священные истории из Ветхого и Нового Завета». Салтыков–Щедрин также прочитал первой именно эту книгу. У Достоевского первой книгой была «Сто четыре священные истории Ветхого и Нового Завета». Вот с чего начиналась эта сладость, тяга к постижению грамоты у наших великих писателей.

– «Псалтирь» – первая книга, которая была напечатана при Иоанне Федорове.

– И вот эта книга 1832 года. Лесков говорил, что его поразили эти книги, и страсть, любовь к чтению сразу пришла к нему как-то вот так легко. У писателя была замечательная память: все, что он читал, запоминал практически наизусть. В семье говорили, что он в шесть лет знал наизусть «Горе от ума» Грибоедова, по списку еще читал.Вот столик для рукоделия. Здесь представлены работы матушки писателя. Она была замечательной хозяйкой, прекрасно вышивала бисером. Этот кисет – ее первый подарок супругу, Семену Дмитриевичу. Посмотрите, какая тонкая работа, как подобраны цвета. Бисер очень мелкий. Есть и другие работы Марии Петровны: кошелечек, подстаканник. Здесь есть закладка, памятная Николаю Семеновичу всю жизнь: ее подарила матушка, когда ему было пять лет и он только выучился читать. Это ему от матери награда, которую он хранил всю свою жизнь. Писатель передал все эти вещи своему сыну, Андрею Николаевичу, прожившему, на наше счастье, долгую жизнь.

– Он оставил воспоминания об отце.

– Да, был таким летописцем рода Лесковых.

– Горохово было связано и с радостью детства, и с какими-то детскими обидами, поношениями, быть может, от родственников, были какие–то эксцессы. А вот Панин хутор? Вы можете нам что-нибудь поведать?

– Вы знаете, с одной стороны, бедность была вопиющая. Писатель вспоминал: «...матери нечем было ни платить за нас в училище, ни обувать наши ножонки (буквально)». И тем не менее это было очень счастливое время, потому что была полная свобода. И вот Николенька вместе с крестьянскими ребятишками ходит в ночное, ловит с ними рыбу в чистой узенькой речушке Гостомле. Потом многие произведения Лескова будут носить подзаголовок «Из гостомельских воспоминаний». Когда мы говорим, что Николай Семенович волшебник слова, имеем в виду его знание языка, но вот это погружение в народную языковую стихию подарили ему наши орловские хутора.

– Кто хоть раз ходил в ночное, сидел у костра, слышал эти шорохи, звон колокольцев на сбруях лошадей, никогда уже не будет всецело городским, даже если он потом отсюда уедет.

– А Вы знаете, как Лесков-то говорил? «Я не изучал народ по разговорам с петербургскими извозчиками, я вырос в народе».

В этом же зале у нас представлена тема обучения мальчика в орловской гимназии. Мы видим гравюру первой половины XIX века художника Серкова: таким он увидел город в августе 1841 года. Кое-что сохранилось. Например, гимназия, Ахтырская (или Никитская) церковь, рядом с которой была квартира, где поселили Николая. Писатель гулял по Гостиной улице, сохранившей свое название до наших дней, а вот главная улица Орла XIX века, Волховская, стала называться Ленинской. Лесков воссоздает в своих произведениях образ старинного провинциального города. Вот мы говорим о Петербурге Достоевского, но мы должны сказать и об Орле Лескова, который показывает нам его жизнь во второй половине XIX века, орловских жителей – от губернатора до последнего нищего, орловские улочки, площади, словечки, какими говорят орловцы. Опять-таки,повторюсь, ухо писателя было настроено на народную речь, на какие-то необычные обороты речи, а вот эта блистательная игра со словом привлекала писателя с детства.

– Определенное время ему пришлось быть писарем в судебной палате. Конечно, трудно сказать, была протекция со стороны отца или нет. Скорее всего, не было. Лескову пришлось столкнуться с миром криминала, напряженности, что тоже отразилось в его исторических рассказах.

– Безусловно. Мальчик в шестнадцать лет приходит в Орловскую уголовную палату, где становится неплохим чиновником и делает успешную карьеру: сначала работает писарем второго разряда, затем первого, потом становится письмоводителем, а через короткое время он уже помощник столоначальника. Ему всего 18 лет, а он ездит уже по всей губернии и участвует в расследовании уголовных дел: убийств, грабежей, бегства крепостных крестьян. Вот в такую живую, бурлящую, кипящую, рыдающую, страдающую жизнь окунулся писатель в свои молодые годы.

– Значительный период, которого мы не избежим в рассказе о нем, – это пребывание Лескова у дяди в Киеве.

– Он приезжает в Киев и некоторое время даже живет в доме дядюшки Сергея Петровича Алферьева, профессора медицины Киевского университета. И не случаен след старого Киевского университета в жизни писателя: благодаря советам дяди он прослушал курс лекций. Разброс интересов Николая Лескова был невероятен. И в то же время он успешный чиновник в Киевской казенной палате, где у него залуженный аттестат. Продолжается жизнь, писатель восхищен Киевом. Вы знаете, он признавался, что после захолустного, заштатного Орла Киев поразил его так, как потом после Москвы и Петербурга – европейские столицы.

– Ну это же третья столица!

– Архитектура, конечно, произвела на него большое впечатление. Он заходил в лавру и учился там гальванопластике. Когда-то в Орле у писателя возник интерес к иконописи, Киев его поддержал и он развился так, что Николай Семенович стал одним из лучших знатоков иконописи своего времени.

– Это вот даже к разговору сегодняшнего дня о том, что Киев, Украина – это плоть от плоти Русь, союзная Русь. И вот эти перемещения писателя: Орел, Киев, Петербург...

– Это же так естественно, органично.

– Абсолютно. Нам печально, конечно, что пытаются тело единой Родины разодрать. Этого не должно быть, потому что литература и искусство должны цементировать общие понятия, ценности, исторические перспективы. Лесков один из тех людей, которые говорят: «Мы общие, как и наши общие иконы».

– У Лескова было особое слово «взаимоверие». Он говорил о взаимном доверии людей, на основе которого растут чувства любви и сострадания ко всем: каждый должен быть утешен, обласкан, каждый должен сострадать другому. И в этом весь Лесков. Несколько позже, в 1861 году, Николай Семенович приедет в Петербург и в здании Академии художеств, в маленькой комнатке, встретится с Тарасом Григорьевичем Шевченко. Лескова так поразит эта встреча, что он запомнит, где стояли вещи, какая была обстановка в комнате, и, когда Шевченко умрет, Лесков напишет воспоминания об этой встрече и расскажет, как была обставлена эта комната. Уже в советское время, в 60-е годы, когда открывался музей Тараса Шевченко, специалисты обратились к ним, и по этим воспоминаниям была построена музейная экспозиция. Мне кажется, лучше такого музея не будет. Вот такие бывают истории.

​– Это дорожные вещи?

– Он с ними путешествовал. Это был интереснейший этап в жизни писателя. Витринка маленькая, но емкая по своему содержанию. Это было время службы в частной торговой компании «Шкотт и Вилькенс». Николай Семенович говорил, что объездил в ту пору всю Русь: «...от Черного моря до Белого, от Брод до Красного Яру». В дороге писатель никогда не расставался с этими вещами: дорожной шкатулкой и паспортом, коробочкой для марок и дорожными разбирающимися подсвечниками.

– Наверное, торговая компания была немаловажной в его жизни. Александр Шкотт был женат на тетушке Николая Семеновича. И вот с одной стороны это была официальная компания, а с другой – семейное дело. И чем они только ни занимались!

– Да, занимались очень многим. И Николай Семенович, у которого горел интерес ко всякому делу, собирал для себя информацию. О чем было его первое напечатанное произведение? Это очерки о винокуренной промышленности, где писатель поделился опытом, который он приобрел в этой компании. Казалось бы, тема серьезная, экономическая, но ведь Лесков пришел в литературу прежде всего как экономист, публицист и журналист. И посмотрите: как будто для будущего музея он оставляет нам свой автограф (у него был особенный, мелкий, такой бисерный почерк): «Н. С. Лесков. Первая проба пера». Именно с этого начинается литературная работа. 1860 год. И фотография – первая, известная нам, тоже этого года. По сути такая характерная, независимая поза, голова высоко поднята. Лесков писал одному своему адресату: «Никогда я не пристраивался ни к одному политическому течению, ни к одной литературной партии, никогда никого не боялся, кроме Того, Кого боялся Бисмарк (Бога)». Вот таким он был в конце жизни, но судя по этой фотографии, он был таким же и в ее начале.

– Доброжелатели пытались его дискредитировать, обвинить в связях...

– Да, особенно было сложным начало его литературной деятельности. Об этом периоде рассказывает витрина, напоминающая витрину петербургского книжного магазина. Первые его публикации появляются в петербургской «Северной пчеле», в московской «Русской речи» в 60-х годах XIX века. Он публицист обеих литературных столиц, знаток российских уголков – тогда очень ценилось знание русской жизни.

– У него есть псевдонимы.

– Да, очень много псевдонимов: Пересветов, Понукалов, а первый его псевдоним – Стебницкий. Что-то такое, напоминающее стебель. Но, возможно, писатель вспоминал своего старшего друга Иллариона Матвеевича Стебницкого, с которым вместе служил в Орловской уголовной палате.

– Дивьянк еще.

– Псаломщик, Касторский...

А вот здесь уже начало трагедии. Здесь представлены романы Лескова «Некуда» и «На ножах» – антинигилистические произведения писателя. Он был абсолютным противником любого революционного взрыва, насилия. Лесков считал, что кроме потока крови, слез, горя революция ничего не принесет.

– Столыпинская фраза: «Вам нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия».

– Лесков не был ретроградом, он был демократически настроен. Писатель говорил, да, изменения нужны, но начинать нужно с изменений в самом человеке. Безусловно, нравственные проблемы он ставились во главе.

– Это прижизненное изображение писателя?

– Да. Есть три прижизненных портрета Лескова, и первый из них написан Антоном Ледаковым в 1872 году. Писателю, правда, здесь чуть за сорок, но он выглядит тут, как в молодости. Он был худощавым, среднего роста, движения его быстры, отрывисты. Мемуаристы, все как один, вспоминают, что Лесков был красив, и свидетельство тому – этот портрет. Но самому писателю он не нравился: Николай Семенович считал, что художник, желая ему польстить, изобразил его в таком романтическом виде, красивым молодым человеком. Писатель же о своей внешности высказывался так же, как няня – о Пушкине: «Красив не был, молод был».

– Вот одна из пьес Лескова. Пожалуй, единственная, где он принимал участие, был постановщиком: «Расточитель».

– При постановке «Расточителя» в Александринском театре в 1867 году Лесков был вторым режиссером, и это было успешное сотрудничество, потому что ему предложили продолжить, но Николай Семенович оказался настолько потрясен закулисными интригами, что отказался от этого лестного предложения. Театр – сложное явление и место. Лесков много «зазнал за изнанкою Александринского занавеса» и более даже не писал пьес. Но страстная любовь к театру присутствовала на страницах театральной критики.

Тема театра отзывается в творчестве Лескова, например, рассказом «Тупейный художник». Он вышел с подзаголовком «Рассказ на могиле»: нянюшка на могиле Троицкого кладбища в Орле рассказывала мальчику о театре графа Каменского.
У нас здесь представлена такая светлая акварель Луйченко «Троицкое кладбище».

– Это подлинный карандашный эскиз?

– Да, к счастью. У нас прекрасная коллекция именно подлинных иллюстраций, подготовительных материалов. Вот рядом с первой публикацией очерка «Леди Макбет Мценского уезда», напечатанного впервые именно в нашем уезде, мы видим работы Кустодиева. И вот посмотрите, как этот художник откликается на интонацию Лескова. Ведь история-то страшная: главная героиня, мценская купчиха Екатерина Измайлова, совершает четыре жутких преступления. Но писатель не нагнетает обстановку, не льет кровь, что называется, из ведра; он так подбирает слова, у него настолько ясный, повествовательный язык, что именно на эту интонацию и откликается Кустодиев. Вот как бы жизнь, быт, но о таком рассказывается, что кровь стынет в жилах.

– Что еще характерно для русского православного человека, это сострадательное отношение к узникам. Все понимают, что они грешники, но ведь первым Христос через покаяние призвал в рай разбойника. В рассказе Шмелева «Палочка» уже раскаявшиеся душегубцы подают заупокойно-покаянную денежку на смерть, и все при этом понимают, что они убийцы, хотят покаяться, освободиться от смертного греха. То есть в жизни нет такого греха, который бы не прощался, кроме хулы на Святого Духа. И вот немаловажно, проникая действительно в криминальные, детективные события, все равно нарисовать человека, показать в нем человечное: не конченность, не окончательность, не приговор.

– Лесков до последнего будет вытаскивать из человека вот эту оставшуюся «теплоту подледную», как он говорил; то, что за пазухой скрыто где-то глубоко-глубоко и то, что надо показать. Он умел это делать, умел сочувствовать и сострадать каждому своему герою.

– Может быть, это действительно то, что привлекает к нему драматургов в нынешних постановках. Хотя сегодня почему-то часто воспевается низменное, какое-то наносное, чужеродное; теряется духовное, сокровенное, то, что было когда-то. Существует выражение «человек распоясался». Но человек-то должен быть подпоясан пояском. Это значит, перед Богом его плоть препоясана, и она не вопиет. Также человек наглый, то есть обнажающий себя демонстративно в любой ипостаси: словом, внешне. Наглый -– нагой, поступающий нагло, откровенно низменно. И, конечно, задача писателя, артиста, художника – побуждать добрые чувства, то, чем как раз и знаменит Лесков. Он умел находить в человеке человечное, сокровенное, и мы убеждаемся в этом, читая его произведения, путешествуя по залам музея.

 

Автор и ведущий программы Олег Молчанов
Записала Евгения Осипцова