Канон. Руководитель мужского хора "Кастальский" Алексей Рудневский. Часть 1

В гостях у программы "Канон" - профессор Московской государственной консерватории им. Чайковского, руководитель мужского хора "Кастальский" Алексей Максимович Рудневский. Разговор пойдет о хоровой школе Свешникова, на которой воспитывался сам Алексей Максимович, о прогнозах в развитии классической музыки и творческой деятельности маэстро.

Алексей Максимович Рудневский – российский дирижер, профессор Московской государственной консерватории им. П.И. Чайковского, художественный руководитель и дирижер хора «Кастальский». Родился в 1961 году в подмосковных Мытищах. В 1980 году окончил Московское хоровое училище в классе выдающегося хормейстера, педагога и дирижера Александра Васильевича Свешникова. Спустя пять лет стал выпускником Московской государственной консерватории имени Чайковского, а в 1996-м окончил там же аспирантуру.

С 1987 по 2004 год руководил государственным Московским хором. С 1998 года является помощником регента подворья Свято-Троицкой Сергиевой лавры в Москве. В 2004 году Алексей Рудневский основал Московский мужской камерный хор «Кастальский».

Алексей Максимович возглавляет жюри нескольких конкурсов, среди которых конкурс-фестиваль детских и юношеских хоров «Кирилл и Мефодий» и конкурс хоров имени Казачкова.

С 2017 года Алексей Максимович Рудневский почетный профессор Классического университета Центрального Китая, член попечительского совета «Русской капеллы» (г. Глазго, Шотландия).

– Алексей Максимович, Вы относитесь к плеяде тех музыкантов, которые воспитаны в стенах хорового училища имени Свешникова. В чем, на Ваш взгляд, уникальность этой школы, ведь подавляющее большинство хоровых дирижеров, так или иначе, воспитывались в ее традициях?

– Мне кажется, уникальность этого учебного заведения заключается в тех традициях, на которых оно основано и которые, собственно, прослеживаются в течение многих столетий русского хорового искусства. Как известно, ранее на Руси пели только мужчины и мальчики; соответственно, были учебные заведения, готовившие певчих.

– Пели именно профессионально?

– Да. В частности, если вернуться на столетие назад (рубеж XIX–XX веков), мы увидим, что одним из самых важных учебных заведений, воспитывавших церковных певчих и регентов, было Московское синодальное училище. К сожалению, по его закрытии после революции эта традиция некоторым образом прервалась, хотя в Петербурге Придворная певческая капелла была реорганизована и хор не был распущен, как Синодальный хор в Москве. Во время Второй мировой войны Александр Васильевич Свешников привез из Ленинграда несколько мальчиков в Москву, и это послужило основой создания Московского хорового училища, которое сейчас носит имя своего создателя – Александра Васильевича Свешникова.

– В том числе Владимир Минин был одним из первых?

– Да, Владимир Николаевич – замечательный мастер.

– Получается, что Свешников как-то перенес дореволюционную традицию в рамки советского времени?

– Да, заслуга Александра Васильевича совершенно неоценима, поскольку он приложил невероятные усилия, чтобы сохранить педагогический состав (тех «синодалов», что были свидетелями трагических событий столетней давности и пережили разорение Синодального училища) и, опираясь на народное творчество, организовать Народную хоровую академию.

– Кастальский и Свешников действовали параллельно?

– Наверное, правильно было бы начать все-таки с Кастальского: это человек, который является столпом нового направления русской церковной музыки, если брать в целом дореволюционное направление. После событий русской революции Александр Дмитриевич сделал максимум того, что мог, чтобы сохранить эти традиции. Сделать же это в условиях советской власти было, конечно, очень сложно. Поэтому Александр Дмитриевич пытался опираться на народное творчество и в организации Народной хоровой академии видел возможность сохранения традиции, поскольку церковное творчество на протяжении всей своей истории развивалось, опираясь на народное творчество.

– Правда ли, что, как я слышал, в некоторых церковных песнопениях текст был переделан на современный, а музыка оставалась оригинальная? То есть таким образом встраивались в контекст советского времени?

– Да, это как раз было характерно для советского периода, в частности для того периода, когда я был учащимся хорового училища  (это 70–80-е годы).

– Какие нейтральные тексты были вместо слов молитв? О чем пели?

– Как правило, пели о природе. В частности, песнопение «Херувимская» Калинникова было основой для поэтического текста «О рассвете». Солнце сначала где-то далеко-далеко, потом оно выглядывает, и в том месте, где говорилось «Яко да Царя…», звучит: «Вот взошло светило».

– То есть какой-то подтекст все равно был?

– Да, подтекст был. И здесь я бы, конечно, вспомнил Киру Сергеевну Алемасову, которая писала совершенно замечательные тексты. Она была концертмейстером и в Московской консерватории, и в хоровом училище. Кира Сергеевна писала совершенно удивительные тексты, очень тактичные по отношению к этой музыке, которые, с другой стороны, не давали возможности ей звучать. Чтобы в середине 70-х годов дети пели церковнославянский текст, это было совершенно невозможно.

– Исполнение этой музыки на Вас как-то повлияло?

– Конечно. Во-первых, мы пели и западноевропейскую музыку с оригинальным текстом. Конечно же, наши педагоги и учителя нам все рассказывали.  Хотя когда мы приезжали к своим родителям, отношение к Богу было таким, какая семья. Кто-то воспитывался в светских семьях, кто-то – в церковных. Тем не менее наши учителя нас воспитывали; может быть, это воспитание нельзя напрямую назвать христианским, но оно было христианским по сути.

В тех условиях, в которых мы тогда находились, наша школа воспитывала нас очень честными и порядочными. Нам пытались привить отношение к русской культуре, русской духовности именно в той степени, в которой это было необходимо. Такие светские тексты накладывались на русскую церковную музыку. Это было компромиссом, но, как мне кажется, очень оправданным. Мы пели Бортнянского, Калинникова, без этих авторов было невозможно представить себе русскую хоровую музыку. К счастью, мы были с ней знакомы.

– Что оказало большее влияние на Ваше воцерковление: исполнение этой духовной музыки или все-таки жизненные обстоятельства?

– Наверное, все-таки жизненные обстоятельства.

– Вы говорили о семье; какое отношение к Богу было в Вашей семье?

– Моя семья была и остается верующей. Я был крещен практически в первый год от рождения. Родился я в октябре, а крестили меня в праздник Троицы. Это было очень интересное событие, потому что в то время крещение младенцев не приветствовалось, поэтому моя тетя сделала так, что меня увезли в другой город Подмосковья, где мое крещение произошло в светлый праздник Троицы, о чем я всегда вспоминаю с большой-большой радостью. И почти двадцать лет и регентски, и певчески я связан с Троицким подворьем в Москве – жизнь меня привела именно в Троицкий храм.

– Что для Вас значит работа регента?

– В тот момент, когда я переступил порог храма Троицкого подворья в Москве, это стало для меня еще одним духовным университетом. Поскольку приобщение к богослужебной традиции, причем в таком месте, неоценимо, и говорить здесь только о профессиональной составляющей было бы абсолютно неправильно. Эта составляющая более глубокая, духовная и личностная, но в том числе, конечно, и профессиональная. Поэтому когда работаешь  вместе со своим коллегой Владимиром Горбиковым,  главным регентом Троицкого подворья, с которым мы бок о бок стоим на клиросе, возникает невероятное ощущение счастья, радости, продления той традиции, которую мы стараемся нести вмести с другими певчими подворья.

– Отличается ли работа с церковным хором от дирижирования светским хором?

– Конечно, отличается. Я бы сказал, что эти две линии дополняют друг друга, и это, наверное, правильно. Специфика работы со светским коллективом одна, на клиросе немножко по-другому воспринимаешь все свои действия, задачи, все направлено на постижение смысла того текста, который звучит. Это понимание соотношения текста и музыки и донесение этого до молящихся, которые находятся в храме. Чтобы они воспринимали пение не как, выражаясь светски, концертный номер (не очень удачное сравнение), но как одну из составляющих богослужения в целом. А оно представляет собой синтез и архитектуры, и духовной живописи, и слова, и музыки. Я бы определил это одним словом «синтез», «объединение» – как единое духовное целое. Если  твоя работа направлена на то, чтобы видеть ее как составную частицу целого, тогда, наверное, это движение в правильную сторону.

– Алексей Максимович, расскажите, пожалуйста, о том, как Вы лично пришли в мир музыки.

– Я бы сказал, что меня в этот мир привели маленьким мальчиком – и здесь я с благодарностью вспоминаю свою родную тетю.

– Тетя Вас и крестила, и нашла для Вас жизненный путь.

– Тетя привела меня в хоровое училище на Большую Грузинскую. Это старинный особняк, в котором Александр Васильевич и основал это училище. Несколько лет назад оно переехало на речной вокзал; это историческое здание, но все, кто его окончил, сохраняют совершенно невероятные воспоминания о тех годах.

Когда я был маленьким мальчиком, меня привели туда на достаточно большой конкурс, где прослушивалось более двухсот человек, из которых отобрали восемнадцать в первый класс.

– Это был серьезный отбор, как в хороший вуз.

– Этот отбор был серьезным всегда. Собственно, с этого и началось мое музыкальное становление. Я жил в интернате все одиннадцать лет, потому что ездить из Подмосковья было все-таки далеко. В интернате жили ребята со всей страны, даже из далекой Якутии, с Камчатки, буквально со всех городов. Были даже специальные педагоги, которые ездили по всему Союзу и отбирали талантливых ребят.

– Как Вы воспринимали классическую музыку, будучи ребенком? Ведь не все дети воспринимают ее с радостью, некоторым тяжело.

– Все зависит опять-таки от того, как поставлено дело. Если учитель правильно ведет свою линию музыкального воспитания, вкладывает в это не только формальные моменты, но и любовь, то можно сказать, что здесь все будет хорошо. В хоровом училище постановка дела всегда была и строгой, и серьезной, поэтому можно говорить о том, что все те, кто окончил хоровое училище, получили очень высокую школу и воспитания, и отношения к своей профессии и к своей жизни.

Когда мы выходили на сцену,  то испытывали невероятное чувство ответственности и гордости за то, что мы делаем, несмотря на то что мы были достаточно маленькими. Все равно даже те ребята, которые выходят из хорового училища сейчас, – это профессионалы, даже несмотря на их маленький возраст. Это следствие того серьезного воспитания, которое там прививается.

– А как не допустить того, чтобы вот эта гордость, о которой Вы говорите, не переросла в «звездную болезнь»?

– Трудно сказать. Это вопрос индивидуальный.

– Были такие случаи, когда Ваши товарищи страдали этой болезнью?

– На моем веку нет. Мне кажется, мы относились друг к другу по-братски, хотя всякое бывало: и дрались порой, но все равно это были дружные отношения мальчишек. Сейчас, встречаясь с одноклассниками, мы с невероятной теплотой вспоминаем моменты нашего обучения в хоровом училище.

(Продолжение следует.)

Ведущий Александр Крузе

Записала Ксения Сосновская