Канон. Заслуженная артистка России Екатерина Гусева. Часть 2

Вторая часть программы с участием заслуженной артистки России Екатерины Гусевой. В беседе с ведущим Екатерина расскажет о выборе своей профессии, пении на Северном полюсе при -45 градусах и "Норд-Осте"...

Сегодня мы продолжим беседовать с актрисой, певицей, заслуженной артисткой России Екатериной Гусевой.

– Екатерина, Валерий Тодоровский сказал, что у Вас настолько безупречная репутация, что это даже неприлично. Как Вы стали той безупречной Екатериной Гусевой, которую любят и знают зрители?

– Зрители меня знают в основном по моим экранным персонажам, но мало кто со мной знаком близко.

– Да, надо понимать, что на экране Ваши героини. Как Вы выбрали актерский путь?

– Случайно. Этот путь меня сам выбрал. Это профессия меня выбрала. Среди близких и дальних родственников, друзей семьи не было никого с актерской профессией. Я была школьницей, училась в 11-м классе. 25 мая в школе был последний звонок и капустник: мы поздравляли учителей, друг друга, разыгрывали какие-то сценки, переделывали слова песен, кривлялись. И ко мне подошла женщина, ассистентка режиссера Евгения Рубеновича Симонова, который набирал актерский курс в Щукинском училище. Это династия Симоновых: режиссер Рубен Симонов, его сын Евгений Рубенович.

– Как же эта женщина оказалась в школе?

– Ее племянник заканчивал 11-й «В» класс, она пришла к нему и увидела меня. Она подошла и предложила мне попробовать. Она была настолько добра, мила, так ко мне расположена, столько в ней было тепла, что у меня было одно чувство – не обмануть ее, не подвести, она же меня ждет. Надо было рассказать стих, басню, прозу. Басню я знала – «Ворону и лисицу». Стихотворения тоже какие-то есть в голове. А прозу я учила – слова Наташи Ростовой, когда она собиралась на первый бал. И как-то мне это не давалось, не укладывались эти слова в голове, и я думала: «Зачем мне это нужно? Что я делаю?»

– А куда Вы планировали поступать до того, как она появилась?

– В Биотехнологический университет, сейчас он так называется. Я учила химию весь одиннадцатый класс, должна была стать, кажется, фармацевтом, сейчас даже уже не вспомню.

– И вот так Вы «нахимичили», что попали в «Щуку».

– Да, я действительно пошла на прослушивание. Там ведь очень много туров, в театральный вуз поступить непросто.

– Да, это всегда было непросто.

– Евгений Рубенович задумывал ставить пьесу «Сакунтала». Набирая курс, он уже представлял, каким через четыре года будет театр имени Рубена Симонова, и набирал молодых актеров в студию для этого театра. Его первой постановкой в этом театре должна была быть «Сакунтала». И он кого-то (то ли подружку Сакунталы, то ли ее саму) во мне разглядел и взял на курс.

– Его не стало, по-моему, в 1994-м?

– Да, он вел нас всего лишь один год и ушел из жизни.

– Вы сказали, что зрители знают Вас как героиню. А давайте представим: молодая актриса должна сыграть роль Кати Гусевой, как бы Вы как консультант или режиссер описали бы Екатерину Гусеву? Какая она? Кто она?

– Мать. Мать взрослого сына, фактически уже мужчины, а не ребенка, самостоятельного человека и первоклашки-девочки. Жена. Артистка. Не знаю. Какой странный вопрос!

– Можно представить себя со стороны.

– Да, немножечко отстраниться и представить себя со стороны. Женщина, которая разрывается между домом и работой, пытается объять необъятное, все успеть и везде быть в нужный момент.

– Кто из Ваших героинь наиболее близок Екатерине Гусевой?

– Мне кажется, что каждой роли отдано столько себя, что… В моей Софье из «А.Л.Ж.И.Р.» тоже очень много от меня. И та роль, которую буду играть сегодня, тоже, не побоюсь этого слова, наполнена мной: я тоже в поисках такой любви и полна желания понять, что значит «Бог есть любовь». Как это – понять, принять и отдать себя этому чувству, жить с этим. Эти вопросы тоже во мне так и звенят. Я думаю, что там, где нет меня, там и роли нет.

– Кстати, есть такие женские персонажи, которых Вы никогда не согласитесь играть? Может быть, поступали предложения, от которых Вы отказывались? Кого бы Вы не стали играть?

– Отказываюсь, если неинтересно, нет времени или это повтор, потому что есть какая-нибудь похожая роль.

– Шаблонно получается?

– Да. Опять та же история, практически тот же сюжет, и ты это уже отметаешь. Может быть, роль даже интереснее, но такая уже сделана. Когда-то, давным-давно мне предложили сценарий, который назывался «Зона милосердия». О том, что после войны, в 1946 году были госпитали закрытого типа для пленных немцев, где их лечили русские врачи и потом отправляли эшелонами в дружественную Германию. Там была одна медсестра, которая полюбила белокурого голубоглазого фашиста. Я сказала: «Ребята, я этого в принципе не смогу сделать. Нет во мне такой толерантности. Я просто не смогу».

– Это как раз к Вашему вопросу о фашистах: как можно понять, полюбить. Даже не понять, наверное…

– Простить.

– Глава нашего государства недавно сказал, что в нашем народе нет этого чувства, мы действительно прощаем. Это удивительная черта русского народа. Мы все понимаем, что невозможно, но всё равно прощаем.

– Думаю, это благодаря православию, конечно.

– Вы очень рисковый человек – петь при минус сорок пять на Северном полюсе! Что это была за история?

– Я играла в мюзикле «Норд-Ост», и нас вместе с Саней Григорьевым, Андреем Богдановым, исполнителем главной мужской роли, и нашими авторами Георгием Васильевым и Алексеем Ващенко пригласил на Северный полюс Артур Николаевич Чилингаров. Он сам полярник, был и на Северном, и на Южном полюсе много-много раз. Он очень любил наш спектакль, был на нем много раз и в один прекрасный день пригласил в экспедицию. Говорит: «Вот ты играешь полярника, а на Севере был хоть раз?» – «Нет». Чилингаров сказал: «Эх вы, паркетные дети!» – и действительно пригласил в экспедицию. Вначале я подумала, что вроде бы не первое апреля… Невозможно было представить, как можно оказаться на Северном полюсе. Придет какой-то дяденька и как на Луну пригласит! Это было что-то невообразимое.

И мы поехали в экспедицию, были там три дня. Там просто душа пела, невозможно было не петь от понимания того, где ты находишься: нет земной тверди, земли под ногами нет. Нет севера, юга, запада, востока. Времени нет. Атомные лодки под тобой ходят, белые медведи подбираются к кромке.

– Трутся об ось.

– Да, трутся об ось. А вот сама точка все время меняется, потому что льды дрейфуют. Это удивительные ощущения. Солнце вокруг все время ходит, не садится. Окно в палатке застегивается на молнию, чтобы создать себе хоть какую-то ночь. В палатке плюс двадцать два – и минус сорок пять на улице.

– Я не представляю себе, как это может быть.

– Мы взяли с собой наш флаг со словами Каверина «Бороться, искать, найти и не сдаваться», на котором расписалась вся актерская труппа. Мы водрузили этот флаг именно на эту точку Северного полюса и, конечно, спели песню из «Норд-Оста».

– «Норд-Ост»… Вы помните тот день?

– Конечно, да.

– Что Вы делали?

– Я была дома. Мне позвонил режиссер Сережа Ткачев, и я даже его не узнала, тембр голоса у него был другой. Вопрос был один: «Катя, ты где?» Потом уже было много звонков с этим вопросом: «Катя, ты где?» Я была дома, даже не знала, что происходит: телевизор, радио не включала.

– Просто Господь уберег?

– Это был вторник, и главным персонажам давали возможность один раз в неделю брать выходной. Меня и Андрея Богданова не отпускали в субботу и воскресенье, потому что в субботу и воскресенье по два спектакля, утром и вечером, на которых было очень много приезжих из других городов. А так как на рекламе (огромные билборды по всей Москве) как раз наши лица, продюсеры не хотели нас заменять в выходные дни и просили работать. Вот я взяла выходной день во вторник. В понедельник у нас всех выходной, и я взяла во вторник, чтобы было два дня подряд.

– Через какое время после трагедии Вы побывали в этом зале?

– Как только появилась возможность туда зайти. Сразу. Там был штаб, мы обзванивали морги и больницы. У нас были списки наших людей и музыкантов. Взрослая и детская труппа. Напротив имени мы ставили плюс, минус или знак вопроса. Туда же из больниц в театр приходили люди. Мы вошли сразу, как только можно было это сделать, а до этого стояли все на улице у здания театра.

– Сколько людей потеряла труппа?

– Кристина Курбатова, Арсений Куриленко – это наши дети из детской труппы, музыканты, люди из службы зала. Мама Дмитрия Богачева, который возглавлял компанию «Стейдж Энтертейнмент», занимался мюзиклами. Свою деятельность он начинал в «Норд-Осте», занимался продажей билетов, а его мама работала в службе зала администратором. Там он потерял свою маму.

– Вечная память этим людям.

– И конечно, просто зрители, находившиеся в зале, хотя лично мы их и не знали.

– Что значит этот спектакль лично для Вас? Ведь когда сейчас произносят «Норд-Ост», он всегда ассоциируется именно с этим днем.

– Да, как сказал мой знакомый, замечательный и очень известный артист: «Я слышу это слово, и мне хочется перекреститься». Именно такая ассоциация. Но мы еще знаем, что это был очень сильный спектакль, явление в русском музыкальном театре, не просто так он стал номинантом на семь «Золотых масок». И это действительно спектакль о любви, о надежде, о вере. Я больше никогда не испытывала такую гордость за то, что я москвичка, за то, что русская, что у нас такая страна и нам есть чем и кем гордиться, что у нас такие мужчины, такие женщины, которые могут верить, надеяться, прощать, терпеть, любить. То есть в творческом плане это был очень сильный спектакль. Но об этом мало кто знает: он уже не идет, его не восстановили, хотя я считаю, что должны были. Должно ему быть восстановленным. Собственно, где-то через год после трагедии он был восстановлен, мы его играли, но потом он был закрыт по непонятным причинам.

– Мы будем всегда помнить об этом событии и молиться обо всех ушедших.

– Очень сложно искать виноватых, потому что, когда мы говорим о «Норд-Осте», вспоминаются и Беслан, и Кемерово – невинные жертвы в мирное время. По чьей вине? Кто виноват?

– А как не потерять веру, как Ваша героиня в «А.Л.Ж.И.Р.»? Ведь когда все так идет, спрашиваешь Господа: «Почему именно я? Почему так? Почему дети?» Вы можете ответить?

– Для меня самый острый вопрос: «Почему дети?». Самый острый. Я понимаю, за наши грехи, чтобы нам было больно. Ну а им, младенцам? Сколько сейчас…

– Но ведь Господь не наказывает. Все говорят, что Он не наказывает.

– Я знаю.

– Получается, что это попущение для того, чтобы что-то было?

– Мы не знаем, что там. Мы думаем о том, что у нас здесь, и лучше этого не будет. Мы же не знаем, что там, поэтому, когда от нас уходят туда, то сложно. Как отпустить и радоваться? Это не дано земному человеку. Я понимаю: младенцы, ангельские души… Но как дети выдерживают такие болячки? Сейчас же очень много тяжелобольных детей. В окна моего дома я вижу, как строится хоспис для детей. Строится очень быстро, качественно, осенью уже будет заселение. Как это себе объяснить? Как с этим жить? Очень сложно.

– Мне кажется, просто нужно жить сегодняшним днем и радоваться каждому моменту. Вот Вы в интервью говорите: «Я люблю, и я любима». Это можно назвать Вашим девизом?

– Да.

– Как Вы сразу засияли! Екатерина, в заключение нашей программы можете ответить на небольшой блиц?

– Да, попробую.

– Сходить с семьей в театр или привести семью на свой спектакль?

– Сходить с семьей в театр.

– Анна Ланская или Анна Каренина?

– Подождите. Анна Ланская – это биография, это реальная женщина. Анна Каренина – это фантазия, плод воображения Льва Николаевича Толстого.

– Говорят, что есть прототип, что это и случилось в подмосковном Железнодорожном.

– Давайте из блица сделаем небольшой диалог. Говорили, что Мария Толстая, сестра писателя, попала в подобную ситуацию, но она ушла в Шамордино, где молилась за Льва, она была единственной, кому это было разрешено сделать. Благодаря ей он приехал и ходил вокруг Оптиной. Да, он не зашел, не смог, но хотя бы накручивал круги вокруг нее. И сестра за него молилась. Вот как! Она не под поезд бросилась, а ушла в монастырь, потеряв мужа, ребенка, так же влюбившись в молодого человека иностранного происхождения, которого родители просто забрали и увезли. А что сделал Толстой? Почему у меня на него какая-то непримиримая обида? Что ж он так с ней поступил-то? Взял и…

– Странный был мужчина.

– Странный. Но я благодарна ему только за одно – за эту последнюю фразу, которую она вымолвила: «Господи! Что я делаю?» То есть это обращение к Богу в самое последнее мгновение все-таки случилось. Я очень ему благодарна. Я все время думаю: почему он лишил ее веры? Почему она не пошла на исповедь? Она не могла исповедоваться в своем грехопадении, в этой любви, потому что не считала это грехом, не могла от этого отречься. И Толстой, как-то единожды это объяснив, больше не возвращал ее к вере, так она у него этот последний шаг и сделала. Но все-таки в самый последний момент… Поэтому я не смогу ответить на этот вопрос.

– Хорошо, давайте дальше. Отдых на диване с книжкой или сплав на байдарке?

– Сейчас диван с книжкой.

– Бродвей или театр Моссовета?

– Театр Моссовета.

– Леннон или Маккартни? Рокер или лирик-мелодист?

– Наверное, Маккартни.

– Маккартни или Высоцкий?

– Высоцкий.

– Поймав золотую рыбку, какие три желания Вы бы ее попросили исполнить?

– Чтобы дети не болели никогда. Пусть они вырастут, и тогда уже будь что будет. Но когда они маленькие, чтобы с ними никакой беды не случилось. Мир во всем мире. Есть третье желание, но я не буду его озвучивать.

– Вы можете оставить его для себя. Продолжите: мужчина – это…

– …наша защита, наша опора.

– А женщина? Женщина – это…

– …доброта, ласка.

– Екатерина, большое спасибо за эту встречу. Не будем Вас больше задерживать, отпускаем готовиться к роли Марии Магдалины. А в память о нашей встрече мы хотим Вам подарить икону Святой Троицы, поскольку совсем недавно был этот праздник. Мы Вас поздравляем с днем Пятидесятницы. Храни Господь Вас и Ваших близких!

– Спаси Господи!

Ведущий Александр Крузе

Записала Людмила Ульянова