Канон. Встреча с участниками ансамбля "Ихтис" – А.Гусейновым и М.Смирновым. Часть 2

В продолжении беседы Александра Крузе с солистами группы "Ихтис" Адрианом Гусейновым и Михаилом Смирновым речь пойдет о духовном становлении музыкантов, о православии в их жизни и присутствии Бога.

Ансамбль «Ихтис» – российский православный коллектив, исполняющий старинные духовные песни в современной обработке в сопровождении акустических инструментов. Солист ансамбля Адриан Гусейнов еще до создания коллектива исполнял народные казачьи песни в дуэте с виолончелистом Петром Акимовым. В 2008 году музыканты посетили Сербию, куда их пригласила сербская актриса, певица и общественный деятель Ивана Жиган для совместного проекта. Состоялись совместные концерты и был снят клип на песню святителя Николая Сербского «Вера наша». Так родилась идея создать коллектив, который бы специализировался на исполнении духовных кантов, песнопений и колядок на различных языках – ансамбль «Ихтис».

Широкий общественный резонанс и интерес к творчеству «Ихтиса» дали проведенные в Москве по инициативе Адриана Гусейнова первые православные флешмобы. На сегодняшний день увидели свет два альбома группы: «Рождество» и «Вера наша». Коллектив продолжает выступать на различных площадках страны. Сегодня участники группы «Ихтис» – гости программы «Канон».

– Как Вы уже сказали, Вы являетесь выпускником Московской духовной семинарии. Образование у Вас богословское, правильно? Вы осознанно шли по этому пути или кто-то повлиял на Вас?

Андриан Гусейнов, руководитель православного ансамбля «Ихтис»:

– Нет, это осознанно. Это, пожалуй, единственный вид образования, который был мне интересен.

– Просто Вы попали в то время, когда в истории России был сложный переломный момент. Это же 1994 год?

– Нет, в 1994 году я крестился. Я учился заочно, окончил, получил большую пользу и удовольствие. Господь так милостив, что мне было интересно.

– Вы крестились в достаточно осознанном возрасте? Как Вы пришли к этому? Ваша семья была верующей?

– Я был в экспедиции и встретил в горах Алтая своего будущего духовного отца. С этого все началось. Он был удивительный человек: москвич, который в пятьдесят лет, будучи уже кандидатом медицинских наук, рукоположился и уехал служить туда: на Алтае у него был знакомый епископ. Когда мы с ним там встретились, у нас были долгие беседы, даже споры. Я, как и вся молодежь того периода, был искателем, изучал разные религии и довольно серьезно это делал, а он оказался покруче меня в смысле знания других религий, говорил со мной на эти все темы спокойно и прямо, я хочу сказать, как власть имеющий, очень эрудированный, грамотный человек, который своею жизнью показал, что такое православное христианство. Я считал себя настолько умным-разумным (в Москве со мной организовывали встречи), мудрил, а он для меня открыл, что такое православное христианство, в чем его уникальность. Его уже нет на этом свете, всегда за него молюсь, благодарю Бога за эту встречу, которая для меня была решающей.

– А вообще духовный отец – это что такое?

– Апостол Павел об этом говорит, что «корчусь в муках, доколе не изобразится в вас Христос». Это тот, кто кладет свою энергию, свою жизнь на то, чтобы в тебе изобразился Христос, чтобы в тебе проявились этот образ и подобие Божие. Если это духовник настоящий, хороший, то он будет в первую очередь приводить тебя не к себе, а ко Христу, учить быть со Христом. Я видел, кстати (в Церкви я больше двадцати лет – с тех пор я, так или иначе, в Церкви был всегда), и такие случаи, когда духовники вроде яркие и сильные, но их духовные чада привязывались к ним и, когда духовники эти уходили, у многих начинался кризис, потому что в итоге оказывалось, что они не получили ни молитвенной практики, ни литургической, не укрепили личную связь со Христом. У них многое ассоциировалось с духовником, и когда его не стало… Не часто, но встречал такое. Слава Богу, отец Андрей как-то очень мудро нас вел.

– А у Вас у самого не было желания стать священником? Все-таки образование позволяет. Или у Вас особый взгляд на этот вопрос?

– Я, в общем-то, готовлюсь к этому. Я не тороплюсь.

– Михаил, расскажите о Вашем духовном становлении.

Михаил Смирнов, солист православного ансамбля «Ихтис»:

– Тут мне надо открыть все карты! Так получилось, что я с детства вырос в православии, потому что мой дядя – достаточно известный московский священник и духовник. Когда мне, моим братьям и сестрам было по шесть-семь лет, он организовал в одной из деревень Владимирской области православное поселение, которое мы все нежно называли дачей. Там он как-то служил литургию Преждеосвященных Даров. Мы, тогда еще совсем маленькие дети (шести-семи лет), получили там первый опыт церковной жизни: в первый раз исповедались, прямо в сенях, в деревенском доме, в котором мы проводили лето; многие из моих младших братьев и сестер были там крещены. Это было не просто такое вот «дачное лето», которое проводили все школьники, оно у нас было особенным, православным летом.

Мы сначала и боялись, и спрашивали друг у друга, консультировались: как лучше исповедоваться? Ведь дядя – он все знает, он потом расскажет маме и папе! С другой стороны, это было какое-то романтическое время, и я думаю, что именно то время повлияло на меня, на мое становление в жизни вообще. С тех пор я как-то так и нахожусь в Церкви и около Церкви, с удовольствием принимаю участие в мероприятиях, подобных тому, которое мы устроили, и сам по себе. Просто люблю Церковь с детства. Всячески пытался передать это детям. Те, кто постарше, уже это ценят и понимают, а те, кто помладше – еще нет.

– Насколько я знаю, у Вас семеро детей?

– Да.

– Отец-герой.

– Господи, помилуй! Всегда, в любые моменты жизни, самые радостные – празднование Рождества и Пасхи, или в самые тяжелые, когда ты хватаешься за голову: «Как, что же делать дальше?» – всегда есть горячее желание прийти в храм. Слава Богу, есть духовник, есть приход, есть родственники, и для меня это самая сокровенная часть моей жизни, самая дорогая.

Андриан Гусейнов:

– Батюшку не хочешь назвать?

Михаил Смирнов:

– Ну что я буду батюшку называть… по фамилии моей…

Андриан Гусейнов:

– Это отец Дмитрий Смирнов.

Михаил Смирнов:

– В то время отец Дмитрий был еще молод. Когда мне было семь лет, ему, соответственно, было, наверное, около тридцати. Я просто видел, каким образом он зрел, какие у него появлялись планы. Это он уже потом стал, так сказать, «поп-звездой», а в то время он для нас был просто дядя Митя.

– Но он многим помог. Даже через телевизор, через компьютер – очень многим людям.

– Да. Слушаю сейчас эти проповеди, и мне странными кажутся некоторые достаточно жесткие возражения против его выступлений, потому что для меня это просто дух моей семьи. Те разговоры, которые он ведет сейчас достаточно открыто и местами провокационно, – они велись у нас за столом на кухне, когда мне было двенадцать-семнадцать лет, я прекрасно помню. Отец Дмитрий нисколько не изменился с тех пор, я думаю, даже еще и укрепился в том, что было тогда в молодости. Он достаточно цельный духовник и цельный человек.

Андриан Гусейнов:

– Настоящий.

Михаил Смирнов:

– Да, поэтому тех, кто думает, что он какой-то провокатор, спешу разуверить.

– Вы когда сейчас рассказывали о своем приходе в Церковь, у вас у обоих горели глаза. В одном из интервью, Адриан, Вы говорили, что чудо – это тот бонус, который идет за тобой по жизни. Вы не могли бы рассказать об этих «бонусных акциях», которые случались в Вашей жизни?

Андриан Гусейнов:

– А они очень часто случаются. Это же не обязательно какое-то сверхъестественное явление. В том интервью, что я имел в виду: наша вера – она не бежит за чудесами, не стремится к ним, и она не благодаря им. Чудеса происходят потому, что есть вера. Я тогда сказал «как бонусы», потому что есть вера, потому что она – любовь ко Христу, а чудеса уже сопутствуют и ты к ним относишься, как отец Дмитрий Смирнов сказал в одном из интервью, как к рабочему моменту.

– Все-таки, когда человек видит их в своей жизни, это все равно укрепляет.

– Конечно, укрепляет. В то же время ты понимаешь, что это не цель, а просто сопутствующие обстоятельства.

– Не могли бы Вы рассказать телезрителям историю чудесного спасения в самолете? Я прочитал и был очень поражен этой историей.

– Сейчас попробую. Я узнал (услышал или прочитал, не помню), как один духоносный старец сказал, что падают те самолеты, в которых никто не молится. Я возмутился, думаю: «Что это значит? Как можно не молиться в падающем самолете?» Возмутиться-то я возмутился, но с тех пор взял себе за правило при каждом взлете, не стесняясь, осенять себя широким крестным знамением, читать молитву. Потому что раньше я пытался делать это, когда все отвернутся. Летом меня пригласил к себе мой друг игумен Агафангел. Он служил в самой северной населенной точке России, это не городок даже, а поселок Тикси. Летел военный борт туда с проверкой, меня взяли. Другой возможности побывать там не было. А через две недели надо было лететь обратно. Надо все записывать.

Самолет такой небольшой – Ан-24, что ли, я боюсь перепутать. Там, довольно интересно, по конструкции самолета, в хвосте должен был быть авиационный пулемет килограммов триста весом, и поэтому на взлетах и посадках мужчин просили идти в хвост, чтобы соблюсти равновесие самолета. Когда он уже набирал высоту или садился, мы шли в кабину пассажиров. Она была небольшая, герметично закрывалась, потому что основной кузов там был негерметичный, не знаю, как называется это пространство самолета. Мы довольно тесно сидели здесь. Там дальше была кабина пилота, а здесь с нами бортмеханик. Очень веселый человек: наливал нам чай, рассказывал что-то, делился… До Воркуты лететь пять часов, там дозаправка час, мы выходили, разминались, и от Воркуты до Рязани тоже пять часов, – соответственно, десять часов лету. Почему я вспомнил, что мы выходили в хвост к самолету? Потому что там как-то совсем тесно было, а когда мы на взлете выходили в хвост самолета, бортмеханик стоял спереди, а я специально становился сзади всех и крестился, молился на взлет. В какой-то момент он повернулся и увидел это. Вы поймете, потом к чему я это говорю.

Вылетели из Воркуты обратно, и вдруг, в какой-то момент, часа три или четыре до Рязани оставалось, не помню, в общем, немного, – что-то бортмеханику сказали, он ушел в кабину пилота и впервые за весь полет задраил дверь. Мы сначала не обратили внимания, ну мало ли что. И тут началось такое! Словами не передать! Самолет стало очень сильно кидать, я вцепился в кресло, чтобы не упасть. По самолету начался очень сильный грохот, оказывается, мы влетели в град. Было такое ощущение, что не переставая со всех сторон летят булыжники, и у меня лично был первый страх, что сейчас просто пробьет фюзеляж. Женщины начали кричать. Надо сказать, что люди в таких ситуациях теряют самообладание и важно выдержать этот момент психологически. И тут я понял слова этого старца: «Никто не молился». Никто, ни одни человек не молился. Все кричали, хватали друг друга. Еще с нами сидели пилоты в «гражданке», которые недавно отлетали. Они мужественно держались, и я подумал: «Вот что я сейчас буду креститься перед ними, я же на взлете молился, крестился». Я сижу и просто читаю молитву про себя, молча.

Это можно воспринимать как угодно, я рассказываю то, что было, – вдруг слышу как бы голос: «Перекрестись». Я думаю: «Это что?» – меня прямо застопорило: «А чего мне креститься, я же молюсь?» Какая-то тупая гордость: не хотелось выдавать, что я боюсь. Продолжаю молиться. Мне уже так грозно: «Перекрестись!», я все равно продолжаю игнорировать. Третье слово было уже совсем пугающе: «Крест!» Тут я как будто очнулся, думаю: «Да катись оно все, вся эта гордыня! Что я вообще делаю, дурак? Мы сейчас все вообще…» – и начал молиться, креститься. Дело не во мне, конечно, я в данном случае просто заговорил, как валаамова ослица, и через меня крестное знамение сотворило чудо. Видит Бог, я перекрестился, и через несколько секунд самолет выровнялся. И тишина. Открывается дверь, выходит бортмеханик, при всех подходит ко мне, берет меня за плечи: «Отец, если б не ты, если б не ты, если б не ты…» Мне уже не до этого, я не стал ему объяснять, что я не отец, все только в себя приходили. Вот мы долетели. Командир корабля был подполковник: такой суровый, здоровый. Он вышел из самолета, набежали офицеры, поэтому я понял, что это была серьезная внештатная ситуация. Я спустился с трапа, подхожу к нему и говорю: «Товарищ полковник, спасибо вам» , а он руку не отпускает, смотрит на меня: «Если б не ты – не долетели бы». Я говорю: «Да ладно», начинаю ответный реверанс, дескать, это вы мастер. Он мне так, в лицо махнул.

Оттуда я пошел на трассу, на автовокзал и звоню отцу Агафангелу, начинаю ему ярко рассказывать, что случилось. Но он, видать, спал в это время, я его разбудил. Он так зевнул: «А, слава Богу!», ну, дескать, «страх какой». Мне очень обидно стало, но я промолчал. На следующий день он мне перезванивает: «Знаешь, что с вами произошло?» Я говорю: «Я же вчера рассказывал!» Он отвечает: «Нет! Ко мне пришел из штаба офицер и говорит: передайте вашему другу, который вчера летел, что это второй день рождения». Оказалось, у этого самолета патрубки подачи масла в двигатель идут наружу через крылья, я так понял, для охлаждения. Град перебил их все, и масло захлестало из всех четырех моторов. Какой был у пилота выбор? По инструкции он должен был отключить двигатели и планировать, а куда планировать – под нами лес, мы бы не сели никуда, и он на свой страх и риск долетел и посадил уже почти на сухую. Вот такое чудо.

– Чудо!

– Видит Бог, я при этом очень спокойно к себе отнесся, я-то себя знаю, что это не моя заслуга, но просто надо было, чтобы какой-нибудь идиот хотя бы перекрестился, помолился, и этого достаточно, чтобы… Хотя всякое бывает.

– Чудеса всегда рядом, это действительно так, и я могу сказать, что семья – это тоже чудо. Михаил, я впервые воочию вижу человека, у которого семеро детей, хотя, конечно, и слышал, и читал.

– Сколько я прошел! Огонь, воду и медные трубы, и продолжаю проходить. Это не так просто. Я всегда был расположен к детям, никогда не было желания их убивать, как отец Дмитрий говорит: «Ты роди ребенка, а потом его сам и убей», как-то так был воспитан. Я чувствую всех своих детей, и они меня чувствуют. Я благодарен судьбе, хотя сложности, даже не сложности, а не знаю, как их назвать, – они неизбежны. Тут надо просто из последних сил, как в этом самолете, держаться, чтобы оставаться на плаву. Семья всегда, особенно та, которая претендует на то, чтобы быть христианской, неминуемо сталкивается с самым сильным злом, какое только может быть. Как известно, семья – малая церковь, поэтому она и терпит от врага такое же нападение, как и любая церковь, любой приход.

– Какие-то правила выживания есть?

– Сразу бежать в храм! Единственная возможность, от души просто вот: «Господи, помоги!» Только так.

– Ваши дети музыкой занимаются?

– В общем, да. Большая часть – да.

– А как Вы сами пришли к музыке?

– У меня папа музыкант. Дядя священник, папа музыкант – собственно, все было предопределено, а в то время когда я рос (это было еще советское время), профессия музыканта считалась престижной.

Андриан Гусейнов:

– Миша скромничает. Папа у него не просто музыкант – это знаменитый гитарист Иван Смирнов. Величина мирового уровня.

Михаил Смирнов:

– Да. Так получилось, что мама меня воспитала в лоне академической музыки, и я окончил училище при консерватории, а папа воспитал меня в доброй рок-традиции. Потом он взял меня к себе на работу. Сейчас мой старший сын тоже решил посвятить себя музыке, но он живет в Англии, в Ливерпуле. Играет на барабанах.

– Там влияние ливерпульское. Ливерпульский воздух.

– Ну да, ливерпульская музыка отличается от отечественной.

Андриан Гусейнов:

– Не квартет у них?

Михаил Смирнов:

– Ты знаешь, трио, но поют они хором!

– Найдут еще.

Михаил Смирнов:

– Музыка – это такая вторая составляющая, которая существует параллельно моей любви к Церкви, это такая параллельно движущаяся стихия.

– Эти два мира возможно совместить?

– Я думаю, они очень близки друг другу. Даже вот сейчас, приезжал старший сын из Англии, рассказывал про все эти прелести клубной ливерпульской жизни. Англия – это такая сумасшедшая страна в смысле отрицания Христа и вообще Церкви, потому что они там дошли уже до совсем каких-то чудовищных…

– Как в себе сохранить веру? Получается у него?

– Сюда он приезжает с удовольствием, говорит: «Какая же Россия все-таки страна! Как сюда все время хочется возвращаться!» Его зовут Митрофан. Он был первым Митрофаном, родившимся на приходе отца Дмитрия – приходе храма святителя Митрофана Воронежского. Мне удалось его как-то привезти в Воронеж, тоже чудом, он причастился на мощах. Одно дело – ты в Ливерпуле в клубе сидишь, стучишь в жутком угаре, хотя музыка может, так скажем, спасти в этой ситуации, а другое дело – ты приезжаешь в Россию. Он с тех пор как-то все это соотносит. И тут такой разговор произошел. Я говорю: «А ты подумай, может быть, как-то… У нас, кроме батюшки отца Дмитрия, никто в сторону священного служения не пошел».

Андриан Гусейнов:

– Пока.

Михаил Смирнов:

– Да, пока. Я говорю: «Может быть, ты подумаешь?» А он отвечает: «Да ты что! Я же с музыкой!» Я ему: «Так это ведь то же самое! Ты же несешь миссию со сцены, как с кафедры. Это приблизительно то же самое: чуть меняешь приоритеты с одной стороны, а с другой стороны, сразу же получаешь такую вертикаль! Тут ты мучаешься: займешь ли ты какое-то место в хит-параде или нет, будет ли какое-нибудь шоу, пригласят ли на фестиваль и так далее, а там ты занимаешься тем же самым: выступаешь с кафедры, несешь самое светлое, что можно только нести». Поэтому, я считаю, профессия музыканта и «профессия» священнослужителя – они очень близки. Только вертикали разные. Там вот такая – а здесь бездонная.

– Друзья, у нас существует традиция, когда гости в заключение передачи говорят теплые напутственные слова всем нашим телезрителям.

Андриан Гусейнов:

– Ничего не бояться, что бы ни было, – с Богом ничего не страшно, все преодолимо, и вперед, во славу Божию! Если жизнь превращается в охраняемую частную собственность, она ничтожна. Надо посвящать ее каким-то идеям, что не противоречит семейной жизни. Все должно быть чему-то посвящено. В нашем случае это посвящено преображению себя и мира вокруг себя. Помоги нам Бог всем в этом!

Михаил Смирнов:

– Одна из основных заповедей, для меня во всяком случае: «Любите друг друга». Это очень важно сейчас, в то время, когда общество, как это называется иностранным словом, секуляризируется, разделяется: нет желания слышать друг друга, открывать сердце навстречу, понимать, в чем дело. Поэтому я закончу словами ливерпульского поэта: «Все, что нам нужно, – это любовь».

– Большое вам спасибо за эту встречу. От себя лично и от наших телезрителей я хотел бы преподнести вам небольшой подарок – икону святого великомученика и целителя Пантелеимона. Пусть она охраняет ваше творчество, может быть, повесите ее где-нибудь у себя в студии. Я желаю вам и вашим близким крепкого здоровья, храни вас Господь.

– Спаси Господи!

Ведущий Александр Крузе
Записала Людмила Трубицына