Канон. Исполнительница фольклора Варвара Котова. Часть 1

В гостях у программы - исполнительница фольклора, солистка ансамбля "Сирин", руководитель ансамбля старинной музыки "Узорика" и группы "Varevo" - Варвара Котова. Варвара расскажет о своем творческом пути и разнообразных музыкальных проектах, которыми она занимается. Также в эфире прозвучат записи концертных выступлений Варвары и ее живое выступление в студии телеканала "Союз".

Варвара Котова – исполнительница старинной музыки и фольклора. Родилась в музыкальной семье. Папа – Андрей Николаевич Котов и мама – Анна Борисовна работали в ансамбле Дмитрия Покровского. После окончания работы с Покровским отец создал известный в наши дни ансамбль древнерусской духовной музыки «Сирин». Варвара окончила дирижерско-хоровой факультет Российской академии музыки имени Гнесиных. С 13 лет работает в церковных хорах Москвы. В течение пяти лет руководила церковным хором Крутицкого Патриаршего подворья. В настоящий момент поет в церковном хоре храма святителя Николая в Котельниках. Варвара сотрудничает со многими коллективами и исполнителями, является солисткой ансамбля древнерусской духовной музыки «Сирин», руководит ансамблем старинной музыки "Узорика" и фолк-ансамблем «Горожане», выступает в дуэте с Полиной Терентьевой, исполняет древнерусские духовные стихи. Помимо русской духовной и народной музыки в репертуаре певицы европейская музыка эпохи Ренессанса, а также произведения в стиле этно-фьюжн.

– Какое необычное, какое красивое, теплое и такое домашнее название – «Узорика». Какое-то оно милое.

– Да, но это женский коллектив, мы подбирали себе такое же милое название, как и мы. Но это слово мы придумали. Мы долго искали какое-нибудь русское слово, которое соответствовало бы и музыке, которую мы исполняем, и нам. Самым близким словом было «узоричье», но оно сложное, такое по-русски сложное, и мы его чуть-чуть адаптировали: получилось «Узорика». Нам самим очень нравится. Мы такие вот уникальные, как и наше название.

– А в чем уникальность? Вроде бы старинных ансамблей много.

– Женских ансамблей не очень много, все-таки в основном у нас старинную музыку поют мужчины, и это правильно, это естественно, исторически достоверно. А женских коллективов значительно меньше.

– То есть, получается, у вас не совсем аутентичный коллектив, раз исторически пели мужчины.

– В основном пели мужчины, но нельзя сказать, что женщины никогда не исполняли старинную музыку. Просто в основном старинная музыка, особенно русская сохранившаяся, – это духовная музыка, и клиросы до XVIII века были исключительно мужскими. Но существовали женские монастыри, и я думаю, что практика пения женщин за службой существовала.

– А каков состав вашего коллектива? Сколько вас человек? Что вы исполняете?

– Сейчас нас пятеро. Нас – то пять, то шесть человек. В данный конкретный момент нас пятеро, пять девушек, все профессиональные музыканты. Двое у нас – многодетные мамы. Мы исполняем старинную русскую и европейскую музыку. Русскую  конца XVI – начала XVIII века, это докомпозиторская эпоха, до появления фигуры композитора в духовной музыке. Европейская музыка – тоже конец Средневековья и Ренессанс, то есть где-то XIV – XVII века.

– То есть получается, что у вас в руках такой музыкальный клад...

– Конечно. Да.

– А как вы находите этот клад?

– Мы работаем с медиевистами, с источниками. У нас есть друзья-теоретики, которые нам помогают находить певческий материал.

– А как это все расшифровать?

– Вот они этим и занимаются, то есть медиевисты не только находят, но еще и расшифровывают материалы. Лада Кондрашкова нам очень помогает с материалом. Полина Терентьева поет у нас же в ансамбле; и сама она и медиевист, и расшифровщик, специалист по строчному, по раннему русскому многоголосию.

– По крюковому; там же и крюки были.

– Да, по крюкам они все читают и, соответственно, расшифровывают.

– А какие инструменты звучат у вас?

– У нас два инструмента – гусли и колесная лира.

– Вы посмотрели как раз на гусли...

– Да, я посмотрела на гусли, которые принесла с собой. На колесной лире у нас в ансамбле играет тоже Полина Терентьева.

– То есть двух инструментов, в принципе, вполне достаточно?

– Более чем. Все-таки это в основном музыка акапельная, то есть без сопровождения, а инструменты мы используем либо для духовных стихов, либо для каких-то собственных аранжировок, но не так часто.

– А сольно можете нам что-то исполнить?

– Да, конечно. Я тогда спою духовный стих все-таки под гусли. Это не совсем традиционное сопровождение. Духовные стихи под гусли практически не исполнялись. Гусли – это такой инструмент... северный аналог балалайки. Под них танцевали, были наигрыши...

– Более повседневные.

– Были наигрыши про страдания и про любовь, наигрыши под драку. А петь духовные стихи под гусли стало традицией конца ХХ века, то есть когда стало возрождаться пение духовных стихов, как-то параллельно с этим возрождалось и традиционное исполнительство на гуслях. Как-то они так совпали (например, они активно используются в репертуаре ансамбля «Сирин»), что сейчас уже сложно себе представить, что духовные стихи как-то существовали без этого музыкального инструмента. Так что я сейчас спою духовный стих в традиции конца ХХ века.

(Звучит духовный стих.)

– Варвара, какая глубокая мудрость заложена в этих простых словах. А ведь этот духовный стих исполняли не в храме?

– Духовные стихи вообще были, скажем так, для домашнего пользования. Это вид народных песен, которые люди исполняли вне службы, вне храма. Их пели дома, на папертях церквей; некоторые вообще в поле пелись; какие-то – вместо колыбельных для детей, за работой; то есть это такая параллель церковной жизни.

– Поэтому, наверное, русский народ такой мудрый. Эти слова впитывались с молоком матери. Вроде бы, казалось, простые строчки, что человек на этой Земле такой же, как трава: он растет, потом увядает. Но жить с этим осознанием – истинно православный подход.

– Люди вообще жили с памятью о смерти. В этом не было ничего страшного, не было табу на слово «смерть», не было табу на разговоры о смерти; она как-то сопровождала человека, люди всегда о ней помнили. Но вот этот духовный стих – это еще такой отдельный жанр – духовные стихи о расставании души с телом, их пели над покойником. Над покойником читали Псалтирь (как и сейчас читают) и пели духовные стихи. Приходили люди и пели духовные стихи о расставании души с телом.

– Очень жалко, что современное поколение живет практически без этой информации. Очень мало ее по телевидению, по радио.

– Они потихонечку возвращаются. По крайней мере, мы стараемся возвращать духовный стих, потому что для меня это как раз самый демократичный жанр духовной музыки. Мы работаем в дуэте с Полиной Терентьевой и исключительно поем духовные стихи, записали несколько дисков. Это у нас самый посещаемый, наверное, проект и проект, на который ходят очень разные люди. Потому что не все придут слушать богослужебную музыку.

– Ну да.

– Не все придут слушать фольклор, потому что это слово вообще очень многих пугает.

– А как завоевать зрителя? Ведь человек иногда просто от незнания не готов прийти на концерт.

– Хороший вопрос. Я бы тоже хотела знать ответ, как завоевать аудиторию. Мы стараемся просто всюду их использовать, в разных проектах (у меня не два проекта и не три, их значительно больше), чтобы каждый раз их слышали и узнавали новые люди, потому что мне кажется, что духовный стих всегда находит дорогу к зрителю, к любому человеку: пришел воцерковленный человек или невоцерковленный, православный или неправославный. К нам с Полиной на концерт ходили наши друзья-буддисты, которым просто казалось, что это такая разновидность медитации. Кто его знает, как их зацепит слово? Зацепит ли их слово, музыка… Или как-то они найдут дорогу. Мне кажется, что через духовные стихи как раз многие могут прийти хотя бы к мысли о храме, о Боге.

(Ансамбль «Узорика» исполняет покаянный кант XVIII века «Мире лукавый».)

– Вы же воспитывались совсем в другой среде. Если нынешнему поколению трудно привить эту музыку, то у Вас в доме она наверняка звучала… Папа у Вас известный фольклорист, музыкант; семья музыкальная.

– У меня и мама известный фольклорист. Они вместе работали в ансамбле Дмитрия Покровского... Вначале, до шести лет, я росла в ансамбле Дмитрия Покровского и слушала фольклор, а после шести лет росла в ансамбле древнерусской духовной музыки «Сирин» и слушала духовные стихи, раннее русское многоголосие, знаменный распев. Мне вообще  повезло с родителями и с тем, что я в этом жила,  что для меня это естественная часть моей жизни.

– То есть другого пути Вы не представляли?

– У меня не было никаких вопросов. Сколько себя помню, я хотела на сцену к родителям. Вот и осуществила свою мечту.

– И Вы туда попали.

– Да, и с папой, и с мамой.

– А вера в Вашей семье тоже с детства была?

– Опять же мне повезло. Да, я воспитывалась в православной семье. В младенчестве я была крещена. Для меня точно так же никогда не существовало здесь вопросов, за что я очень благодарна своей семье.

– А своих детей сейчас Вы так же растите?

– Я стараюсь. Может быть, у меня более сложная семейная ситуация в данном случае, но я стараюсь эту функцию выполнять максимально. Дети мои тоже воцерковлены, ходят в храм, причащаются, слава Богу! Будем надеяться, что они тоже вырастут во всем этом.

– Перед интервью Вы мне рассказали такую интересную историю. Казалось бы, у нас совершенно незначительная разница в возрасте, но Вам довелось испытать небольшое, скажем так, гонение на христианскую веру. Вы застали этот период.

– Не мне, а моей маме, потому что я этого не помню; но это рассказывала моя мама: когда я ходила в детский сад, с меня снимали крестик.

– А как ребенку понять: что такое «хорошо», что такое «плохо»? В этой ситуации?

– Так как я этого не помню, то мне кажется, что родители очень смягчили этот вопрос. Сейчас, слава Богу, этого нет. А может быть, и не слава Богу, кто его знает? Потому что все-таки в состоянии защиты мы крепче держимся за веру. Оказывается, что в состоянии такой свободы, вседозволенности удержать веру гораздо сложнее, чем тогда, когда с тебя снимают крестик – и ты точно знаешь, что это плохо.

– А музыка Вам помогла понять Бога, понять глубину этой жизни? Ведь Вы исполняете такие раритеты – произведения, которым по пятьсот-шестьсот лет.

– Если говорить совсем про старинную музыку... Потому что духовные стихи – это все-таки достаточно современный жанр, как и весь фольклор. То, что у нас, – устное народное творчество. Это все-таки максимум, наверное, XIX век. А то, что мы исполняем из письменных источников, – это конец XVI – XVII век. Могу сказать, что эта музыка очень систематизирует, очень собирает, очень тебя концентрирует.

– Даже я вот сейчас слушал: действительно, погружаешься в какое-то такое состояние...

– Если говорить про знаменный распев отдельно, о монодии (то есть об одноголосном богослужебном пении), то это как раз тебя изнутри собирает и концентрирует непосредственно на тексте, на слове. И так как это богослужебная музыка, то непосредственно на слове Божием, на молитве. Это вот такая правильная концентрация. Конечно же, это очень помогает.

– А как Вы считаете: нужно слушать определенную музыку? Если, например, ребенок слушает тяжелый рок, нужно ограждать его от этого? Ведь очень часто в подростковом возрасте ребенок бунтует против этого мира.

– Бунтует. Мой опыт показывает, что если совсем запрещать, то становится хуже...

– Вы росли только в фольклорной музыке?

– Нет, конечно.

– Впитывали в себя всё?

– Я впитывала всё, и у нас дома были пластинки... Я слушала и Led Zeppelin, и Deep Purple, если говорить о роке. И Gentle Giant, и The Beatles, и ... Господи, чего я только не слушала!

– Получается, что сейчас эта музыка (те корни, которые Вы впитывали тогда) отражается в Вашем творчестве. Ведь несколько проектов у Вас такие, что их нельзя назвать народной фольклорной музыкой.

– Не роковые, да? Но есть у меня проект «Varevo» – это попытка привить фольклор в современность.

– То есть как раз это ответ на вопрос: как привлечь зрителя?

– Ох! К сожалению, не могу сказать, что на нас ходят стадионы, но мы стараемся приложить к этому усилия. Мы поем русскую народную музыку в современной трактовке, в современных аранжировках в ночных клубах, в небольших залах, на Open-Air фестивалях фолковых. Кстати, я там тоже стараюсь петь духовные стихи. Я помню, как мы пели в ночном клубе концерт... Но чтобы вы не представляли себе ночной клуб так, что там...

– …темное, мрачное подпольное помещение...

– Да, просто не концертный зал; туда люди приходят развлечься. И мы так: песни про любовь; как обычно, песни про смерть любимые и духовный стих о молодой деве. И вот девушка как начала слушать его, начала плакать приблизительно на втором куплете; дальше она рыдала до конца концерта. То есть человека так зацепило, что она потом ходила на все концерты, и по ней было видно, что ее это перевернуло изнутри. То есть мы такие хитрые –  в современной трактовке преподносим людям традицию.

– Дорогие телезрители! Предлагаю вашему вниманию фрагмент концертного выступления группы «Varevo» с песней «Молодая дева», а наш диалог с Варварой Котовой мы продолжим ровно через неделю.

(Продолжение следует.)

Ведущий Александр Крузе

Записала Людмила Ульянова