Канон. Дирижер Владимир Минин. Часть 2

В продолжении беседы Александра Крузе с народным артистом СССР В.Н. Мининым речь пойдет о смысле жизни, приходе к вере, религиозном порыве в творчестве и планах на завтрашний день. В программе будут продемонстрированы отрывки выступлений Московского Государственного камерного хора под управлением В.Н. Минина.

– Сегодня мы продолжим беседовать с художественным руководителем и главным дирижером Московского государственного камерного хора, народным артистом Советского Союза Владимиром Николаевичем Мининым. 

В военное время вы оставались в блокадном Ленинграде? 

– Нет, нас вывезли на Вятку, всю школу. 

– В эвакуацию. 

– Не знаю, что было в данном случае, но ряд эшелонов детей Ленинграда послали не на восток, а на запад, в сторону фронта. Мне трудно сказать, чем при этом руководствовались взрослые люди, но эшелоны с детьми приехали на станцию Лычково. Наш эшелон прибыл одним из первых. Нас быстренько выгрузили и отправили в так называемую ригу, где сушат зерно. Это огромное пространство – крыша и столбы, больше ничего нет. На земляной утоптанный пол кладется зерно, и оно сохнет. Вот в эту ригу нас и послали. Недалеко была речка, и мы, ребята, конечно, бросились купаться, потом постелили сено и легли спать. Ночью на эту станцию налетели немецкие бомбардировщики и разбомбили станцию вдрызг. Там еще оставались эшелоны с детьми, которых не выгрузили. Дальше возникает вопрос, что это было: очередное разгильдяйство, мягко говоря, или злой умысел? Наутро нас быстренько погрузили в товарные вагоны и теперь уже отправили в нужную сторону – на восток. Так мы ехали недели две и добрались наконец до станции Котельнич, ныне это Кировская область. По реке Вятке нас на барже отправили еще севернее, дальше везли на подводах, потом мы шли пешком 30 километров, но это все детали. Мы попали в село Арбаж Кировской области село, где благополучно и находились два с половиной года войны. «Благополучно» – слово относительное, потому что голод – он везде голод, только в деревне летом можно было еще что-то добыть: грибы, ягоды, колхозное поле картошки; репа, брюква. 

– Какие у Вас остались воспоминания о родителях? 

– Родителей я лишился рано. В пять лет лишился мамы, это был несчастный случай – мама утонула. Мы снимали комнату в деревне, а мама в это время занималась в секции плавания, я видел, как она ныряет и плавает. Если мама ныряла с трехметровой вышки, то, наверное, она прилично плавала. И когда закончилось купание всего семейства (я барахтался у берега), мы пошли домой, а мама сказала, что хочет еще раз окунуться. Она окунулась и больше не вынырнула. В чем дело? Нашли ее на второй день. Она попала во «вьюн», который затащил ее вниз, а там была коряга. У мамы были волосы до пояса, и они запутались за эту корягу. А папа? Папа погиб в войну в 42-м году, когда мне было 13 лет. 

– Он остался в Ленинграде? 

– Да, он остался в блокадном Ленинграде. Так что практически с войны я уже жил в общежитиях. 

– И в 45-м Вы поступили в первый набор… 

– Нет, в 43-м… В 44-м году Свешников перевез школу из Арбажа в Москву. Часть школы уехала в Ленинград, а мне не к кому было ехать: не было ни папы, ни мамы, бабушка тоже находилась в эвакуации. Поэтому я остался в Москве. Это был первый класс, первый выпуск хорового училища, когда мы уже были в восьмом классе. В 1945 году окончили девятый класс, а в Консерватории на этом факультете как раз не хватало мужских голосов, поэтому мы и поступили в консерваторию. 

– Так все и сложилось в жизни. 

– Да, так судьба как бы поставила все на рельсы еще в детстве. 

– Владимир Николаевич, позвольте мне еще раз Вас процитировать. Рассуждая о своем творчестве, Вы сказали, что интонирование смысла в Вашей исполнительской практике стало главным. Я хотел бы Вас спросить: а в чем заключен смысл жизни? 

– Вы знаете, наверное, все-таки я не отвечу Вам в полной мере на этот вопрос, потому что над смыслом жизни бились многие философы, и каждый из них находил свой ответ. Для меня, как воспитавшегося в определенный период времени, сложилось так, что я трудоголик. Это не просто отрава аплодисментами на сцене, нет, это не совсем то. Может быть, я даже больше люблю репетицию, чем концерт, потому что репетиция – это всегда эксперимент, поиск. Так что, наверное, смысл моей жизни заключается все-таки, пожалуй, в этом. 

– В связи с тем, что для Вас творчество – основополагающее начало в жизни и Ваш коллектив в советское время одним из первых исполнял, так сказать, не рекомендованные произведения, я имею в виду духовную музыку, для Вас это был вызов властям или все-таки внутренний религиозный порыв? 

– Это внутренняя убежденность, потому что никакой человек не имеет права запретить для исполнения огромный пласт национальной культуры. Никто не может запретить! Поэтому возмущение – первое чувство, которое тебя обуревает. 

– К духовной музыке Вы относились больше как музыкант или воспринимали эту музыку как молитву? 

– Как музыкант, который считает, что национальное достояние должно звучать, а то, что впоследствии, – это уже последствия. Это, знаете, жизнь привела. 

– К Богу? 

– Да, это жизнь привела. 

– А в каком возрасте Вы осознанно пришли к вере? 

– Когда тебе небо становится с овчинку от того прессинга, который испытываешь, ты невольно начинаешь искать поддержку – где-то, в чем-то, у Кого-то. 

– И чаще всего люди находят ее в Церкви. 

– Да, чаще всего. Сначала Елена Васильевна Образцова, замечательная женщина, познакомила меня с владыкой Петербургским Антонием. Это был утонченный человек. Дальше были знакомства почти со всеми членами Священного Синода, с покойным владыкой Феодосием в Смоленске, с патриархом Кириллом, когда он был митрополитом тоже в Смоленске. 

– Это ограничилось только знакомствами или Вы все-таки открывали для себя какие-то темы? 

– В разной мере, с каждым по-разному. 

– Знаете, есть такие понятия: чудо, Промысл Божий, Божий перст – каждый человек называет это по-разному, но в жизни каждого христианина есть это ощущение соприкосновения с Богом. Можете поделиться своим духовным опытом? 

– Что касается Промысла Божьего, я в это не только верю, но ощущаю в своей жизни, судьбе. Но это всегда сокровенное дело, поэтому, скорее всего, не подлежит афишированию. Вот так бы я ответил на Ваш вопрос. 

– Давайте тогда вернемся к основному делу Вашей жизни – к музыке. Сейчас лето, время отпусков, но совсем скоро новый сезон. Чем порадует Камерный хор гостей столицы и столичную публику? 

– Мы сейчас готовим премьерную программу, помимо нашего абонемента. Абонемент уже отдан в филармонию, и все идет своим чередом. Мы готовим премьерную программу, которая, на мой взгляд, будет интересной. Но в связи с тем, что у нас в русской музыке некий кризис, а наш абонемент насыщен русской музыкой прошлых лет, мы готовим программу западной музыки. Сказать сейчас точно я не берусь, потому что программа находится пока в стадии обсуждения… 

– Разработки. 

– Да, и в стадии роста. 

– Владимир Николаевич, у меня возник такой вопрос: в начале программы Вы сказали, что очень хорошо чувствовали Свиридова как композитора. Сейчас Вы говорите, что у нас кризис в композиторском жанре. Не было ли у Вас мысли самому начать писать произведения, все-таки у Вас большой опыт? 

– Нет, нет, нет. Этот опыт начался в студенческие годы и на этом закончился, потому что я прекрасно отдавал себе отчет, что композитор – это особый склад мышления, а не просто умение складывать ноты. Это особый склад мышления, потому что настоящий композитор создает произведение из ничего, у него только существует какой-то эмоциональный импульс для создания произведения. И вот для того чтобы соткать из ничего что-то, надо иметь особый дар. 

– Это и есть чудо. 

– Конечно, чудо! На это надо иметь особый дар. Я Вам приведу пример: допустим, стихотворение Пушкина, посвященное Анне Керн, «Я помню чудное мгновенье» – это необыкновенный перл. А потом появляется Глинка и не просто пишет музыку на эти слова – он в этих словах слышит музыку, и музыка настолько соединяется с интонацией слова, что теперь даже трудно разъять их, настолько органичным становится соединение интонации слова с интонацией музыки. И когда ты понимаешь, как гениально это написано, то прекрасно понимаешь, что это особый дар, особый склад мышления. 

– Вот мы раскрыли гениальность и Глинки, и Пушкина, которые дополнили друг друга, и получился этот шедевр. 

– Да–да, шедевр. 

– Владимир Николаевич, от всего сердца благодарю Вас за сегодняшнюю встречу. У нас есть традиция, когда в заключение гости говорят напутственные слова телеаудитории канала «Союз». Прошу Вас. 

– Вы знаете, дорогие зрители, когда-то я исповедовал идею терпения, но в каком-то определенном возрасте понял, что хотя русская нация многотерпеливая, но в этом и ее несчастье. Поэтому я только хочу пожелать вам здоровья и пожелать каждому упорства и настойчивости в достижении своих целей. Хочу пожелать, чтобы всякие несчастья только закаляли вас и вы приобретали то, что называется «стойкий становой хребет». Всего вам доброго! 

– Спасибо большое. Мы с телезрителями подготовили для Вас подарок. Мы хотим подарить Вам Феодоровский образ Пресвятой Богородицы. 

– Благодарю вас! Спасибо. 

– Мы желаем Вам крепкого здоровья, душевных сил, и пусть Ваша музыка никогда не замолкает. 

– Спасибо вам большое. 

Ведущий Александр Крузе 

Записала Людмила Ульянова