Хранители памяти. Выставка "Иконопись Оружейной палаты из частных собраний". Часть 4

Мы продолжаем цикл рассказов из Центрального музея древнерусской культуры и искусства имени Андрея Рублева, с временной выставки "Иконопись Оружейной палаты из частных собраний". О жалованных и кормовых мастерах, о костромских иконописных традициях и о том, как и почему стало распространяться в нашей стране особое почитание великомученика и целителя Пантелеимона, - в этом выпуске.

– Здравствуйте, дорогие телезрители! В эфире передача «Хранители памяти». В эти великопостные дни мы продолжаем рассказ из Центрального музея древнерусской культуры и искусства имени Андрея Рублева с временной выставки «Иконопись Оружейной палаты из частных собраний».

Наталья Игнатьевна Комашко, куратор выставки, ведущий научный сотрудник Центрального музея древнерусской культуры и искусства имени Андрея Рублева:

– Среди мастеров, работавших в Оружейной палате, были мастера разной категории. Были жалованные мастера, которые обслуживали только нужды царского двора, а были мастера кормовые. Некоторые из них содержали иконные лавки в Иконном ряду в Москве. И там закупали иконы для Образной палаты царя или патриарха, и эти иконы потом дарили гостям. Как правило, это были самые популярные московские сюжеты – Богоматерь «Владимирская», Богоматерь «Казанская»…

И вот одним из таких мастеров был художник, икона которого тоже представлена у нас на выставке. Очень редкий художник – мы знаем только два его произведения, но тем не менее он привлекался к созданию икон для царевича Алексея Петровича. Его имя – Иван Михайлов (Ушак). Самое интересное, что он по своему профессиональному занятию (вернее, по сословию) был вовсе не иконописцем. Он был стрельцом Стремянного полка. И по документам он везде проходит именно как стрелец. Его имя есть и в документах Оружейной палаты.

На выставке представлена икона его работы «Богоматерь с Младенцем» в традиционном изводе «Одигитрия». Ее принято называть на Руси «Смоленской». Иван Ушак не такой верный последователь Симона Ушакова, можно сказать даже, что он ретроград, потому что мы видим, что здесь он активно использует голубой цвет. У мастеров Оружейной палаты, как правило, синий и голубой не являются доминирующими цветами в палитре, их заменяет зеленый и разные оттенки зеленого. А здесь мы видим вот такую архаику. Но фон этой иконы передан так, как положено в Оружейной палате. Он розовый и перетекает к зеленому. Это прием, который был разработан тоже Симоном Ушаковым.

Эта икона находится в процессе реставрации. Именно поэтому мы видим на ней вот эти белые точечки – это следы крепления оклада. Икона была вначале, конечно, в окладе; потом, в XIX веке, оклад заменили. У нее был накладной оклад, который не прибивался гвоздями. Сейчас ее раскрыли. И поскольку реставрация не была доведена до конца, мы решили выставить ее в процессе реставрации. Так что можно увидеть, как выглядит икона, пока ее реставрация еще не закончена.

За счет городовых мастеров, то есть живших в своих городах и привлекавшихся на разовые работы в Москву, штат иконописной мастерской Оружейной палаты достигал нескольких десятков человек, даже сотен. И в этом смысле «иконописная мастерская Оружейной палаты» – это очень широкое понятие, потому что все они состояли там на службе. Иногда очень трудно проследить связь мастера с Оружейной палатой, но мы видим по его творчеству, что связь эта, безусловно, существует.

У нас на выставке представлена икона одного очень интересного и загадочного мастера. На ней он подписался как игумен Дионисий. Игумен Дионисий – это торопецкий священник Дорофей Иванов, который в 80-е годы XVII века учился у мастера из Осташкова Фомы Потапова. А Фома Потапов был братом Макария Потапова, который состоял на службе в Оружейной палате и жил в Москве. То есть вот таким сложным путем навыки и стиль могли передаваться из Москвы в провинцию. Но Дорофей Иванов оказался очень талантливым учеником. И его живопись отличается высоким качеством. То есть понятно, что это мастер, связанный напрямую с Оружейной палатой.

Судьба его сложилась тоже очень интересно. В какой-то мере это судьба, зеркальная судьбе Кирилла Уланова. В начале XVIII века он принимает монашество в местном монастыре в Торопце. Город Торопец тогда был на окраине Московского государства, но там было очень активное купечество, которое ездило в Москву, вело там активные торговые дела и, конечно, пропиталось вот этим духом нового иконописания и хотело видеть такие иконы в храмах родного города.

Дорофей Иванов был священником Вознесенской церкви, потом он становится монахом Троицкого Небина монастыря – это буквально в самом Торопце. И через некоторое время он становится его игуменом. А монашеское имя его – Дионисий. Он так и прожил остаток своих дней в Торопце, но при этом успел создать чудотворную икону. Он написал икону Успения Богоматери для одного из монастырей в новгородских землях близ города Холм. Эта икона не сохранилась, но, к счастью, сохранились старые публикации, в которых упомянута эта икона и упомянут автограф, который на ней стоял.

Среди мастеров, работавших в Оружейной палате, было очень много костромичей. Это были и городовые мастера, и мастера, которых приглашали на жительство в Москву. Среди костромичей было очень много тех, кто попал в число жалованных, то есть в привилегированную корпорацию придворных художников. Самый знаменитый из костромских мастеров – это, конечно, Гурий Никитин (Кинешемцев). Его значимость для русского искусства конца XVII века равна значимости Симона Ушакова, поскольку он был большим новатором монументальной живописи. Симон Ушаков не работал как художник-монументалист, он писал только иконы. А Гурий Никитин был очень разносторонне одаренный человек и очень яркий след оставил в истории русского монументального искусства. Расписанные им храмы – это настоящие шедевры монументальной живописи Древней Руси. Он вводил принципы живоподобного письма в монументальную живопись, но это живоподобие у него было очень мягкое, в облегченном варианте. И его творческая манера отличалась очень большим своеобразием.

Это своеобразие связано вообще с традициями костромского искусства. В отличие от Симона Ушакова, который тяготел к  очень ясным, понятным композициям, к строгости решения, у Гурия Никитина мы встречаем совершенно противоположное: он любил сложные композиции, какие-то очень выразительные детали. Его рисунок всегда преизбыточен. Всегда это сложная линия: складки одежд очень изобильны, их как бы развевает ветер, архитектурные палаты украшены всевозможными узорами. Холмики, на которых происходит действие, покрыты замечательными  узорными цветами, которыми просто можно залюбоваться. И вот такое поэтическое декоративное качество очень свойственно вообще костромской иконе. Оно ценилось и при дворе.

Очень много костромичей, которые, как правило, еще умели писать миниатюрные иконы  (а мелочное письмо очень ценилось) – они просто попадали в Москву и там оседали. Но Гурий Никитин не попал в Москву. Тому было много причин. Но он был точно таким же первостатейным мастером по статусу в иконописной мастерской Оружейной палаты, как Симон Ушаков. У нас нет на выставке работ Гурия Никитина. Вообще сохранились единичные его подписные памятники. Но тем не менее вот эта икона, около которой я сейчас стою, напрямую связана с его творчеством. Скорее всего она написана художником, работавшим в его стенописной артели. Дело в том, что это изображение великомученика Георгия Победоносца до мельчайших деталей иконографически совпадает с изображением этого же святого на столбе в церкви Илии Пророка в Ярославле.

Это очень выразительная фигура. Пропорции у нее, конечно, не классические  – широкие бедра, интересна постановка этой фигуры, которая сразу привлекает к себе внимание. И как проработана форма? Здесь тоже мы видим стремление превратить изображение в узор, покрыть все узорами. И выражение лика здесь тоже очень умиленное, просветленное, поэтичное, очень характерное именно для костромских мастеров, особенно для Гурия Никитина. Хотя это письмо живоподобное и соблюдены все особенности письма царских изографов, прежде всего это цветовая палитра и использование определенных пигментов и цветных лаков, что очень важно именно для традиции Оружейной палаты.

Принято считать, что иконописная мастерская Оружейной палаты прекратила свое существование на рубеже XVII – XVIII веков. Это не так. Она существовала еще долгое время. И только в 30-х годах XVIII века была переформирована в иконописный цех. Так что мастера продолжали состоять на службе в Оружейной палате, хотя, конечно, их в XVIII веке становится меньше. Многие уезжают, потому что в Москве нет работы. В Петербурге храмов строилось немного, и иконы там писали немножко в другом стиле. Хотя писали те же самые московские мастера, но молодого поколения, более открытые новшествам.

Тем не менее в Москву даже в начале XVIII века приглашали мастеров из других городов. В частности, в это время приезжает в Москву и работает там мастер Алексей Квашнин из Костромы. Конечно, Кострома давала новые кадры. И с костромской традицией связано несколько икон небольшого размера, которые представлены у нас и которые датируются первыми двумя десятилетиями XVIII века. Их узнают по цветовой насыщенности и нарядности, которая вообще очень свойственна художникам поволжским, особенно костромским.

Костромским художником была написана вот эта небольшая и очень редкостная икона с изображением великомученика Пантелеимона. Мы знаем Пантелеимона как целителя, очень популярного. Но мы должны отдавать себе отчет, что стал он популярен в России только с середины XIX века, когда стал русским Пантелеимонов монастырь на Афоне, и в больших количествах иконы этого мученика, написанные в афонских мастерских, стали привозиться в Россию – маленькие, большие, какие угодно. До этого он не почитался как целитель. На Руси издревле как целители почитались Кир и Иоанн, Косма и Дамиан. И вдруг в начале XVIII века начинают то там, то тут появляться изображения Пантелеимона. Но изображается он не как целитель, без атрибутов целителя – коробочки и ложечки. Он изображается просто как мученик; держащим крест, как на этой иконе.

С чем связано появление изображений великомученика Пантелеимона в начале XVIII века на русских иконах? Это связано с историческими событиями. Дело в том, что первая крупная военно-морская победа российского флота в Северной войне произошла на день памяти великомученика Пантелеимона. Это Гангутская битва. И потом уже завершающая великая морская битва при Гренгаме тоже состоялась на день целителя Пантелеимона. И он почитался как покровитель российского военно-морского флота.

По-видимому, эта икона была написана по заказу человеком, который был причастен к этим событиям. Вряд ли это именная икона, потому что имя «Пантелеимон» было не очень распространено среди аристократии. А именно аристократия возглавляла армию и флот – дворяне. Так что, возможно, эта икона – память о событиях, в которых принимал участие ее владелец. И недаром здесь Пантелеимон изображен в пейзаже, где большую роль играет водоем, на котором мы видим два кораблика. Конечно, кораблик на водах –  это устойчивый мотив, во-первых, нидерландской живописи и нидерландских гравюр. И, кроме того, это устойчивый мотив нидерландских керамических плиток, кафлей, которые входят в  широкую моду при Петре. То есть оттуда берется этот мотив. Но художник мог его взять, а мог и не взять. И думается, что использование этого мотива на этой иконе неслучайно.

– Дорогие телезрители! Мы еще продолжим рассказ о созданных мастерами Оружейной палаты иконах, которые хранятся ныне у частных коллекционеров и представлены на выставке в Музее имени Андрея Рублева. Всего вам доброго! До новых встреч!

Ведущая  Елена Чач, кандидат исторических наук

Записал Игорь Лунёв