Душевная вечеря. Встреча с иеромонахом Фотием (Мочаловым)

Ведущий игумен Лука (Степанов).

– Приветствуем вас, дорогие друзья! Постом все православные, конечно, находятся в некотором подвиге и нуждаются в утешении. Вот это утешение как раз и явилось сегодня для вас и для нас. В нашей студии любимый нами и многими нашими  соотечественниками, а также и православными по всему миру – отец Фотий.

Здравствуйте, дорогой батюшка! Сердечно приветствую Вас! И, конечно, заполучить такого редкого гостя в студию мы не можем без особого интервью, особых вопросов. И я подозреваю, что многие работники средств массовой информации, общаясь с Вами, задавали какие-то вопросы, поэтому для Вас, наверное, не составляет уже какой-то особой новости видеть людей, интересующихся Вашими обстоятельствами, Вашим мнением. Однако, зная, что Вы монах и священник, они во многих вопросах наверняка затрудняются и робеют. То ли от того, что они неправильно поставили вопрос, то ли понимая, что они неспециалисты в той жизни, к которой мы принадлежим, которую представляем, но которая совсем непривычна для высоких подиумов, первых каналов, каких-то крупных экранов. А мы с Вами по-простецки, по-братски, наверное, можем поговорить о нашей братской, личной, внутренней жизни.

Думаю, здесь у меня как раз несколько больше прав, чем у светского корреспондента. Я подозреваю, что Ваша миссия кем-то воспринимается так, как воспринимается  балерина на заводе сталеваров, как какая-нибудь учительница в клетке со львами. Так и Вас, наверное, рассматривают. Трудно совместить миссию иеромонаха, священника и мир музыки, вокала, высокого искусства. Для Вас это служение особое, все-таки мы не первый год наблюдаем Вас в этом качестве. Не приелось ли? Или дало какие-либо новые чувства? Идет уже не первый год Вашей деятельности, и хочется ее назвать миссионерской. Она такая и есть. Как определил наш Святейший Патриарх, Ваше вокальное служение – это служение Церкви. Но какие-то новые стороны оно для Вас открывает?

– Именно служение или такое сочетание?

– Именно Ваше служение в пении, в вокале? Потому что ведь немногие из нашего брата ездят по городам и весям для того, чтобы петь, при этом собирая огромные залы и пользуясь народной любовью. Это все-таки утомляет или, наоборот, воодушевляет? Вы видите перспективу этого служения или, наоборот, думаете: «Когда же это все закончится – и я спокойно буду жить в келье, нести свою чреду служащего иеромонаха в монастыре?» Как складывается эта Ваша деятельность?

– Я, конечно, надеюсь на Божий Промысл, на то, что Господу это действительно угодно. И  вижу этому всяческие подтверждения в знаках и, конечно же, в любви зрителей ко мне. Потому что после каждого концерта вижу, что публика меня очень хорошо принимала, что концерт прошел не зря. И это не потому, что они получили какие-то приятные эмоции, чисто слуховые, какое-то эстетическое наслаждение, а действительно почерпнули из концерта нечто метафизическое, что нельзя передать ни звуком, ни словами. То есть они поймали какую-то мою волну, на которой я нахожусь во время пения. В этой музыке я еще раскрываю свое сердце и пытаюсь достучаться до сердец людей. И выходит, что они получают от меня, как я думаю, максимально искреннее пение, которое как раз дает им понять, может быть, душу монаха, душу священника, пришедшего к ним выступать.

Это такое беспрецедентное явление, которого никогда не было у нас на сцене и в среде Русской Православной Церкви. Конечно, есть поющие батюшки, но это, можно сказать, авторские песни. И там нет такого контакта тет-а-тет со зрителем, как у меня. То есть я один нахожусь на сцене. Ну да, у меня есть концертмейстер, но все равно это получается некий монолог, я стою один-одинешенек, без всякого шоу, посреди сцены. И моя задача в первую очередь не робеть; во-вторых, качественно исполнить песню, а в-третьих, чтобы то, что я делаю, еще принесло какую-то пользу душе.

– Я очень понимаю это и сочувствую тому, о чем Вы сказали, потому что когда какого-то батюшку не любят или обижаются на него, то, к сожалению, эта обида и нелюбовь распространяются и на Церковь. Поэтому когда Вы упомянули, что любовь к Вам, которую Вы видите, для Вас имеет значение, то я понимаю, что это не в связи с тем, что Вы хотите этим каким-то образом воспользоваться – пристрастием лично к Вам. Я понимаю, что это признание, которое касается Вас, распространяется очень часто и на Церковь (что, кстати, и было замечено нашим первоиерархом). То есть люди видят Вас и признают тот свет, который через Ваше пение, через сердце достигает зала и людских сердец, и это согревает сердца и в отношении Церкви, от которой, к сожалению, большинство наших соотечественников по-прежнему отчуждено.

Скажите, все-таки это служение, которое не обеспечивает Вас защищенностью так, как монастырские стены, насколько мешает Вашей молитве? Как шутил один из наших замечательных архиереев: «Если раньше монахи, встречая друг друга Великим постом, спрашивали, как молитва, то теперь спрашивают: «Ну, сколько скинул?», имея в виду более низкие запросы в отношении духовного подвига.

 Как Ваша молитва? Насколько она удается в этих путешествиях, в этой необходимости сосредоточиться для вокала? Наши православные зрители уж явно скажут: «Интересно, отец Фотий утренние и вечерние молитвы читает? После концерта есть у него силы или возможность взять молитвослов или хотя бы в машине что-то воспроизвести? Как вот с этим нашим важнейшим орудием обстоит дело?

– Вы знаете, я никогда не забываю молиться, хотя у меня нет в руках, как у Вас, четок. Я все-таки не забываю о Боге в любой ситуации, хоть на сцене, хоть за кулисами, хоть за рулем автомобиля. Я всегда прочитаю молитву перед путешествием, перед концертом, то есть всегда прошу Господа о помощи и понимаю, что без Его поддержки, без Его помощи я не смогу спеть, не смогу выдержать плотный график, когда у меня подряд пять концертов.

 Вы спрашиваете: не приедается ли? Знаете, концертов все-таки бывает не так уж много, как у известных звезд. То есть у меня  размеренный план, хотя бывает так, что волной идет целая вереница концертов, но я уже потихоньку начинаю привыкать чисто физически. А к людской любви и вот этой славе я еще не успел привыкнуть, потому что все-таки десять лет в монастыре научили меня осторожно относиться к головокружению от людских похвал. То есть всегда, когда мне что-то хорошее говорят, конечно, благодарю, но воспринимаю это с холодным умом, чтобы ни в коем случае не «зазвездиться». Вероятность такого есть у каждого человека, у священника тоже.

– Ну да, особенно что касается монаха: если хочешь подставить ему подножку, то похвали его. А Вы, окруженный похвалами, конечно, должны быть особенно бдительны. Вы упомянули о своих путешествиях, а нашим православным телезрителям и радиослушателям наверняка интересно (я стараюсь их глазами смотреть на наш диалог), предписан ли пост путешествующим. Вот сейчас Великий пост. Для Вас он каким образом осуществляется? Это облегчение или усугубление?

– Я считаю, что пост установлен для того, чтобы был режим, чтобы был в жизни биологический ритм. Как есть часы для сна, еды, бодрствования, так же и в течение года есть сезоны, когда нужно перейти на другую волну, немного успокоиться, в чем-то себя попридержать, не только в каких-то гастрономических вещах, но и в общении с какими-то людьми, которые просто празднословят; смотреть поменьше пустого по телевизору. То есть создать какие-то такие условия, якобы аскетические. Понятно, что полностью аскетизм в миру невозможен. Поэтому каждый для себя определяет свою меру. Конечно, советуется с духовником, но не нужно воспринимать пост как что-то страшное.

Иногда мне пишут в комментариях: «Батюшка, а как же Страшный пост? Почему Вы разъезжаете?» Какой Страшный пост? Это Великий пост, а Великий потому, что он большой. Но он ни в коем случае не страшный, он, наоборот, благостный, приятный. Как говорится: «Поститесь постом приятным». Поэтому нужно не быть фарисеями, понимать, что нарушать пост нехорошо не потому, что это такой закон, который чисто юридически нельзя нарушать, а постараться понять, к чему он ведет, какие последствия душевные и физические ощущаешь потом, когда не имеешь дебелое тело.

– Да, ущемляя телесное, даем цвести душевному. У меня сейчас тоже есть некоторое направление творческого служения (я на сцене читаю стихи), оно сейчас становится все активнее с благословения нашего архиерея, который поддерживает наши творческие способы общения с паствой. У меня все-таки довольно строгий отбор стихов и моих любимых поэтов (Пушкин, Пастернак, Мандельштам), стихи которых я читаю на сцене. Тем не менее очень отбираю их в формате чувственности, это более философская лирика или такая эмоциональная…

Например, читаю стихи Пастернака, где он, изображая свой смертный, загробный голос, прощается с женщиной: «Простимся, бездне унижений бросающая вызов женщина!» И то это в порядке некоторого исключения. А Ваш репертуар все-таки достаточно широк, в том числе есть и романсы, есть и какие-то неаполитанские песни, достаточно энергичные, не лишенные какого-то чувственного элемента. Как Вы к этому относитесь и как внутренне располагаетесь? Об искренности Вы сказали, и понятно, что нас с Вами вопрос пристрастия к противоположному полу не занимает фундаментально, но тем не менее когда он звучит в тексте автора, как Вы с этим сообразовываетесь?

– Я оставляю эти слова на рассмотрение самого зрителя, то есть пусть он сам интерпретирует эти смыслы как ему угодно. Понятно, у меня есть песни о несколько более приземленной любви, чем о какой-то возвышенной, абстрактной. Если, например, «Роза красная моя», то там это завуалировано.  Есть песни действительно с какими-то любовными смыслами, я пою их на иностранном языке. Как раз поэтому я их и оставляю на иностранном языке, чтобы это не смущало людей.

– Чтобы свободная интерпретация оставалась...

– Да. Конечно, все, что можно было бы изобразить мне как человеку плотяному,  я оставил за воротами монастыря и за дверями концертного зала, потому что считаю, что, во-первых, мне не пристало как-то эмоционизировать на сцене и придавать каким-то словам особый смысл, жар и страсть. Я думаю, именно такое ровное и бесстрастное прочтение этих песен как раз и является моей изюминкой.

– Да. И Вашим достоинством. И, может быть, недостатком для кого-то. Потому что я тоже видел: Вы удивительным образом сохраняете какую-то чувствительную статичность. То есть Вы удерживаетесь от порывистости, что, может быть, как раз для итальянских исполнителей нетрадиционно. В тех же итальянских песнях звучит: «Не оставь меня, тебя я умоляю, вернись в Сорренто!» И когда Лучано Паваротти поет финал, то, конечно, это какой-то настоящий страстный бизон. А Вы удерживаетесь от всех этих излишеств, действительно сохраняете свою изюминку.

– Для меня самое главное – передать мелодию и музыкальную интонацию, потому что я сам весь, до мозга костей, музыкант, и для меня важно именно, чтобы музыка красиво прозвучала.

– У меня есть вопрос, который я сам как-то переживал, потому что, с одной стороны, есть наша духовная жизнь, жизнь монастырская, послушания, а с другой стороны, есть та жизнь, которую можно назвать творческой, она совершается в человеческом пространстве. А есть область душевная, область какого-то внутреннего приложения, которая относится к дружеству, к тем земным невинным радостям, что составляют какое-то подкрепление нашему душевному миру. У Вас между Вашим вокальным служением, которое я отношу к земному условно (это не плотское служение, но тем не менее это Ваше присутствие в мире, служение людям), и Вашей монастырской жизнью есть какое-то душевное пространство, дружество, общение?

– Конечно.

– Если не секрет, что это? Может быть, большой теннис, может, еще что-то? Но это какое-то пространство, которое составляет, с одной стороны, Ваше личное, а с другой стороны, какое-то душевное утешение?

– Много утешений. Я думаю, это моя слабость, потому что я везде, из всякого дела ищу себе именно утешение, именно эту сторону. Если не получаю от этого утешение, то бросаю это дело (это касается каких-то увлечений, хобби). Я нахожу такую отдушину в фото- и видеосъемке. Недавно  приобрел квадрокоптер и снимаю даже с высоты птичьего полета. Очень красивые кадры получаются. Впоследствии мне хочется набрать побольше материала и создать какой-то красивый видеоролик. Помимо этого я, конечно, люблю и музыку слушать, и хорошее кино посмотреть.

– Наверняка интересно: что за музыка, которую Вы слушаете?

– Это музыка серьезная, она не звучит в радиоприемниках, эта музыка сочинялась хоть и современными композиторами, но они опираются на опыт классических композиторов.

– Поздний Скрябин? Вы как-то интригуете, батюшка. Немного расшифруйте, потому что, может, народ тоже приобщится к этому?

– Да, есть композиторы, которые занимают пограничное положение. Они и академисты, и в то же время пишут музыку для кино. Они находят такой интересный симбиоз в этом творчестве, что у них классика проникает в киномузыку. И наоборот – в их академическую музыку, программную (такую, как симфонии и какие-то фортепианные вещи). И, конечно, что-то джазовое тоже не прочь иногда послушать, но не атональный джаз, экспериментальный, а более приятный слуху.

– Мы немножко не без волнения смотрели, когда Вы принимали участие в диалогах (юбилейных или в самом «Голосе»), когда Вы были на подмостках Первого канала. Там тоже есть какой-то диалог, по-моему, Вас даже приглашали известные каналы, ведущие, и Вам приходилось как-то этому соответствовать, не теряя своего статуса и достоинства. Мы с большой радостью отмечали, что Вам удавалось, оставаясь в формате какого-то легкого общения, доставляя какой-то юмор и шутку, не терять своего лица, не подыгрывать каким-то стихиям века сего, которые Вам навязывались. Наверное, посещая многие епархии и города, Вы сейчас становитесь вхожи в какие-то светские сообщества, какое-то угощение в Вашу честь происходит. Как Вы сейчас чувствуете себя в кругу начальства, властей предержащих, в архиерейском кругу? Вы уже освоили какую-то лексику, соответствующую такому высокому стилю общения? Или все-таки по-прежнему, как свойственно монастырскому человеку, несколько сторонитесь подобных сообществ?

– Наверное, все-таки второе, потому что я не очень комфортно себя чувствую среди элиты или властей предержащих (не важно, архиерей это или какой-нибудь депутат). Не потому, что я как-то плохо отношусь к этому  и имею какие-то предрассудки. Совсем нет. Потому что мне некомфортно. Я понимаю, что это высокие чины, у них очень много власти, и эта граница все-таки существует. Ты не можешь просто раскрепоститься и общаться простым языком, постоянно нужно себя как-то сдерживать, больше молчать. Хотя, конечно, они могут меня хорошо встречать и пытаться меня раскрепостить, но все-таки это встречается редко. Если уж, конечно, приглашают, то, как правило, я иду.

– А спорт? Либо спорт, либо земные поклоны, хотя Вы достаточно молоды в сравнении с нами. Мне-то уже давно мои добрые доктора сказали: «Отец Лука, не обольщайтесь, после сорока надо уже серьезно заниматься своим здоровьем. Если Вы думаете ехать на инерции молодых сил, то ничего у Вас не получится». Я в это верю и не пренебрегаю какими-то возможностями специального занятия здоровьем, к чему относится и физкультура. Вы как-то этот вопрос рассматриваете? Или у Вас еще период той легкомысленной молодости, когда Вы говорите: «Ничего, все само собой управится»?

– Я стараюсь побольше ходить, совершать пешие прогулки, чтобы и кардио как-то немного повысить. И вообще стараюсь просто двигаться. Даже когда есть концерты, если днем имеется немного времени, то обязательно минут сорок мы вместе с пианистом, с концертмейстером совершаем какие-нибудь пешие прогулки.

– Это основное такое средство?

– Да.

– Ну ничего, повзрослеете, я думаю, еще прибавите некоторые вещи. А Ваши планы? Это всегда интересно, все-таки много уже спето. Есть ли какие-то специальные программы, которые Вы намереваетесь подготовить? Чего хотелось бы достичь? Все-таки нельзя же, наверное, не смотреть в будущее?

– Надо, конечно, что-то загадывать, планировать, нельзя останавливаться на достигнутом. Безусловно, хочется создавать свою музыку, чтобы это была какая-то новая программа, которая уже будет состоять из моих песен. Не из чьих-то, пусть даже давно забытых.

– Вы пишете? Это не очень знакомые области.

– Да, есть такое.

– И большую часть составляют Ваши произведениях в Ваших концертах?

– Нет, совсем нет. Буквально пара вещей. У меня есть планы создать обработки православных духовных произведений, такие, которых никто раньше не делал. Уже есть такие наработки, это можно послушать в Интернете, иногда я и на концертах исполняю свои аранжировки. Допустим, псалом «На реках Вавилонских».

– Да, в «Крокусе», по-моему, он как раз звучал, на прошлогоднем концерте.

– Да. То есть там, в принципе, ничего нового, но звучат они несколько иначе, потому что я снабжаю мелодию новыми гармониями. Пусть они немного современные, но они не вычурные, не выходят из рамок музыкального приличия, если можно так сказать. То есть это не что-то такое, где вдруг, откуда ни возьмись, джаз пошел или что-то такое, там все очень дозированно.

– А ведете ли Вы какую-то внеконцертную деятельность в кругу своего влияния, своего общения? Есть ли у Вас какая-то стратегия по общению с теми люди, которые являются подписчиками Вашего «Инстаграма», в каких-то других социальных сетях, где Вы представлены? В чем она состоит, кроме какого-то отчета о том, где Вы были, что спели, с кем встретились? Есть ли какой-то такой пастырский подход? Или это еще пока формируется?

– Я выхожу иногда в прямой эфир в разных соцсетях, и если там задают какие-то вопросы, отвечаю и даю какой-то духовный совет. Или бывают прямые эфиры, которые проходят по инициативе каких-то других каналов. Что касается общения и каких-то публикаций в соцсетях, то я стараюсь быть открытым. Иногда, кроме какой-то официальной, формальной информации,  даю что-то из бытового плана, какие-нибудь съемки, как я играю на пианино или как (просто в непринужденной обстановке) снимаю какое-то видео с бабочкой и так далее.

– Но это все-таки маленькие радости, а так, конечно, могли бы быть в Вашей программе и какие-то более-менее систематические беседы. У Вас семинарское образование?

– Да.

– Ну, можно расти. А высшее нигде не получали?

– Нет.

– Может быть, к нам, на теологию? Мы бы с удовольствием рассмотрели Вашу абитуриентскую кандидатуру, поскольку все-таки очевидно, что каждый из батюшек, видя Ваше служение, может думать, что, имея такой ресурс, сколько можно было бы внести еще и словесного… Хотя Вы и сказали в начале нашей передачи об этом особом служении, которое некоторым мистическим образом через звучание, через те мелодические гармонии, объединяющие зал при Вашем исполнении песен, делает людей единомысленными и созвучными Вам и тому настрою, который присущ Вашему сердцу. Но, конечно, есть еще, мне кажется, широкая перспектива миссионерского служения, которая вместе с Вашим познавательным ростом, с Вашей священнической опытностью,  думаю, еще и приумножится. От души признательны Вам за такую теплую, доверительную беседу. Благодарю Вас от лица всех наших зрителей, слушателей. И очень надеемся на будущую встречу с Вами. Храни Вас Господь!

Ведущий Лука (Степанов), игумен

Записала Елена Кузоро