Читаем Добротолюбие. Выпуск от 5 февраля

Курс ведет священник Константин Корепанов.

Мы продолжаем читать «Слово 26» преподобного аввы Исайи из первого тома «Добротолюбия». Напомню, в прошлый раз мы читали четвертый абзац этого «Слова», в котором преподобный авва Исайя рассуждал о том, как последовать за Христом, что значит последовать за Христом, что значит взять крест и последовать за Ним, что значит сораспяться со Христом.

Перечислив несколько признаков этого сораспятия со Христом, как их перечисляет авва Исайя, мы увидели, что на самом деле последовательно и методично мы поступаем с точностью до наоборот. Мы специально приходим к тем людям, которые расслабляют нас, которые каким-то образом всеивают в нас сомнения, смущения и желание жить по-мирски. Приходим к таким друзьям, смотрим такие передачи и сериалы; мы смотрим именно то, что привязывает сердце наше к миру. Мы хотим наслаждаться здешними, мирскими, благами, а не распинаться со Христом.

И совершенно наоборот: мы не читаем тех, не стремимся к тем, не выбираем тех людей, которые могли бы нас этому научить или могли бы хотя бы этим нас заразить. Мы не переносим уничижения так, как должен переносить их человек, который следует за Христом. Мы постоянно раздражаемся против тех, кто злобствует на нас, всячески хотим как-то им воздать хоть сколько-нибудь такой же мерой.

Как сказал однажды один человек: «Я не хочу, чтобы Бог их простил. Мне нет от этого никакого удовольствия. Мне надо, чтобы Бог их наказал. Непременно наказал. Я-то их прощу, мне нетрудно. Но лишь бы Бог их не прощал. Я хочу видеть, как Бог их накажет».

И совсем противоположное, по словам аввы Исайи, должен испытывать человек, который следует за Христом. Он должен утешать тех, кто злобствует против него, и должен всячески смиряться, а не хвастаться и тщеславиться, как это делаем мы.

Следующий за Христом должен властвовать над своими желаниями, то есть не позволять исполняться всему тому, что нам хочется. Для нас же, наоборот, всегда то, что хочется, является руководством к действию. И мы делаем именно то, что нам хочется. И очень недоумеваем, почему в нашей жизни ничего христианского, благодатного не получается. Несмотря на то, что нам кто-нибудь говорит о том, что есть такая заповедь, нужно сделать так, мы говорим: нет, я так не хочу, я хочу по-другому. Понятно, что в результате мы становимся рабами своих страстей. Мы постоянно празднословим, очень много говорим и осуждаем всех не только в сердце, но и языком. То есть, еще раз повторю, подводя итог: последовательно и методично делаем все то, что делать не должны. Мы делаем обратное тому, что должен делать человек, посвятивший себя следованию за Христом, человек, который хочет сораспяться с Ним. Поэтому и не приходится удивляться, что у нас ничего не получается. Наша жизнь во Христе не созидается, итогом ее бывает только малодушие, неверие, расслабленность, раздражительность и отсутствие способности к молитве. Вот итог многомесячных или многолетних попыток ходить в церковь и вести христианский образ жизни.

Ничего не получается, потому что реально то, что велит нам делать Христос, мы не исполняем. Мы должны знать об этой противоположности: все наше устроение противоположно тому, что созидает человека во Христе. Для того мы и читаем святых отцов, чтобы увидеть это и увидеть в их словах руководство к действию, то правильное основание, которое поможет нам изменить свою жизнь, именно совершить покаяние, обратить свою жизнь к другим истокам, переродиться, преобразиться, обратиться ко Христу, следовать за Ним. И тогда благодать Его оживит и оживотворит нас.

Об этом же еще авва Исайя рассуждает в десятом абзаце «Слова 26»:

Спросил я его, говоря: отче, что есть смиренномудрие, и что порождает его? И он сказал мне: послушание, отсечение своей воли в смирении без труда, чистота, перенесение оскорблений, стерпевание слова ближнего без тяготы, – вот что есть смиренномудрие.

Обратим внимание именно на это последнее выражение. Смиренномудрие есть стерпевание слова ближнего без тяготы. То есть когда мы терпим слова ближнего, осуждающие нас, укоряющие нас, обзывающие нас, порочащие нас, переносим все это без тягости. Мы терпим. Нам не приносят эти слова злословия радости не потому только, что они болезненные, но еще мы видим опыт некоторых святых. Скажем, первомученика Стефана: он переживает о том, что люди, произнося такие слова, губят свою душу. Потому что они злословят человека, ничего достойного этого злословия не сделавшего. Переживание того, что на наших глазах человек губит свою душу, радости не вызывает. Мы не можем эти слова принимать с радостью, но можем претерпеть без тяготы, без какого-то надлома и надрыва, понимая, что это некая неизбежность, неизбежная данность этого мира, что всегда в этом мире люди, благочестиво живущие, будут гонимы, а правда всегда будет поругаема, стремление жить по Богу всегда будет поносимо. Это не должно нас удивлять.

Вот мы стали ходить в церковь, вот мы верующие люди. И на работе начинают над нами все смеяться. Это не является чем-то из ряда вон выходящим. Это есть некоторая нормальная вещь. Так всегда было.  Не то что две тысячи лет, так уже много-много тысяч лет существуют люди, идущие за Богом. Они и во времена Илии Пророка вызывали поругание и насмешки, а не только во времена XXI века.

Понимание и осознание этого факта должно привести к тому, что мы должны быть настроены на то, что наш приход в Церковь, наше искреннее обращение к Богу вызовут недоумение, как минимум непонимание, а порой озлобление и злословие со стороны окружающих нас людей. И мы поймем, что в этом нет ничего ненормального, ничего удивительного, ничего особенного, это ни капельки ни о чем не свидетельствует. Только о том, что  мы действительно искренне обратились к Богу, а эти люди живут так, как живет мир; собственно, так же, как жил и я совсем некоторое время назад. Они такие же, каким я был до того, как обратился. Они не стали хуже от того, что они меня обзывают какими-то словами, унижают меня или поносят. Они просто такие же, каким был и я. Пока мы были в одной лодке, пока мы были в одном духовном состоянии, примерно одинаково смотрели на вещи. Наш выход из этого состояния вызывает их раздраженность, обиду, озлобленность и прочее.

Но это отнюдь не значит, что (кто раньше, кто позже) к нам не присоединятся другие люди. Это тоже нормальное следствие обращенности к Богу одного человека. А нас почему-то искренне удивляет, озадачивает и раздражает, что мы, начав ходить в церковь, встречаем непонимание окружающих людей. Мы искренне удивляемся, изумляемся и даже негодуем: как они смеют нас ругать за то, что мы к Богу ходим? Но очень мало таких людей, которые, обратившись на некоторое время, вспоминают, что и они делали точно так же до того, как уверовали сами. И нас не должно это удивлять, и мы должны достаточно ровно к этому относиться, понимая, что все мы просто люди и вера есть некий дар Божий человеку. И нам желательно бы молиться Богу о том, чтобы этот дар, эта милость Божья коснулась бы сердец и других людей. Такое отношение поможет нам переносить без скорби то, что с нами случается.

Когда мы видим, что люди, несмотря на нашу более или менее правильную установку по отношению к их озлобленности и ругани, все-таки продолжают нас злословить, а наше сердце продолжает смущаться и раздражаться (а мы уже понимаем, что это неправильное состояние) и в таком состоянии мы не можем ни молиться, ни причащаться, то для того, чтобы привести сердце в равновесие, умирить его, чтобы оно научилось этому смиренномудрию, научилось претерпевать все без тяготы, надо молиться и за другого человека, чтобы Господь даровал ему познание истины, и за самого себя, чтобы Господь дал терпение, смирение и любовь к ближнему. У нас же в обычной ситуации нет ни того, ни другого.

За других мы хоть что-то делаем. Обычно это не молитва, а просто поминовение. Мы подадим за него записочку, поставим за него свечечку, мы напишем его в синодик или просто на утренних или вечерних молитвах внесем в общий перечень людей, за которых возносим свои молитвы. Но это не молитва. Это поминовение. Мы просто вспоминаем человека в наших молитвах. Поминаем его. Молиться – это когда человек усердно, долго, протяженное количество времени (и в течение дня, и в течение недели, месяца) как бы стучит в дверь милосердия Божия, прося о том, чтобы Господь услышал и помиловал человека, за которого он ходатайствует: Господи, просвети этого человека, помоги ему! И так не один раз, не два, не пять, не десять, а раз двадцать-тридцать в течение дня, каждый день; может быть, недели, месяцы. И тогда действительно изменения будут происходить в нашем собственном сердце в первую очередь. Для того чтобы они происходили в сердце другого человека, нужно еще больше потрудиться. По крайней мере, это приведет к тому, что мы научимся без тяготы претерпевать укоризны этого человека.

Если про это еще более или менее говорится, то очень мало, а порой практически совсем не говорится, что человек должен молиться и за себя. Если мы раздражаемся или впадаем в уныние от укоризн людей, находящихся вокруг нас и осуждающих нас, причина не только в них, но и в нас. В нас нет любви к ним. В нас нет смирения. В нас нет терпения. В нас нет любви к Богу. Собственно, потому и попускает Промысл Божий этим людям злословить нас и угнетать нас своим отношением к нам, чтобы мы смирились, чтобы мы научились спокойно и ровно это переносить. Попадание в подобную ситуацию входит как бы в план нашего созидания во Христе, в план нашего христианского воспитания, чтобы мы, претерпевая это, вошли в состояние смирения, любви, состояние благодати Божьей. Для этого, разумеется, и нужно молиться о том, чтобы Бог дал нам терпение, дал нам смирение, дал нам любовь к этому человеку.

Мы только что упомянули слова о том, что Промысл Божий попускает людям нас злословить. Нам порой очень трудно это и понять, и уж тем более принять. Но древние люди именно так относились к этому.

Например, после того как царь и пророк Давид уже был обличен за свой грех, покаялся в своем грехе, во исполнение слов пророческих, наказующих его, значительная часть народа, которой предводительствовал его собственный сын Авессалом, восстала против Давида, с тем чтобы ему не быть царем. И он уходит из Иерусалима с небольшой горсткой верных ему людей. Когда он выходит из Иерусалима, проходит вдоль потока Кедрон, его встречает некий бедный плохой человек и начинает кидать в него камни и грязь и поносить самыми последними, грязными, мерзкими словами царя Израиля, царя Давида. Поскольку Давид и сам дюжий воин, для него наказать этого человека, заткнуть ему рот, да просто убить его физически ничего не стоит. Но Давид идет не один. С ним группа преданных ему воинов, телохранители, начальник его гвардии, начальник охраны, полководец Иоаф. Этот полководец говорит: давай мы его накажем; что же он лает на тебя как собака? Давид говорит: «Нет. Если Бог повелел (даже не попустил, а повелел) этому человеку злословить меня, что тебе и что мне? Разве мы будем спорить с Богом? Мы убьем этого человека, придет группа других людей. Но если Бог повелел мне быть поносимым, я должен это вынести».

Вот так реагирует на это верующий человек, верный. А мы думаем наоборот: почему Бог не заткнет уста нашему коллеге, или нашему соседу, или еще кому-то, кто злословит нашу веру? А часто, очень часто, гораздо чаще, чем мы можем себе представить, это просто некое повеление Божие.

Я даже был свидетелем одной очень живой истории, подтверждающей это правило. Участники этой истории уже почили, поэтому можно про это рассказать. В одном уральском поселке доживала свой век одна супружеская чета. Они прожили очень долгую трудную и напряженную жизнь.  Юность их прошла далеко от России – в Китае, в Харбине. Тогда, в 20-е, до поры до времени в 30-е годы, это был по преимуществу очень русский город, там было много русских эмигрантов. Но после войны эту резиденцию русской миграции пришлось закрыть. В Китае произошла революция, и все эмигранты должны были покинуть пределы Харбина в одну из известных сторон – либо за пределы Китая, либо вернуться в Россию. Эта пара выбрала возвращение в Россию. Они вернулись и поселились в уральском поселке. Никаких гонений, прещений им никогда не было. Они нашли место работы и свой век доживали в России.  Бабушка была прихожанкой храма. Всегда, приходя в храм, жаловалась на своего мужа, с которым прожила долгую жизнь. Жаловалась, что он всегда смеялся над ее верой. Говорила: «Он такой-сякой, неверующий человек, с ним жить очень трудно, потому что он постоянно издевается, постоянно веру высмеивает, такой кощунник, такой проказник. Вообще безобразие! Скорее бы Бог его прибрал, я тогда хоть помолиться бы смогла». Вот этому старичку пришла пора умирать. Жена со страхом спрашивает у него, что перед смертью бы надо причаститься. Он говорит: «Так ты позови батюшку. Пусть придет». Батюшка пришел, они очень хорошо поговорили. Дедушка знал очень много молитв. Они помолились вместе, и исповедовались, и причастились. И все было очень хорошо. Выйдя от них, священник сказал, что вот, отказывается, в чем дело: муж этой женщины видел всю неправду веры своей супруги. Она не была христианкой по правде. Она очень много молилась, но при этом врала, лукавила, лицемерила, делала очень много вещей, несовместимых с христианством. Она вела как бы двойную жизнь. Поэтому он и посмеивался над ее верой.

Очевидно было, что Бог специально устроил жизнь этой семьи таким образом, чтобы муж постоянно показывал жене ее лицемерие, ее неправду, ее лукавство, ее льстивость и лживость, недоброкачественность ее веры, чтобы она смогла это понять. Но она не захотела этого понять. Просто приняла, что она-то правильная, а он неправильный. И  урок, который она могла бы вынести из той ситуации, в которой оказалась по промыслу Божьему, она не вынесла. Она не захотела смириться, не приняла урока, который посылал ей Бог.

Так же и большинство людей. Мы не задумываемся, насколько часто нам посылаются несогласные с нами люди; люди, злословящие или что-нибудь делающие по отношению к нам именно для того, чтобы мы смирились, осознали свою неправду и покаялись. Этот момент интересен именно тем, что промысл Божий устрояет все таким странным и интересным образом, чтобы показать наше заблуждение.

Когда-то преподобный Ефрем Сирин сказал, что Богу нетрудно сделать нас святыми, нетрудно сделать нас совершенными, но Он не делает этого. Потому что мы тотчас же начнем превозноситься и гордиться и в конце концов падем. Причем, в отличие от нынешнего нашего состояния, наше падение будет гораздо страшнее, гораздо больше изуродует нашу душу и, возможно, в очень многих случаях сделает возвращение назад к Богу просто невозможным после этого падения.

Мы забываем, что сатана был совершеннейшим из творений Божьих, прекраснейшим и могущественнейшим из творений Божьих. Он был мудрейшим, он был в духовном смысле замечательнейшим, буквально вершиной творения всего мироздания. И он пал. Адам был совершенен и не имел никакого недостатка в себе. Никакого. Не было ничего, что бы располагало его к падению. Но он пал. Об этом мы читаем и в Священном Писании, в Книге Иова, который тоже не имел в себе никакого порока, но был на шаг, на волосок от того, чтобы пасть.

Эта история очень глубоко была прочувствована восточной традицией. Очень много размышляли об этой традиции, много было опыта, связанного с этой традицией. И один, и другой, и третий святые отцы говорили, подчеркивали, что Богу нетрудно сделать человека святым, нетрудно сделать человека совершенным, но это не спасает. Само по себе совершенство человека не спасает. Мы по своей духовной безграмотности, по своей неначитанности ни в Священном Писании, ни в святоотеческой традиции считаем некоей вершиной, некоей вожделенной целью совершенную праведность, но она не спасает. Сама по себе совершенная праведность ничего не дает. Она даже сама по себе ничего не стоит.

Весь вопрос в том, на чем она основана, какой духовный исток этой совершенной праведности как фундамент, на котором она построена. Ведь здание может быть построено на камне. Прекраснейшее, возвышенное, со всех сторон изумительное строение может быть построено на камне. И тогда да, оно совершенно, оно замечательно и красиво. Это праведность. А когда оно, это прекраснейшее здание, построено на песке, то придут дожди, придет ветер, и это здание рухнет. Оказалось, что оно само по себе ничего не значит. Важно, на чем оно построено.

Не совершенство здания, не совершенство форм жизни, а фундамент определяет правильное положение человека по отношению к Богу, именно основательность его спасаемости или неспасаемости. Именно фундамент, на котором он собирается строить. Если фундамент есть, а здание хоть и неказисто, но на фундаменте, оно устоит. Если оно великолепно, но без фундамента, оно рухнет. Вот даже по Евангелию что является главным? Не форма жизни, не форма проявления жизни, не то, что люди почитают великим, не то, что люди почитают славным, красивым, праведным и совершенным, а то, что основано на правильном фундаменте. Хотя, может, и неказисто строение, неказиста жизнь, неказисто нечто человеческое, созданное на этом фундаменте. В этом смысле как пророк Исайя, так и Христос в Евангелии от Луки говорят однозначно, страшно и так непривычно для нас: все великое у людей мерзость перед Богом. Часто то великое, что восхваляется людьми, на самом деле ничем таковым по существу своему не является. И Бог не дает этому никакую цену. Промысл Божий таким образом устраивает жизнь человека, чтобы был заложен именно правильный фундамент. И об этом двенадцатый абзац «Слова 26» преподобного аввы Исайи, рассматривать который мы и начнем в следующий раз.

Записала Инна Корепанова