Читаем Добротолюбие. Выпуск от 22 октября

Курс ведет священник Константин Корепанов.

Мы продолжаем читать «Наставления» преподобного Марка Подвижника из первого тома «Добротолюбия». Напомню, в прошлый раз мы читали пятьдесят второй абзац, в котором были описаны ступени возрастания, или три круга благочестия. Там же говорилось о том, как человек постепенно входит в совершенное благочестие, когда может уже не грешить. Не сам, конечно, – сам по себе никто не грешить не может!

Но когда человек соединяется с Богом благодаря крещению, благодаря постоянному причащению, то в нем живет Христос. И во Христе – силой Иисуса Христа, силой Святого Духа, по вере в Иисуса Христа человек получает дар – он уже способен не грешить сознательно, хотя ошибки, недоумения, неведение у него по-прежнему остаются.

Говоря про эти три круга благочестия, мы обнаружили, что вырисовывается некая ступенчатость восхождения человека к благочестию. Первая ступень – это плач, самоукорение, сокрушение о том, что мы нетерпеливы, что мы грешники и никак не хотим и не можем исправиться.

Вторая ступень – это терпение скорбей. Когда человек вполне осознал, что он действительно такой нерадивый, ленивый, плотолюбивый, миролюбивый, грехолюбивый, то постепенно он приходит к осознанию того, что скорби его естественны: «Так мне и надо! И больше надо, конечно! И хуже надо, конечно! Но, слава Богу, что только это постигло меня. Буду терпеть! Авось Господь не оставит до конца!»

Как только человек решается терпеть скорби, он может начать молиться, и его молитва будет принята и услышана. Об этом хорошо говорит преподобный Марк Подвижник в пятьдесят первом абзаце своих «Наставлений». Смысл этого небольшого абзаца заключается в том, что все доброе: «и нелицемерная любовь, и незлопамятность, и любовь к братии, и воздержание, и терпение, и ведение внутреннейшее, и избавление от искушений, благодатные дарования, сердечное исповедание и усердные слезы… и терпение приключающихся скорбей, и правда Божия, и чистая любовь к ближнему», и так далее – все это есть плоды молитвенного делания.

Но хотелось бы буквально на некое мгновение остановиться на этом свидетельстве. Мы думаем, что Богу легко изгладить наши грехи. И именно это представление – «Богу легко простить наш грех» – и приводит человека на исповедь. Он согрешил и идет на исповедь с верой, что Бог его грехи очистит. Он исповедуется, но после этого с ним случаются некие скорбные обстоятельства: кто-то теряет работу, кто-то не может ее найти, у кого-то нет денег, у кого-то их украли, у кого-то кредиты, которые надо платить, у кого-то проблема с сыном, у кого-то проблема с дочерью, у кого-то проблема с мужем, с женой или с родителями.

Все это человека тяготит: «Ну как же так? Я же сходил на исповедь! Я же раскаялся в своих грехах! Откуда все это? Я чист перед Богом! Почему жизнь такая тяжелая?» Человек снова приходит на исповедь, снова кается, а жизнь по-прежнему остается тяжелой. Он снова кается, но жизнь по-прежнему не меняется. Он восклицает: «Ну доколе? Почему так?»

Конечно, Богу простить наш грех очень легко – чрезвычайно легко. Но дело не в том, чтобы простить человеку грех – дело в том, чтобы изменить человека! И изменить человека тоже легко. Помню одно «Слово» преподобного Ефрема Сирина из какого-то его наставления – я не помню, как оно называлось, но, может, Бог даст, мы дойдем до его сочинений и встретим это «Слово».

Читал я его очень давно, но оно помнится мне очень хорошо. Преподобный говорит: «Неужели вы не понимаете, что Бог может сделать вас святыми в мгновение ока! В том смысле, что вы не будете чувствовать в себе никакого греха, никакой страсти, никакого колебания воли. Вы станете совершенно непоколебимыми в своей душевной организации – вы станете святыми!»

«Ну и что?» – спрашивает дальше Ефрем Сирин. И действительно – ну и что? Допустим, больше грехов у нас никаких нет, все они прощены, и с этого момента все мы безгрешные! Это сделать легко, и, собственно, с нами со всеми это уже сделали, когда нас крестили. Но проблема не в том, чтобы сделать нас безгрешными, и не в том, чтобы мы не грешили. Адам-то ведь был безгрешен! Он был совершенным, он жил с Богом, но ведь это не помешало ему совершить первый грех. А что помешает нам даже в Царстве Божьем совершить грех, как совершил его Адам?

Ведь дело не в том, чтобы сделать нас безгрешными, – дело в том, что мы и в Царстве Божьем сохраним свою совершенную свободу. И кто в Царстве Божьем помешает нам разозлиться, или помешает нам позавидовать, или помешает нам ревновать? Мы всегда остаемся свободными! И важно, чтобы мы свободно выбрали путь смирения и любви, чтобы сами бы его захотели – захотели бы его всем своим сердцем, всем! Захотели бы всей бездной, всей неохватной глубиной нашего существа смирения и любви!

И тогда, когда нам будет дана эта нетленная красота людей, входящих в Царство Божье, мы сможем ее сохранить. А если мы не умеем это хранить, если на самом деле нам ни смирение, ни любовь не нужны, а нужно что-то другое, тогда ничего нам и не поможет. Все дело в нас самих, а не в отношении Христа к нам. Мы должны измениться – измениться добровольно, сознательно и буквально всем своим сердцем.

Все это с нами Бог делает! Ему нужно только наше собственное произволение, а мы должны захотеть, чтобы Он это делал с нами. В таком случае плач, а на начальном этапе – сокрушение или терпение скорбей, и станет выражением нашего желания смириться, нашего желания любить, нашего желания безусловно доверять Богу. И чем полнее мы будем погружаться в это желание смирения, чем полнее будем жить с ним, тем ощутимее и глубже будет наше перерождение. Именно к этому надо стремиться – чтобы душа переродилась!

Читаем пятьдесят шестой абзац: «Из случающегося с нами печального ничто не постигает нас несправедливо, но все бывает по праведному суду Божию. Иные терпят за свои злые дела, а иные за ближнего. Вот и три отрока, будучи ввержены в пещь, учат нас этому образу мыслей, говоря, что они ввержены по своей вине (Дан. 3, 28–31) и по повелению Божию, хотя и приняли на себя (в это время) лицо других. И святой Давид, будучи оскорбляем Семеем, исповедал, что он по своей вине и по повелению Божию подвергся оскорблению (2 Цар. 16, 11). Исаия же и Иеремия, Иезекииль, Даниил и другие пророки предвещали народу (Израильскому) и племенам (языческим), что их постигнут в будущие времена скорби, соразмерно грехам каждого, объявляя им вместе и вины их и бедствия, ибо выражаются так: за то, что они говорили сие и делали то и то, постигло их то-то и то-то. И блаженный Давид, объясняя это, говорит в псалме: разумех, Господи, яко правда судьбы Твоя, и воистину смирил мя еси (Пс. 118, 75) и еще: поношение безумному дал мя еси. Онемех и не отверзох уст моих, яко Ты сотворил еси (Пс. 38, 9–10)».

Это очень важная и очень трудная для человеческого осознания мысль. Это, конечно, особый, я бы так сказал, вид упования, надежды на Бога. Потому что, принимая случающиеся с нами трудные обстоятельства или скорби, мы не видим за ними руки Божией, а если и видим, то руку такого Бога, Который не соответствует типичным о Нем представлениям. И многие недоумевают: «За что? За что? Как может любящий, щедрый, милостивый Бог так сурово наказывать?!»

Для того чтобы иметь способность различить за скорбью, на нас нашедшей, руку любимого, дорогого Владыки – Господа нашего Иисуса Христа, нужно упование, нужно доверие. А с этим у нас все очень-очень трудно. Но без этого невозможны ни вера в Бога, ни покаяние, ни смирение.

Мысль о том, что Бог попускает скорби за что-то – за какие-то прегрешения, в прежние эпохи была не столь трудна. Люди с радостью и с легкостью это принимали, и принимали это не только подвижники благочестия или архиереи, – любой человек, даже самый отъявленный негодяй или грешник, понимал: если что-то происходит, то это расплата за его грехи. И человек принимал эту расплату, какой бы суровой она ему ни казалась.

Просто в прежние эпохи эта мысль легко усваивалась человеческим сознанием. А сейчас все изменилось, потому что с детства – с самого глубокого нашего детства, более того, с детства наших родителей, с детства наших бабушек и дедушек (очень далеко это уходит), нас учат не по Псалтири, не по молитвослову и не по Священному Писанию. Понимаете, есть разница в том, какие первые слова услышит человек! Это могут быть слова Псалтири или слова молитвослова, или реже – Евангелия, а могут быть и другие слова.

­Конечно, ребенок слышит и сказки, которые ему рассказывают – в сказках, как ни странно, действует тот же самый механизм, который действует в Псалтири. И для человека, вырастающего на словах молитв и псалмов, и сказки приобретали как бы дополнительное удостоверение: они удостоверяли, что слова Псалтири на самом деле действуют, работают.

И жизнь ребенка с детских лет представлялась ему именно в таком виде – в виде слов Псалтири. Об этом говорили люди на завалинках, на печах, в собраниях каких-то: «Что с тем человеком произошло? О! Это с ним потому, что… А с этим что произошло? А с этим вот произошло… Говорили ему не делать так, а он сделал». Это было неким общим мерилом, общим правилом, общей стандартной традицией.

Но с какого-то времени это изменилось. И люди уже воспитываются не на Псалтири и не на Евангелии. Они воспитываются на произведениях художественной литературы, и художественное достоинство этих произведений с каждым десятилетием становится все хуже и хуже.

Все чаще современный ребенок воспитывается на произведениях (даже если он не смотрит мультики, а ему читают книги), где нет никакого воздаяния за зло. Просто нет! Да и зла как такового, кажется, нет. Все, в сущности, добрые, а если есть и злые, то они только притворяются таковыми, а на самом деле никакого зла нет. Ребенок вводится в мир, где существуют только положительные персонажи, а отрицательных нет.

Если волк из «Красной Шапочки», несомненно, съедал девочку, то в современной интерпретации нет ничего подобного – он хочет только ее попугать, а то и подружиться, и познакомиться. Этого она, конечно, не принимает, но всего лишь в силу своей какой-то изначальной упертости. Однако если она расширит свой кругозор, то поймет, что волк не так уж плох. И эта сказка заканчивается уже не так, как она заканчивалась всего-то четыреста с лишним лет назад.

Сейчас все сказки переписываются, все образы меняются. Злодеев классической эпохи уже нет, злых характеров, злых людей, злых сил нет, и мир становится таким радужным! Нет черного и белого – есть просто палитра радужных цветов. В этих сказках все так или иначе хорошие, и каждый человек, в сущности, хороший, и ничего плохого нигде не бывает. А если люди такие хорошие, то и Бог, разумеется, хороший. Создается прекрасный мир – очень светлый, очень заманчивый, и понятно, что в этом мире ну никак не найти места для скорбей.

Но тогда возникает вопрос: «Если все хорошие и Бог хороший, почему мне-то плохо? Почему я страдаю?» Ну хорошо! Человеку можно сказать: «Ты страдаешь, потому что ты достаточно узкий человек! А ты расширь свой кругозор, ты измени свое отношение к тому-то и тому-то, посиди у психиатра, у психотерапевта, отдохни на море, съезди, погуляй хорошенько, уменьши свой рабочий день, и увидишь, что на самом деле все не так плохо!»

Но человек, попробовавший все это, понимает – вроде бы да, что-то изменилось. Однако ему по-прежнему плохо – что-то не так в его жизни. Можно дальше продолжать с человеком «работать» и все время уводить его от кардинального решения проблемы, но важно в данном случае не это. Важно то, что сознание человека изменилось – он воспринимает мир совсем не так, как воспринимали его люди в прежние эпохи.

Кому-то кажется, что это правильное восприятие мира, кому-то кажется, что нет. Но, с точки зрения верующего человека, с точки зрения Священного Писания и Слова Божиего, это мировоззрение последней эпохи, несомненно, ложное. Оно лживое – оно не соответствует правде Божьей, не соответствует правде о человеке, не соответствует правде об этом мире, которой лежит во зле и будет лежать во зле до конца этого мира. Более того, зло в этом мире будет торжествовать!

И по свидетельству Священного Писания, сама эта радужная картина бытия, которая рисуется современными художественными произведениями, и есть проявление лжи – все той же самой лжи, с которой змей вошел в рай, чтобы поймать наших праотцов. И эта ложь как раз и является проявлением все большей власти зла.

Поэтому нам все труднее принимать мысль о том, что есть какое-то возмездие, есть какое-то воздаяние (не только загробное, но и в этой жизни), что скорби есть и они являются неизбежной частью человеческой жизни. Более того, эта часть не просто неизбежная и закономерная, но вполне спасительная, потому что человек спасается терпением скорбей.

Отсутствие такого воспитания в вере с детства (оно прекратилось в связи с известными событиями) и привело к тому, что правильно выстроить свое отношение к перенесению скорбей человек уже не может. Воспитание же в вере предполагает не просто знание Закона Божьего, которого ведь не было в прежние эпохи – ни в девятнадцатом, ни в пятнадцатом, ни в десятом веке Закона Божьего не было. И детей воспитывали не на основании Закона Божьего – дело не в том, чтобы выразить богословским языком какую-то норму, какой-нибудь закон или некое правило.

Люди учились на примерах, заимствованных из Священного Писания, на переживаниях и чувствах, взятых из Псалтири. И именно это показывало ребенку простые вещи: «Будешь чтить отца и мать – будет хорошо. Не будешь чтить отца и мать – не будет хорошо». И даже не так – не просто «не будет хорошо», а будет очень плохо! И далее показывался пример из Священного Писания, который иллюстрировал эту идею. Или: «Будешь говорить правду, будешь честным – будет с тобой то, и то, и то хорошее. Будешь лжецом – все будет плохо, и твоя жизнь закончится очень трагично».

И вот эти образы – конкретные, очень простые, понятные, яркие, художественные, но конкретные, давали человеку правильные понятия, каким бы ни был сам человек. Ведь одно дело – воспитать его на некоторых примерах, а другое дело – воспитать его способным к поступку, причем поступку благочестивому; способным жить по тем понятиям, которые были сформированы его воспитанием.

Но и грешник – человек грешащий, знал, чем он закончит. Он знал, и именно эта правда приводила его к переменам. Он был способен на покаяние, был способен к тому, чтобы оставить зло, потому что знал: иначе ничего хорошего не будет. Он думал: «Пусть я лучше потерплю скорби в этой жизни, пусть я буду наказан Богом в этой жизни – только бы мне улучить спасение в той!». И эти правильные установки в конце концов приводили человека и к правильному отношению к скорбям.

Но сейчас все это от нас ушло. И мало того, что все это ушло из-за отсутствия воспитания в вере, из-за отсутствия историй, правильных легенд, правильных сказок, которые рассказывали человеку с детства. К этому еще добавилась вполне управляемая, вполне регулируемая и целенаправленная деятельность средств массовой информации, которые как раз и делают процесс изменения человеческого сознания практически необратимым.

Получается следующая вещь, которая действует сегодня, сейчас, и всякий это действие знает по себе. Когда древнему человеку (условно древнему – скажем, жившему в девятнадцатом веке), говорили, что тот-то и тот-то пострадал, он реагировал на это очень простой мыслью: «Это не мое дело! Очевидно, что человек пострадал, потому что так надо».

Если человек был очень внимательный и чуткий, то он верил: либо пострадавший был действительно этого достоин, либо перед смертью он покаялся, принял эту скорбь как достойное возмездие за свои дела, и душа его спаслась. Но об этом он знал очень мало, ведь информационный круг, в котором жил человек, был очень узким – его составляли люди, которых он знал лично.

Человека не интересовала информация вообще – он жил в кругу тех людей, которых знал лично, и какие-то сведения он получал только об этих людях. Это было очень малой толикой информации, поскольку в основном он жил в очень узком мире. И когда в этот мир вторгалась скорбь, человек обычно знал, за что она и почему, и учился принимать эту скорбь. Или не принимал ее – бунтовал против этой скорби, но при этом понимал, что он бунтует против Бога. Но в целом мир был такой простой.

А сейчас, когда человек слышит об огромном количестве людей где-то на другом континенте, которых он знать не знает и никогда их не узнает – не узнает ни детей этих, ни взрослых этих, то он просто получает информацию. А поскольку правильного воспитания с детства у него нет, то всегда, когда он слышит некое свидетельство о скорби кого бы то ни было, кого он лично не знает (неважно, старики это, дети, мужчины или женщины, бизнесмены или учителя – ему нет до этого дела), то у него сразу возникает вопрос: «А почему? А за что? Почему пострадали дети? Почему пострадали заведомо невинные люди?» Хотя вопрос этот в принципе не по существу.

Но современный человек даже не может понять, что этот вопрос не по существу! Ведь отцы, и Библия, и вся система Божественного воспитания и человеческого воспитания говорит «обо мне», а не о других. Она всячески ограждает меня от того, чтобы я размышлял о судьбах других людей, – я ведь их не знаю! У меня есть только одна судьба – моя собственная, и о моей собственной судьбе мне и Библия, и Слово Божие, и святые отцы говорят: «Если с тобой случилась скорбь, значит, в этом есть причина, в этом есть смысл. И надо спросить себя: “Что со мною происходит?”»

Но человеку, чтобы не задавать себе этот вопрос, постоянно хочется спрашивать: «А что происходит с другими? Почему они-то мучаются? Ну ладно, со мной мы еще разберемся! Но они-то за что? Они-то почему?» Постоянное непонимание и постоянное возмущение этим непониманием: «Почему это происходит с другими?» – не дает человеку возможности увидеть то, что творится с ним самим и задаться вопросом: «А что творится со мной?»

Получается, что для человека важнее внимание к другим – важнее попытаться рассудить, что с ними произошло. Но сегодня мы стремимся даже не осудить другого и не рассудить о другом – нет, это уже давно прошло! Пытаясь понять, что произошло с другими, мы пытаемся судить Бога: «Почему Он это допустил? Почему Он так сделал? Почему Он не доложил мне о том, что Он сделал? Почему Он мне не объясняет логику Своих действий?» Мы постоянно призываем к ответу Бога!

Это и есть гордыня, которой в Средние века и видом не видывали, – это очень страшная гордыня, очень глубокая гордыня. Потому что понятно: призвать на суд Бога может только существо, которое мнит о себе очень и очень многое, которое сознает себя вправе требовать отчет от Бога.

Ну и понятно, что, пребывая в таком состоянии – в такой гордыне, где уж мне принять скорбь, когда она придет? Ведь я же заведомо уверен, что все страдания и скорби мира несправедливы! И все, что происходит в мире,– несправедливо, все незаконно, все неправильно, а уж тем более мои скорби! И я оправдан в глазах своих! Раз Бог не ответил мне на вопрос «Почему там погибли невинные люди?» значит, Бог не вправе требовать от меня смирения перед теми скорбями, которые терплю я. И эта гордыня запутывает нас окончательно.

Ведущий священник Константин Корепанов

Записала Инна Корепанова