Церковнославянский язык. Грамматики и словари

Сергей Анатольевич Наумов. Буква в духе. Церковнославянская грамота. Грамматики и словари. Первые грамматики.

Здравствуйте. Сегодня мы с вами поговорим о появлении первых грамматик и словарей, и вообще о грамматической мысли в отношении церковнославянского языка.

Неслучайно первые грамматики и словари появляются спустя много лет – десятилетий и даже веков, после деятельности Кирилла и Мефодия.

От Кирилла и Мефодия остались, прежде всего, тексты и ученики.

Дело в том, что славянский способ изучения церковнославянского языка, в принципе, родного языка, немножко отличается от того, к чему мы привыкли в школе и т.д., и т.д.

Есть два способа изучения языка: синтетический и аналитический. О синтетизме и аналитизме имеет смысл сказать несколько слов.

Любой анализ – это расчленение на части. Любой синтез – это составление целого из частей.

Для славянского культурно-исторического типа (о культурно-исторических типах мы поговорим более подробнов следующих передачах) характерен синтетизм в изучении церковнославянского языка. То есть ребенок сначала овладевал азбукой, а потом ему предлагали сразу тексты. Тексты объединяли в себе сразу всё: и грамматику, и словарь – всё сразу, всё настоящее. Причем, это были не тексты типа «Мама мыла раму», а Псалтирь, Часослов – именно те настоящие тексты церковные, которые может читать мирянин.

Западноевропейская или романо-германская традиция изучения языка немножко другая – аналитическая. Она стремится расчленитьязык, разделить его на словарь и грамматику, потом грамматику разделить на части речи, части речи еще на какие-то части и т.д. и т.д., и, изучив до мельчайших частиц, всё понять.

Нельзя сказать, что один способ хороший, а другой способ плохой. Но можно сказать, что один способ нам родной, а другой чужой. Именно так сложилось в истории, что синтетический способ был нам родной, а аналитический – чужой.

Нельзя сказать, что в той же самой Европе не чувствовали недостаток своего аналитического метода.

​

Был такой поэт Гёте, который написал следующее: «Живой предмет желая изучить, чтоб лучшее о нем понятье получить, ученый прежде душу изгоняет, затем предмет на части расчленяет и видит их, да жаль: духовная их связь тем временем исчезла, унеслась».

В конце XVI – начале XVII века на юго-западных русских землях, находящихся тогда под властью Польши, сложилась такая ситуация, что государственной религией было католичество. Весь административный ресурс,как сказали бы мы сейчас, работал на католичество, в том числе и в области образования. Был даже – онсуществует и до сих пор – специальный Орден Иезуитов (от имени Иисус в его латинской огласовке), который занимался распространением католичества в первую очередь с помощью образования и обучения. Это им удавалось очень неплохо, у них была налаженная система образования, и стоило, образно говоря, пойти в иезуитский детский сад, как впереди открывалась совершенно прямая дорога: семинария, коллегия, академия и университет где-нибудь в Венеции…

У православных такой накатанной системы образования не было. И ордена, подобного иезуитскому ордену, который этим занимался бы, тоже не было. Но поскольку ситуация требовала какого-то противодействия, стали возникать православные братствав разных городах: в Минске, во Львове, в Вильно (нынешний Вильнюс) и т.д. При этих православных братствах стали образовываться братские школы, в которых велось обучение детей, чтобы они не учились у иезуитов.

Надо сказать, что образование всегда связано с воспитанием. Любое образование. Это знает любой педагог со студенческой скамьи: когда готовишься к занятиям со школьниками, прописываешь цели урока. Цель такая, цель сякая, цель по развитию речи. И обязательно воспитательная цель. Не потому, что ее надо туда включить, а потому, что она там всегда есть, нужно только ее в явном виде прописать.

Наша передача носит учебный характер, и вы, может быть, не замечаете, но воспитательная цель у нас тоже присутствует.

У иезуитов тоже присутствовало это самое воспитательная цель, она была очень хорошо прописана, в явном виде, и что касается языка, общение в иезуитских учебных заведениях должно было вестись только на латыни, причем не только в рамках учебной программы, а и между собой. Если кто-то позволял себе слово из родного языка, не латинское, то его подвергали суровому наказанию.

Когда я впервые прочел про «суровое наказание», подумал: «Что же это за наказание такое?», и начал искать. Искал, искал – нашел суровое наказание: вешали на этого несчастного ученика бирку позора. По нынешним временам – бирка, она и есть бирка, с ней же всё равно в столовую пускают… Может быть, она была тяжелая, как медаль за пьянство при Петре Первом… Тем не менее бирка была позором. Но от бирки можно было избавиться путем подстрекательства своего товарища на то же самое. Тогда бирка позора перевешивалась на другого, а ты – чист.

В общем, иезуитские методы есть иезуитские методы.

Поскольку нужно было что-то противопоставить именно иезуитам, а пример учебной деятельности был перед глазами только иезуитский, естественно, что обучение в братских школах было в чем-то похоже на обучение в иезуитских коллегиях. Нельзя сказать, что слепо заимствовалось всё, но некоторая интерференция взаимопроникновения была, в том числе и аналитический принцип, он тоже проник в братские школы. И там уже изучение церковнославянского языка велось не по Псалтири и Часослову, не по синтетическому методу, а по аналитическому, т.е. по учебнику грамматики, по словарю и т.д.

Естественно возникла необходимость в словаре и грамматике. И если словаря не в таком явном виде, то грамматики-то уж точно. Стали появляться грамматики церковнославянского языка.

Например, преподаватель Львовской братской школы Лаврентий Зизаний в 1596 году в г. Вильно издал книгу, которая называлась «Грамматика Словенска».

Но самой известной грамматикой той поры стала грамматика Мелетия Смотрицкого (вмиру Максима Герасимовича Смотрицкого) – архиепископа Полоцкого. Надо сказать, что сама жизнь Мелетия Смотрицкого явилась яркой иллюстрацией того, как можно хорошо начать, и плохо кончить. Он был сыном ректора Острожской братской школы – школы, которую открыл князь Константин Острожский, тот самый, который помог Ивану Федорову печатать Острожскую Библию. Соответственно ректор Острожской школы Герасим Смотрицкий тоже участвовал в создании нашей первопечатной Библии. Сын Герасима, отучившись в этой самой Острожской школе, поступил в дальнейшем в Виленскую иезуитскую академию. В академию просто так не поступишь – надо принять католичество, и он его принял. Отучившись в академии, поучившись за границей в разных европейских университетах, Мелетий (Максим) Смотрицкий вернулся на родину. Признав, что заблуждался, будучи католиком, опять принял православие и начал активно бороться с католической экспансией с помощью полемических сочинений и т.д.

К этому периоду его деятельности, а именно к 1619 году, относится первое издание в г. Евьеграмматики МелетияСмотрицкого, вышедший под названием «Грамматика словенския правильное синтагма». Далее эта грамматика неоднократно переиздавалась и на юго-западе Руси, и в г. Москве в 1648 и в 1721 году. В частности, по изданию 1721 года учился М. Ломоносов, и назвал грамматику Смотрицкого и арифметику Магницкого своими «вратами учености», т.е. очень хороший грамматический труд, конечно, не без влияния аналитизма, но тем не менее.

С течением времени выяснилось, что полученное Мелетием Смотрицким в иезуитских учебных заведениях, прорастает и дает свои плоды: он начал склоняться к унии, и до того досклонялся, что, будучи архиепископом Полоцким, Витебским и Мстиславским, не мог приехать на свою кафедру, так как знал, что паства его убьет, физически уничтожит, как уничтожила его предшественника на этой же кафедре именно за склонность к униатству.

Умер Мелетий Смотрицкий в 1633 году в маленьком монастырьке, никому не интересный: униатам и католикам, так как у него ничего не получилось с унией, а православным, потому что к унии призывал. А учебник – хороший.

В Москве, а кое-кто и на юго-западной Руси, настороженно относились к грамматическим трактатам. Например, был такой Иоанн Вишенский, который говорил, что церковнославянский язык одним прилежным чтением приводит к Богу, и не надо никаких ухищрений типа риторики, грамматики и пр.

Но, тем не менее, в жизни сложилось так, как сложилось, и грамматики церковнославянского языка заняли свое прочное место в церковнославянской филологии, почти вытеснили исконный синтетический метод. Оно было бы и не плохо, если бы два этих метода гибко сочетались: всё до основания рассмотрели, а затем всё опять собрали и увидели, как оно работает в текстовом виде. Но этого самого собирательства часто не происходило, и оставался один голый аналитизм, а к чему это привело, мы с вами увидим на примере патриарха Никона в следующей передаче.

Всего доброго.

ЧТО ПОЧИТАТЬ:

•  Ботвинник М.Б. Лаврентий Зизаний. Минск, 1973.

•  Булич С.К, Церковнославянские элементы в современном литературном и народном русском языке. Ч. 1. СПб., 1893.

•  Журавлев В.К. Русский язык и русский характер. М., 2002.

•  Засадкевич Н. Мелетий Смотрицкий как филолог. Одесса, 1883.

•  Мечковская Н.Б. Ранние восточнославянские грамматики. Минск, 1984.

•  Прокошина Е.С. Мелетий Смотрицкий. Минск, 1966.

•  Ягич И.В. Рассуждения южнославянской и русской старины о церковнославянском языке. СПб., 1895.

Кандидат филологических наук
Сергей Анатольевич Наумов

Расшифровка: Римма Адомайтите