Церковнославянская грамота. Ситуация в начале XX века

Здравствуйте! В прошлый раз мы с вами поговорили о том, что такое культура и подошли к разговору о том, что есть церковнославянский язык в русской культуре. Сегодня мы постараемся рассмотреть это на примере революционной ситуации.

Культура – это след менталитета в какой-либо действительности: материальной или духовной. Культура, как язык: язык никто, никогда, нигде не видит, все видят речь. Речь – это соединение языка с каким-то материальным носителем. Если мы читаем письменный текст, то это соединение языка с чернилами, с бумагой и пр. Если мы слышим какую-то речь, это соединение языка с акустическими колебаниями. И так далее, и так далее. Но язык в чистом виде нам не доступен. Мы знаем, что он есть, но он, как человек-невидимка: пробежал, следы есть, а самого не видно.

Примерно то же самое происходит с менталитетом: пробежал, культуру сделал, самого его не видно, но видно, какую культуру он сделал.

В прошлый раз мы также сказали о том, что доминанта русского национального менталитета – это искание абсолютного добра, в частности, для русского менталитета – именно в церковной форме.

Дело вот в чем: до крещения Руси не было как такового русского народа, были восточнославянские племена: северяне, поляне, кривичи, древляне и т.д. А русский народ, как русский народ, образовался после крещения Руси. Следовательно, народообразующим началом для русского народа является православие, которое пришло к нам опять же в форме славянского православия, с церковнославянским языком. Церковнославянский язык, мало того что связан именно с самой сердцевиной, доминантой именно русского человека, он связан с этим самым исканием абсолютного добра, и т.д., и т.д. Если из русского человека извлечь православие, он перестает быть русским человеком.

Если к представителям восточнославянского, даже восточнославянск их племен, добавить их искание абсолютного добра, абсолютного блага, то они становятся русскими, причем, не автоматически и не сразу. Например, мы не раз уже говорили о том, что при открытии князем Владимиром первых школ на Руси, матери учеников, которых он брал в эти школы учиться, плакали по ним, как по мертвым. Летописец добавляет: «Потому что они не были просвещены Светом Христовой веры».

Получалось так, что матери – это еще древлянки, полянки и северянки, а дети, просвещенные Светом Христовой веры и не отягощенные многолетним опытом жизни в язычестве, уже сформировали первичный костяк русского народа. Потом всё это накапливалось, накапливалось, накапливалось, и мы постепенно, что называется, обрусели.

То же самое: невозможно быстро из русского народа сделать не русский. Для этого также нужны: во-первых, определенное время, а во-вторых, определенные условия.

Первое условие – это, естественно, расставание с Православной верой. Это, что касается религиозных форм жизни. Но ведь есть же еще и в языке, в национальном языке существует церковнославянский язык, как одно из языковых состояний. Естественно, с ним тоже нужно расстаться, дабы из русского человека сделать, например, советского человека.

Вот начало ХХ века. 1905 год – революция. 1917 год – еще две революции. Что же такое должно произойти с народом, чтобы он начал бороться практически сам против себя? Должен быть какой-то подготовительный период. И на самом деле получается вот что: доминанта национального менталитета, которая заключается в искании абсолютного добра и блага в форме Православной веры, вдруг начинает раздваиваться.Одни ищут в форме абсолютной веры абсолютное добро и благо, а другие ищут добро и благо здесь и сейчас – это уже другая доминанта, связанная с другими вещами. И когда этот фокус раздваивается, если обе доминанты достаточно сильны, они начинают друг с другом бороться, и, в конце концов, сталкиваются уже кроваво. Начинается то, что называется гражданской войной, революцией.

Посмотрим что пишут, например, представители не церковной, а земской школы в отношении церковнославянского языка. Это примерно 1907 год, период между революциями. Была такая Лига образования Московского областного отдела.

В пункте 21 своей записки об организации школы на новых началах от января 1907 года эта самая Лига декларирует: «Славянский язык исключается из программы начальной школы. Такие сокращения ныне действующей программы дадут возможность более продуктивно использовать остающееся время в интересах общего развития учеников».

Опять же, за примерами далеко ходить не надо: на наших глазах происходит сокращение русского языка и литературы в угоду каким-то малопонятным предметам в «интересах общего развития учеников».

На собрании Екатеринославского губернского земства в 1906 году земство Мариупольского уезда заявляет, что в школах «желательно возможное сокращение славянского языка до минимума», а Бахмутское земство находит необходимым исключить из программы начальной школы славянский язык «ввиду его непрактичности и трудности изучения в народной школе».

Насчет непрактичности это они хорошо подметили: религия вообще дело непрактичное, если только это не протестантство, которое прямо вменяет в обязанность своим адептам обогащаться.

Но на самом деле, если взять бумажку, написать на ней формулу, допустим, реакции термоядерного распада, то эта формула на бумаге будет ничто, пока под нее не сделают соответствующую установку, пока все это не воплотиться в формы технические и т.д., и т.д. Вот тогда то, что написано на этой бумажке, приведет к огромным последствиям.

И церковнославянский язык – это именно то и есть. Казалось бы, непрактичная вещь, но на самом деле это то, что формирует славянское отношение к жизни, славянское и русское дыхание, и дух.

Начать с того, что церковнославянский язык – это самое сложное, что есть в русском национальном языке. Из трех стилей: церковнославянский, как высший, литературный, как средний, и говоры, как низкий (опять же, низкий, не значит плохой, а значит бытовой), самым сложным является церковнославянский язык. Именно он унаследовал от греческого языка результат развития того на протяжении нескольких тысяч лет под влиянием писателей, ученых, поэтов, врачей, политиков, философов – все, что было в греческом языке, взял на себя церковнославянский язык.

Литературный язык – это облегченный церковнославянский: падежей поменьше, букв поменьше, глагольных времен поменьше, чисел поменьше, чего не возьмись – всего в литературном языке в грамматическом отношении поменьше. Поэтому самую высокоинтеллектуальную область формировал именно церковнославянский язык, и пока был этот мощный церковнославянский пласт, из которого можно было черпать неисчерпаемо, потому что, например, полного словаря церковнославянского языка в принципе невозможно составить – это не какая-то популистская вещь, об это написал именно человек, который занимался и занимается составлением церковнославянских словарей. Наряду с конкретными словами система церковнославянского языка содержит еще и словообразовательные принципы, по которым совершенно свободно можно производить новые слова и они не будут смотреться, как некие окказионализмы или неологизмы. Они будут смотреться, как обыкновенные церковнославянские слова. Именно на эту-то цветущую сложность и были нападки в начале ХХ века, когда все слегка сошли с ума со всеми революционными вещами.

На самом деле всем казалось, что сейчас мы что-то такое сделаем, и будет хорошо, и упускалось из виду то, что считалось незыблемым. Например, всегда считалось, что Россия – большая страна, потому что всегда у нас эта «большесть» и есть, это принималось за константу. Никто не имел ни малейшего представления о том, что всё может развалиться. Или всем казалось, что русский народ всегда будет таким, никто не мог даже помыслить себе, что всё так вдруг изменится и окажется более зыблемым, чем думалось.

Практическим следствием этого брожения умов в начале ХХ века явилось всё, что касалось церковнославянского языка. Конечно, были апологеты, которые очень продуктивно трудились в области защиты церковнославянского языка, разъяснения – зачем он нужен, т.е. уже в состоянии легкого помешательства разъяснения, зачем нужен церковнославянский язык, это всё равно, что ребенку разъяснять, зачем нужна мать – это априорная вещь.

Так вот, несмотря на существование некоторых апологетов и подвижников, ситуация этого легкого сумасшествия приводила к некоторым практическим вещам, о которых мы узнаем в следующих передачах на примере деятельности Комиссии по исправлению богослужебных книг 1907-1917 гг., на примере того, что будет твориться с церковнославянским языком на Соборе 1917-1918 гг., на примере деятельности обновленцев, и ярче всего на примере деятельности богоборцев. Следующие несколько передач и будут этому посвящены. Всего доброго.

ЧТО ПОЧИТАТЬ:

•  Богослужебный язык Русской Церкви: История, попытки реформации. М., 1999.

•  Герд А.С. Лингвистическая типология древнеславянских текстов. СПб., 2008.

•  Горянин А.Б. Мифы о России и дух нации. М., 2001.

•  Кравецкий А.Г., Плетнева А.А. История церковнославянского языка в России (конец ХIХ – ХХ век). М., 2001.

•  Соколов А.Г. В защиту церковнославянского языка. Астрахань, 1910 (Оттиск из Астраханский епархиальных ведомостей Н*Н*1-12 за 1910 год).

Кандидат филологических наук
Сергей Анатольевич Наумов

Расшифровка: Римма Адомайтите