Беседы с батюшкой. Эфир от 6 августа

В московской студии нашего телеканала на вопросы телезрителей отвечает архимандрит Алексий (Вылажанин), благочинный Петропавловского округа Московской (городской) епархии, настоятель храма святых первоверховных апостолов Петра и Павла в Лефортове, член Канонической комиссии при Епархиальном совете города Москвы.

– Скоро начнется пост, он будет очень короткий, но очень строгий. Обычно в преддверии больших церковных праздников (и, в принципе, во всей нашей повседневной жизни) бывают искушения. Первый вопрос: что такое искушение, как его распознавать и как с ним бороться? Или вовремя не переступить черту…

– Искушение – это то, что идет вразрез с волей Божьей. Оно, конечно, соблазнительно, и хотелось бы это сделать, но делать этого, если мы считаем себя христианами, не стоит. Допустим, не положено есть рыбу Успенским постом, а есть искушение: увидел кусок вкусной красивой копченой рыбы – и хочется вдруг ее съесть. Это искушает враг. У тебя есть возможность выбора – или съесть это, или воздержаться. Это обыденный пример. Так и во всей нашей жизни. Пригласили тебя на день рождения или юбилей, ты вроде бы отказаться не можешь, должен пойти; вот как себя там вести? Можно исходить из того, что старцы говорили: раз тебя пригласили, раз пришел, значит, можно и все есть, и веселиться, и радоваться. А можно себя все-таки держать в рамках.

Ты пришел, чтобы не обидеть человека, поздравил его, сидишь за столом. На столе всегда можно что-то выбрать, у тебя всегда есть выбор. Можно есть соленые огурцы, а можно кусок мяса в рот положить. Можно плясать в угаре, а можно внутренним, духовным состоянием быть радостным и необязательно всему этому поддаваться. Это искушение. Право выбора у тебя: или поддаться ему, или нет. Искушение – это когда тебя искушают, ты знаешь, что этого нельзя делать, но тебе предлагают: давайте это сделаем… Как-то надо преодолеть… Мы знаем, кто враг, глава искушения, искуситель, который нас искушает, – это на протяжении всей истории человечества есть.

– Это борьба, которая идет постоянно…

– Конечно, внутри…

– …и уж кто победит… Часто проигрываем.

– Ну, это как в «Братьях Карамазовых»: бес борется с Богом, а поле битвы – души людей.

– Да, именно так и есть, и наша задача – как можно больше одержать побед.

– Вопрос телезрительницы: «Не смогла приехать на похороны матери и отца, потому что не с кем было оставить детей. Молюсь за них в церкви. Совершила ли я грех, не простившись со своими близкими?»

– Ну, что сожалеть сейчас о том, что произошло? Вы же молитесь – это уже огромное счастье. У нас, к сожалению, понятие молитвы о своих близких такое: зашли в храм, подали записочку, поставили свечку… И многие считают, что это молитва, что этого достаточно.

– Еще денежку заплатили.

– Ну конечно, за записку же пожертвование внесли. И считают, что этого достаточно. Но на самом деле ситуации разные бывают. Иногда люди вообще находятся в разных концах земного шара и физически не успевают приехать на похороны к своим близким. Если человек ходит в храм, если исповедуется и причащается, является настоящим членом Церкви, настоящим христианином, наверное, он искренне будет молиться за своего усопшего не только в те моменты, когда подает записку, но еще и дома, на своих утренних молитвах. По крайней мере, по церковному Уставу в утренних молитвах есть поминовение о здравии, и это хорошо.

Думаю, в сложившейся ситуации никакой Вашей вины нет; ничего страшного, что Вы с ними не простились, потому что у Бога нет мертвых, у Бога все живые. Самое главное – это через молитвенное общение причащаться Святых Христовых Таин, когда частичка об упокоении погружается в Тело и Кровь; это как бы причащение от единой Чаши не только нас, живых, но и усопших, грехи которых омываются Кровью Христа. Поэтому не надо здесь особо думать о том, что было, надо более чутко относиться к живым, пока они живы, поминать своих усопших.

– Вопрос телезрителя: «У святых отцов есть такие высказывания, что самое страшное – это привыкнуть к вере. Во время богослужения все время повторяется одно и то же, то есть человек к этому привыкает. Наступает момент, когда таинства становятся привычным делом. Когда наступает этот момент, что таинство начинает становиться механическим исполнением обряда? И как этого избежать?»

Какой интересный, прекрасный вопрос.

– Замечательный вопрос. Когда начинается? Когда в нашем сердце появляется равнодушие. Священное Евангелие – тоже ничего нового в нем нет; казалось бы, чтения в течение года каждый раз одни и те же, ничего нового для себя открыть невозможно. Но ведь каждый раз, когда читаешь, ты каждый раз для себя находишь что-то новое. Если, конечно, не застопорился в своем духовном развитии. Если живешь как овощ – бездушно, безразлично, тогда ничего не обрящешь. А если в твоей жизни все-таки есть и падения, и взлеты, то ты начинаешь в разные моменты  жизни по-разному ощущать это. Господь тебе открывает через Священное Писание то, что нужно.

Так же и Божественная литургия. Если бы мы, во-первых, понимали, что каждая литургия в нашей жизни может быть последняя, каждое богослужение последнее! Если бы мы сопереживали и понимали вообще, что происходит в храме во время службы, во время вечернего богослужения, которому мы часто тоже не придаем особого значения!.. А ведь оно само по себе очень красиво по своему содержанию, и смысл глубокий в нем заложен, оно подготавливает нас к великому таинству Евхаристии, которое совершается за Божественной литургией. Когда мы начинаем это осознавать, то никогда не придет равнодушие. А если мы начнем охладевать, если не будем сопереживать, тогда, конечно, для нас все это будет повседневной рутиной. Так же, как молитва: если мы молитву пропускаем через себя, то мы ее переживаем, и она звучит в нас каждый раз искренне, идет к Богу. А если мы ее просто читаем, то, конечно, это повседневная рутина.

– В тему того, что привыкаешь к богослужению… Я очень часто бываю в храме: выполняю послушание певчего. Бывают такие периоды в моей жизни, когда я каждый день в храме. Действительно, это чувство притупляется, и очень сильно. Конечно же, каешься в этом, ищешь способы, чтобы не рассеивалось внимание. Я личным опытом хотел бы поделиться… Есть изменяемая часть богослужения, а есть неизменяемые. Неизменяемые – это понятно, что-то читается, что-то поется, и привыкаешь к этому, уже знаешь наизусть и можешь даже ошибки смешные делать из-за невнимательности и этой привычки.

Но есть изменяемые части: такие, как стихиры и так далее. Если ты понимаешь, на каком месте они поются, понимаешь, о чем будет речь, вслушиваешься в текст, тогда и служба приобретает несколько другую окраску. Начинаешь вдумываться в то, что происходит, и служба не становится обыденной и привычной.

Вопрос такой. Вы помните свою первую Евхаристию, свою первую службу, когда служили литургию? Возможно, один, когда в первый раз преломляли Тело Христово?

– Самая первая литургия – не самостоятельная, конечно, когда была священническая хиротония. Конечно, это остается в памяти. Сказать, что помню все детали, – не знаю... Я как-то вообще в жизни не ищу в деталях особого смысла. Знаете, некоторые люди во всем пытаются найти какой-то смысл…

– …Сентиментальность такая.

– …Трепетные, очень трепетные  моменты служения, конечно: предстоишь у Престола Божия… Конечно, это все проходит. Я помню, когда меня владыка постригал, говорил: «У тебя впереди три дня и две ночи, которые тебе предстоит провести в храме. Ты будешь предстоять перед Богом, вспоминать прошлое, мечтать о будущем, и больше в твоей жизни такого времени никогда не будет». Тогда я этого еще не осознавал; сейчас прошло почти тридцать лет, и я понимаю, насколько он был прав, насколько каждое его слово, сказанное мне, было на сегодняшний день, насколько он исходил из своего житейского опыта, насколько я все это пережил, как это было правильно. Трепет предстояния перед Богом, к сожалению, мы почему-то с годами теряем.

Первая Божественная литургия, Тело, Которое тебе дают на дискосе, частица, которой ты молишься, просишь Бога об укреплении в твоем предстоящем служении пастыря... Куда-то потом этот трепет потихонечку уходит, все становится обыденным. Не должно это быть обыденным. Почему старцы и говорят, что каждая литургия для нас должна быть как последняя. Потому что неизвестно, будет у нас завтра или не будет, будем ли мы предстоять у Престола Божия. Осознаем ли мы в этот момент свое недостоинство. Еще раз говорю, мы как-то часто расхолаживаемся, часто правило наше подготовительное начинаем немножко сокращать. Есть молитва Амвросия Медиоланского для священника, готовящегося к литургии. Есть мнение (старые священники говорят), что бывают ситуации разные: правило не вычитал, но хотя бы молитву Амвросия Медиоланского надо почитать. Сейчас я от одного архиерея слышал, что, мол, вот все помешались на этой молитве Амвросия Медиоланского, а правило совсем не читают. Нужно совмещать и правило, и молитву. В молитве Амвросия Медиоланского огромный смысл сокрыт. Если ее просто пробубнить (как и любую другую молитву), ничего в сердце не останется. А если ее прочитать священнику, пастырю со вниманием, то уже это его будет настраивать на предстоящее таинство.

Не зря нас учат: когда пришел в храм, оставь все свои заботы (внешние, семейные и прочие мирские) за порогом. Здесь ты и Бог, ты предстоишь перед Богом, приносишь бескровную жертву вместе с пришедшими людьми. Конечно, мы сами не всегда внимательными бываем, не всегда умеем сосредоточиться… Знаете, как алтарник, когда первый раз его вводят: пока ты стоишь в храме, молишься и завидуешь тем ребятам, которые в алтаре помогают, с таким благоговением… По крайней мере, я это помню по своей молодости, когда смотрел на детей настоятельских, как они в алтаре помогали, для меня это было что-то заоблачное. И когда ты приходишь в первый раз в алтарь, это трепет, хотя тебе объясняют, что можно, что нельзя. На самом деле и сейчас так же происходит у тех ребят, которые впервые переступают порог алтаря. А потом начинается повседневная жизнь, когда трепет потихоньку проходит, начинается привыкание, уходит это благоговение перед святыней. Вот это очень плохо. Мы не учим сохранять это благоговение. А учить как можно? Не словами, своим личным примером. Если несколько священников в алтаре между собой разговоры ведут какие-то и иногда даже очень громко получается, то народ это слышит и тоже начинает: раз уж им в алтаре можно разговаривать, почему нам нельзя?.. Поэтому как можно навести порядок в храме? Только если он есть везде. А если его нет нигде, то нигде и не будет.

Ушел от разговора о моей первой литургии. Я помню, первая литургия была в Новодевичьем монастыре, когда я проходил там свой сорокоуст. Всегда с огромной любовью вспоминаю отца протодьякона Сергия Стригунова (Царствие Небесное ему), который руководил нами тогда, следил за теми, кого рукополагали, подсказывал что-то. Кто-то его боялся, на кого-то он ругался. По милости Божьей у меня с ним сложились очень добрые отношения, с какой-то теплотой всегда мы встречались; по крайней мере, на меня он никогда не кричал. Господь так сподобил, что все прошло замечательно. Так что надо стараться сохранять благоговение перед Богом, перед святыми. Еще раз говорю, что если мы будем осознавать, что это последняя литургия в нашей жизни (а никто не знает, может быть, действительно это последняя служба, на которую Господь нас призывает), тогда, наверное, будем по-другому ко всему этому относиться.

– Вопрос телезрительницы: «Мне 81 год, масса заболеваний – диабет, анемия. Мне хочется попоститься, но ничего не получается. Что-то хочется для Бога сделать; что бы Вы мне посоветовали? Может, лишнюю главу из Евангелия читать или что-нибудь? Очень переживаю всегда, когда пост».

– Замечательно! Не зря ведь в Священном Писании нам предписано: жизнь человеку – семьдесят лет, аще же в силах, восемьдесят лет, а дальше труд и болезнь. Поэтому все дальше по силам. Есть возможность поститься – значит, надо поститься. Господь ни от кого не требует чего-то лишнего, но какую-то краткую молитву Вы можете совершать – не оставляйте ее, совершайте. Можете читать лишнюю главу, возьмите для себя в этот момент лишнюю главу из Священного Писания. Хотя и со зрением бывает иногда в этом возрасте не все хорошо… Пост – это ограничение себя. Можно  себя в чем-то ограничить. Допустим, отказаться от какого-то одного вида продуктов: можно есть молочное, но отказаться от мяса. Ищите свой подвиг по силам. И конечно, хорошо иметь рядом батюшку, который Вас знает и сможет, исходя из Вашей ситуации, дать Вам совет. Потому что дать общий совет очень сложно. В любом случае подвиг должен быть посильным для человека. Господь укрепит и поможет, но для этого должна быть глубокая вера.

Я помню, как однажды по молодости ходил на крещение, за городом служил; мы ходили на иордань, ночью освящали; собирался народ, купались после этого. Подошла женщина и спросила: «А можно ли мне купаться? Мне сделали не так давно операцию, поставили клапан в сердце». Вот как дать человеку совет, как взять на себя такую ответственность? Я говорю: «Если Вы сомневаетесь, не надо, не купайтесь. Если у Вас нет сомнения никакого, если верите, что Господь Вам поможет, вот тогда…» Какая счастливая она вышла из этой купели! Поэтому каждый для себя должен сделать выбор, насколько он любит Бога и насколько  готов ради Бога пострадать. И до маразма доводить тоже не надо. Вот я буду страдать от болезни и умирать, когда есть предписание, есть возможность этого избежать. Лучше съешьте что-то, чего нельзя есть в этот момент, но молитесь Богу и имейте чистую душу. Сделайте для себя подвигом не расстраивать своих близких. Иногда мы вредничать начинаем – не вредничайте, имейте любовь, не раздражайтесь. Вот эти подвиги духовные как раз по силам нам – независимо от наших немощей. Со смирением нести немощи свои надо, и это тоже уже подвиг.

– Знаю, что Вы какое-то время несли послушание митрополита Питирима (Нечаева), и конечно, хочется спросить о личности этого владыки, потому что я его помню только из детства, когда он еще служил. Конечно, это человек незаурядный для нашей Церкви. Несвятые святые в Вашей жизни? Расскажите о митрополите; может быть, еще о ком-то.

– Господь на моем пути действительно посылал замечательных людей, которые сегодня еще живы, есть и те, которых Господь взял… Наверное, уже и время пришло. Конечно, владыка Питирим – тот авва, пастырь, который родил меня для монашеской жизни, дал мне первые наставления. Может быть, не так долго я был непосредственно при владыке Питириме, но при его жизни я всегда пытался при первой возможности поехать к нему на богослужение, особенно если в Волоколамск он выезжал служить. Это духовное общение очень сильно поддерживало. Ощущение того, что есть такой человек рядом, всегда давало какой-то смысл в жизни. То есть это был видимый пример перед глазами, к которому нужно в какой-то мере стремиться. К сожалению, все мы люди, у всех нас есть свои плюсы, свои минусы. Наверное, у владыки Питирима можно было многому научиться. Это и любовь к богослужению, красота богослужения, которая у него была не наигранная, а искренняя, изнутри исходящая. Это очень важно: то, что было. Это сохранение старых традиций, любовь к ним, он приучал нас к этому. Это огромное счастье.

Отец Виктор Шиповальников, к сожалению, тоже преставился. Он прожил долгую и сложную жизнь, но я считаю, очень счастливую пастырскую жизнь. Прошел и лагеря, и немецкий плен в свое время, будучи священником, и в оккупации находился; рукоположился в оккупированной Одессе. Потом в лагеря попал, потом были многие годы служения в разных епархиях Русской Церкви, потому что за его активность его нигде долго не держали, а пересылали, выгоняли с одного места на другое. Но любовь к Богу была у него, то, чего нам сегодня, наверное, не хватает: упование на волю Божию; понимание, что Господь будет укреплять нас и помогать нам. В них это всегда было, они всегда на Бога уповали, верили, что Господь всегда укрепит. Нам сегодня этой веры не хватает. Сегодня мы переживаем за сегодняшний день, за наше материальное благосостояние, еще за что-то и пытаемся как-то это укрепить, а вот они – нет. И Господь все давал, а они отдавались своему служению.

Я всегда вспоминаю сына отца Виктора Шиповальникова, Алексея Викторовича. Он в Америке живет. Он не стал священником, но он регент хора, преподает в православной семинарии в Штатах. И когда его спрашивали, почему он не стал священником, он говорил: «Передо мной была задана очень большая высота, я понимал, что таким, как папа, я никогда не смогу стать. Быть священником хуже я никогда не хотел». Но в силу своих возможностей он все равно всю жизнь свою посвятил Церкви.

Слава Богу, живой, и дай Бог крепости душевных и телесных сил отцу Дамиану Круглику. Это мой первый настоятель, при котором я пришел в Церковь, первый человек, у которого я исповедовался. Человек, который мне давал мою первую рекомендацию в семинарию в 1985 году, когда я пытался туда до армии поступать. Но тогда до армии не очень принимали. Все понимали, что не поступлю, отец Дамиан тоже говорил, что не поступлю, но все равно дал мне рекомендацию. Я поступал, пробовал. Конечно, не поступил, потом два года в армии. Дай Бог доброго здоровья батюшке! Всегда его помню, всегда с любовью.

Замечательный пастырь – к сожалению, его уже нет – отец Владимир Ганин. Чему они учили? Они учили любви к Церкви, к Богу, к богослужению, к тому служению, которое ты совершаешь. Иногда нам так тяжело, так устаем, так сложно! А я приезжал, смотрел: этот маленький, старенький (совершенно иногда и сил у него нет, казалось бы, откуда они брались, уже восемьдесят лет) с чемоданчиком собирается, идет на любую требу, не думая о том, сколько ему за это заплатят, далеко ли надо ехать, надо ли просто причастить или пособоровать. Просят соборовать – едет соборовать. А мы ропщем: соборование – это долго, это тяжело… Вот это любовь, это служение. Поэтому когда мы идем служить Богу, мы должны идти служить прежде всего из любви к Богу. Тогда все будет легко и хорошо, тогда мы будем чувствовать ту благодать, которую Господь нам дал. А если идем из каких-то меркантильных соображений? Мы, конечно, будем служить и  Господь нам за это даст материальное благополучие, но тогда мы не будем ощущать той благодати, которую Господь нам посылает.

– Вопрос телезрительницы: «Меня интересует шестопсалмие. Передо мной книга «О поклонах во время богослужения» (из методик Клиросной школы), и тут написано, что во время шестопсалмия не делают поясных поклонов и крестного знамения, потому что оно символизирует Страшный суд. Как правильно: действительно стоять как на Страшном суде – не креститься и не кланяться, на колени не вставать?»

– Здесь, наверное, даже не столько Страшный суд, сколько творение мира происходит в этот момент. Опять же, это то благоговение, о котором мы говорим. Почему-то у нас считают, что раз шестопсалмие началось, значит, можно расслабиться, посидеть поговорить друг с другом, и неважно, что там читается.

– Можно выйти на улицу, подышать воздухом…

– Да, на улицу выйти. В советское время певчие у нас не все же глубоко верующие были, можно было в этот момент выйти покурить, многие из них бегали, особенно мужчины. Было такое, ну что же, никуда не денешься...

– К сожалению, певчие – люди светские зачастую.

– Поэтому и уходят. По-моему, или в Октоихе, или в Триоди постной есть указание по поводу Псалтири. Написано, что во время чтения шестопсалмия да не чихнет никто! Даже чихнуть не разрешалось… С каким благоговением и трепетом мы должны в этот момент сосредоточиться на нашем предстоянии перед Богом! Когда совершается, допустим, таинство миросоздания. Шесть дней творения Божия...

– Просто поясными и тем более земными поклонами можно помешать, ведь не всегда получается это бесшумно делать.

– Всему свое время. Вот опять же понятие: молиться – значит, начинаем креститься. Но ведь молиться и креститься – это разные вещи. Надо осознать крестное знамение, что это вообще такое. Вы на себя наносите символ того креста, на котором Господь страдал за нас с вами. И не надо до бесконечности себя крестить. От этого ни благодати, ничего не прибавится. А часто и благоговения-то в крестном знамении не бывает. Иногда как мух гоняют, рукой машут, а ведь надо фиксировать каждое движение. Это же те места, куда гвозди вбивались – в руки и ноги Христа Спасителя. Об этом помнить надо, тогда крест нас ограждать будет, это не махание рукой вокруг себя. Поэтому надо в какие-то моменты сосредоточиваться. Допустим, Евхаристический канон. «Всякое ныне житейское отложим попечение» – ну отложите все; может быть, и креститься в этот момент лишний раз не надо. Сосредоточьтесь на завершении того таинства, которое совершается. Тогда мы начнем чувствовать литургию, тогда мы не будем к ней привыкать, тогда каждый раз для нас будет как что-то новое.

– Тем более времени-то занимает это немного. На Херувимской выйти – ну семь, десять минут максимум, смотря как хор поет и священник выходит на вход. А Евхаристический канон – это пятнадцать минут от силы, такой маленький промежуток времени на самом деле!..

– Из любви к нашим прихожанам, как бы неся их немощи на себе, мы иногда немного сокращаем богослужение, потому что живем в городе, все-таки это не монастырские, а приходские храмы. Служба в каких-то моментах сокращается. Нужно? Наверное, нужно. Три-четыре часа простоять на богослужении в сегодняшнем городском ритме сложно. Но мы не ломаем строй богослужения. Есть какие-то вещи; они, понятно, как сокращаются. Есть какие-то вещи, для меня непонятные. Допустим, очень частая практика, когда первый час сокращают до одного псалма.

– «Милость и суд…»

– Да, ровно пять минут времени, которые ты экономишь, в полуторачасовом богослужении абсолютно не играют никакой роли. Или уж вообще тогда первый час не читать, а уж если читаете, читайте его полностью. Или кафизму: или одну славу читают, или по одному псалму на каждой славе читают. А если кафизма из одного псалма состоит, как ее делить, как сокращать? Или прочитайте ее всю, пятнадцать минут эта кафизма займет лишнего времени – вашего пребывания с Богом. Ничего не убудет от нас. Ну, не час тридцать служба будет идти, а час сорок пять. Почему мы спешим уйти от Бога? И так не очень много времени мы с Ним проводим. Потому что все куда-то спешим, потому что начинается с нас, пастырей, потому что мы тоже куда-то спешим. То нам к матушкам надо, то мы по пробкам поедем, то еще что-то, то дома семья ждет, которая нас не видит. Всегда нам что-то надо, что-то не успеваем. Поэтому теряется это…

– И надо, чтобы прихожане тоже молились за своих батюшек.

– Не зря в народе поговорка: каков поп, такой и приход.

– Это да. Но все равно, знаете, был такой случай. Один прихожанин говорит: «Не люблю нашего батюшку, не нравится он мне». Спрашивает, может, другого духовника ему найти. «А ты молись за него, чтобы он был лучше». – «Да, правда, буду молиться». Вот и все…

– Ведь одному священнику не разрешается литургию совершать. Обязательно должен быть хотя бы один прихожанин в храме, еще один человек, который будет петь, читать. А батюшка один не может в принципе совершать Божественную литургию. Поэтому, конечно, мы должны друг за друга молиться, к этому стремиться.

– Просто, понимаете, в чем стереотип. Недавно встретил знакомых, которые говорят: «Хотим на отчитку сходить к отцу Герману». Туда ходят люди, которые имеют какие-то духовные проблемы (может, одержимы бесами, еще что-то), какие-то свои вопросы. Я говорю: «А зачем вам, что вы хотите?» – «А мы хотим эффект!» Относятся как к шаману какому-то, простите, как к кому-то, кто преподносит обряд, и за это готовы заплатить…

– К сожалению, в этом мы виноваты тоже, потому что у нас некоторые батюшки без дела и по делу начинают направлять на отчитку свою паству.

– А некоторые и додумываются до этого сами.

– Некоторые сами додумываются, некоторых батюшки к этому подталкивают. В этом беда. Почему это происходит? Потому что от каждого действа ждут чуда, панацеи. Но не понимают, что каждое церковное действо, особенно таинство, должно привести к тому, что каждый из нас должен задуматься над собой, над своей жизнью, что-то в этой жизни изменить. Идти на исповедь, причащаться – надо же с батюшкой разговаривать, а батюшка сказал, что надо себя в чем-то поменять, что сегодня не надо причащаться: как-то не очень подготовились, завтра приходите, подготовившись; походите почаще, тогда, может быть, что-то получится. Надо потрудиться, а трудиться не хочется, хочется моментального эффекта. Значит, сейчас поедем отчитаемся…

– …Молитовки почитают – и проблемы решатся…

– Да, бес уйдет; десять новых придет в этот момент. Потому что закон: сосуд должен чем-то заполняться. А если нет духовной базы, нет возможности противостоять тем бесам, которые будут искать места, исходя из реальных бесноватых. Это со многим связано. «Батюшка, надо освятить квартиру». Освятили – ничего не изменилось. А что вы изменили в своей жизни после освящения вашей квартиры? Вы как-то изменили свою духовную жизнь, хотя бы анализ ее произвели? Нет, мы как жили, так и живем, ничего не меняем. А почему же должно было у вас что-то измениться? Или: «Мы же приехали, к чудотворной иконе приложились, нам надо получить чудо в этот момент, а чуда вдруг не получили. Значит, это неправильно»…

– Я вспомнил, одному знакомому три раза квартиру освящали, что-то никак не помогает... Три раза! Не знаю, как они священнику объясняли, когда приглашали, что происходит. Или мой начальник, замполит в армии, когда узнал, что я семинарист, позвал меня к себе и говорит: «Я три раза крестился, но никак ближе к Богу не стал». Я даже не знал, что ему сказать, единокрещение вроде бы… Но он не понимает. И это обрядоверие, к сожалению, сохраняется.

Вопрос телезрительницы: «Где-то я вычитала такую фразу: монахи – излюбленные чада Божии. Это действительно так? Я думаю, что многие христиане где-то в душе хотели бы быть монахами, но не каждому этот путь подходит. Чем монашество нынешнее, века нашего, отличается от монахов первых веков? Есть ли отличия и сходства?»

– По большому счету монашество теперешнее от монашества прошлого само по себе не отличается ничем. Другое дело, что монахи отличаются от тех. Иногда возникает чувство, что, идя в монастырь, человек идет не столько служить Богу, сколько ищет для себя комфортное место пребывания.

– Мизантроп такой.

– Ну, лентяй; не мизантроп, который делать ничего не хочет, а ищет себе место. Поэтому когда в монастырях при наличии трех-четырех священников служить некому (затруднение, что батюшка не может служить, ему тяжело), тогда, спрашивается, для чего все это нужно? Я не говорю, что мы все такие, везде есть замечательные монастыри – читаешь тех же псковских старцев… Всегда рекламирую книжную серию «Подвижники ХХ века», подвижники благочестия, в Сретенском монастыре издавалась, как раз в основном о псковских старцах. Люди, которые по шестьдесят лет не выходили с территории монастыря.

Старец Симеон пишет: за шестьдесят лет пребывания в монастыре в отпуске был один раз – и то жалею. А попробуй теперешнего монаха не отпустить в отпуск, так это ж скандал будет. Поэтому идем ли мы служить Богу или ищем какой-то комфортной жизни? И должно быть у нас так, как в миру? Не должно быть в монастырях как в миру. На Афоне про отпуска не думают, там приезжают Богу служить. Несут послушания. Дают послушание – выполняешь. Положено по послушанию куда-то поехать – едешь, не положено – сидишь на месте, занимаешься чем положено. Самое главное в монашестве – во-первых, найти монастырь, в который ты пойдешь, или старца, который благословит тебе, куда пойти, и принять эту волю Божью, если ты хочешь быть монахом и научиться подчинять свою волю воле более мудрых наставников.

Опять же, идти в монашество надо только из любви к Богу, ни по каким другим причинам. Вы говорите, что многие хотели бы, – кто хотел, тот пошел. А кто не хотел, многие потом уже начинают говорить: какое счастье, что ты монах. А кто ж тебе мешал быть монахом? Везде хорошо, где нас нет, везде свои трудности, свои проблемы, своя борьба идет, которую нужно преодолевать. Еще раз говорю, что не надо искать монашества в миру. К сожалению, у нас тоже такое бывает; сейчас у молодежи есть такое: вот я сейчас приму монашество, меня рукоположат – и поеду служить на хороший приход…

– Миссионерствовать…

– В советское время это было оправдано; человека постригали и за отсутствием монастырей отправляли служить на приход. К сожалению, я прошел этот путь. Ну, не было тогда такого количества монастырей, куда можно было бы пойти. Потом уже уйти в монастырь, конечно, сложно, мы привыкаем к тому образу жизни, который есть. Но он далек от идеальной монашеской жизни, к которой мы должны были бы стремиться. Скрыться от себя, конечно, за стенами монастыря тоже не всегда получится. Борьба есть везде. Но монах должен быть в монастыре. Особенно сегодня, когда человек, желающий идти монашеской жизнью, должен понимать, что он приходит в обитель и в этой обители может провести свою жизнь до последнего воздыхания. А не с надеждой на то, что завтра он станет архиереем, займет какую-то административную должность и будет продвигаться по служебной церковной лестнице. Не для этого надо идти в монастырь. Только если вы из любви к Богу пошли. На Афоне «круто» быть просто монахом, а не священником даже...

– Там, кстати, не так много священников.

– Там это ограничивается еще законодательством: не разрешают, есть штатное расписание, которое невозможно преодолеть, правительство не разрешает иметь больше духовенства, чем положено.

– Мы говорили о том, чем отличается современное монашество от древнего. В принципе, Вы на вопрос ответили.

– В нас заключается. Борьба у каждого была, и сегодня она происходит.

– Падали и тогда, и сейчас.

– Ищете монашеской жизни – ищите доброго наставника, который сможет вас вести, руководить вами в монашеской жизни на начальном этапе, который будет для вас примером вашего дальнейшего служения, ищите прежде всего монашеской жизни в монастыре, не думая о том, приведет вас Господь к какому-то другому служению впоследствии. Это будет ваш подвиг.

Сегодня мы говорили об отце Викторе Шиповальникове. Его в 1943 году в оккупированной Одессе рукополагал русский архиерей. Тогда Одесса находилась под юрисдикцией Румынской Церкви. Румынский митрополит, который там был, сказал: ты русский, пусть тебя русский рукополагает. И там на покое кто-то из наших митрополитов жил, он отца Виктора рукополагал. И когда он давал ему его первые наставления как пастырю, то говорил: «Отец Виктор, никогда никуда не просись. Куда пошлют, на то и будет воля Божья». И тем, кто желает монашеской жизни, хочу посоветовать: ищите прежде всего Царствия Божьего, остальное Господь вам на вашем пути пошлет. Если вы чего-то просите, то не требуйте как капризный ребенок: «Господь, дай!» «Господи, но если Твоя воля есть…» А то мы иногда просим того, чего и недостойны, и не в состоянии выполнить. Такое тоже, к сожалению, бывает. Господь лучше знает, что нам надо.

– Вопрос телезрительницы: «Как совершается поминовение на проскомидии, за кого совершается и что символизирует?»

– Мы знаем, что по традиции Русской Православной Церкви проскомидия совершается на пяти просфорах. Первая называется агничная, из нее вырезается Агнец – хлеб, который впоследствии (по нашей молитве, мы верим) пресуществляется в Тело Христово. Вторая просфора, из которой вынимается частица, – в честь Пресвятой Богородицы, так называемая богородичная просфора. Укладываются частицы на дискос рядом с агнцем, вырезанным из агничной просфоры, в воспоминание и память Матери Божьей, через Которую совершилось для нас таинство Боговоплощения.

Третья просфора вынимается за святых угодников, так называемая девятичинная. Мы поминаем пророков, Иоанна Крестителя, пророческий чин, апостольский чин, святительский чин, мученический чин, преподобных, бессребреников, равноапостольных и святых дня. Последняя частица вынимается в честь того святого, чья литургия в этот день совершается. Если литургия Иоанна Златоуста – в честь Иоанна Златоуста, если литургия Василия Великого – в память о Василии Великом.

И две последние просфоры: одна заупокойная, другая заздравная. Из них вынимаются частицы о здравии и упокоении тех, кого поминают в этот день. Подаются записки, и положено за каждое имя вынимать частичку (или за одну записку вынимать частичку) за тех, кто сегодня поминается. Отдельно просфора о здравии, отдельно об упокоении. Надеюсь, я ответил на этот вопрос, если там какого-то другого подтекста не было.

– Предлагаю подытожить нашу сегодняшнюю встречу.

– Дорогие мои телезрители, Христос сказал: ищите прежде всего Царствия Божьего, из этого все остальное в нашей жизни будет вытекать. Очень тяжело идти по современному бушующему миру, очень много соблазнов у нас бывает, очень много искушений. Кажется порой, что мы где-то недооценены бываем и близкими, и начальниками и что достойны большего. Всегда помните о том, что есть Тот, Кто любит нас больше всех. Это Господь, Который пострадал ради нас, ради того, чтобы дать нам возможность наследовать Царствие Божие.

Священное Писание нам говорит, что Господь лучше нас знает, что нам надо, и будет посылать нам то, что нужно. Это не значит, что мы должны сидеть, ничего не делать и ждать, пока благодеяния Божии будут на нас валиться. Конечно, мы должны трудиться, выполнять послушания, которые ложатся на наши плечи, честно, добросовестно. И помнить, что любящий Господь никогда никого не оставит, только если мы будем хотя бы немножко приоткрывать свое сердце для Него. Поэтому давайте откроем сердце для Бога, научимся любить Его так, как любит Он нас, принимать Его волю, которая не всегда, может быть, соприкасается с нашей волей. Его воля ведет нас от жизни временной к жизни вечной, а наша воля, к сожалению, порой ведет к погибели. Ищите прежде всего в жизни своей воли Божьей и, как говорил владыка Питирим, старайтесь ей не навредить.

Ведущий Сергей Платонов

Записала Маргарита Попова