Беседы с батюшкой. Православное отношение к театру и кино

В петербургской студии нашего телеканала на вопросы телезрителей отвечает настоятель храма Воскресения Христова (у Варшавского вокзала) в Санкт-Петербурге архимандрит Исидор (Минаев).

(Расшифровка выполнена с минимальным редактированием устной речи)

– Здравствуйте, дорогие зрители! Пока Михаил Проходцев уехал по академическому послушанию, я заменяю его на посту ведущего.

На ваши вопросы сегодня отвечает архимандрит Исидор, настоятель храма Воскресения Христова (у Варшавского вокзала) в Санкт-Петербурге.

Тема нашего сегодняшнего эфира – «Православное отношение к театру и кино». Отец Исидор, я немного познакомлю зрителей с Вашей биографией.

Вы выпускник актерского факультета Высшего театрального училища имени Щукина, затем преподавали на этом же факультете, а также трудились в театрах до самого поступления в 1991 году в состав братии Спасо-Преображенского монастыря на Валааме.

Из театра в монастырь – расскажите, как так получилось?

– Прямая дорога, потому что творческие люди открытые. Во-первых, в отличие, например, от бизнесменов, военных, продавцов, таксистов они сталкиваются со священными текстами. Например, в «Гамлете» много таких текстов. Тень отца Гамлета говорит: меня убили в самые греховные моменты, и я пришел в вечность неготовый; я не причащен и даже миром не помазан. Кстати, неправильный перевод: не «миром», а «елеем». Потому что имеется в виду соборование. Должно быть, допустим, так: «непричащенный, маслом не помазан». Но переведено по-другому. Или когда Гамлет пришел убить обидчика отца – своего дядю Клавдия, который женился на его матери, занял престол. Гамлет стоит с ножом, а Клавдий в этот момент молится. И Гамлет говорит: нет, в этот святой момент, когда он кается перед Богом, я его не убью; я подловлю его в его грехопадении и тогда убью. То есть мы видим мотивации христианские; даже, я бы сказал, церковные.

Много таких текстов, вся дореволюционная классика: Тургенев, Чехов, даже Горький, – везде появляется духовенство, везде цитаты из Священного Писания и всякие поговорки, пословицы, связанные с церковным лексиконом. Даже в советское время актеры это читали, и надо было разбирать, что значит эта фраза, как ее сыграть, какая мотивация. Поэтому люди прекрасно знали об этом мире.

Например, на меня большое впечатление произвели «Братья Карамазовы», ведь там просто полромана церковных терминов. Описывается монастырская жизнь, приводятся жития святых. И у Толстого можно это встретить, да и у многих дореволюционных писателей. Даже у советских. Например, в произведениях Булгакова тоже много всяких церковных понятий. Поэтому, соприкасаясь с этим, человеку легко сделать шаг к Богу, потому что он, по крайней мере, имеет об этом информацию и знает, что для наших предков и для тех же персонажей, которых приходится играть, общение с Богом и Божий суд были очень важны. Это первое.

А второе – это то, что творческие люди, конечно, больше ассоциативно и эмоционально воспринимают мир. А Бог и воспринимается эмоционально, а не рационально. Потому что рационально мы никак не можем доказать бытие Божие, как, собственно, и опровергнуть его. Это только как вера, как некое внутреннее ощущение. Как, например, ощущение красоты мира. Один смотрит: ну горы, ну деревья, ну водопад – и что? А другой радуется и наслаждается пейзажем. Или глаз художника… Художник видит гораздо больше цветов и оттенков, чем обычный человек. Такая творческая открытость к бытию. А вера, конечно, связана с такой открытостью. То есть человек закрытый, зажатый не чувствует Бога.

Другое дело – трудная жизнь, которая сопровождает людей творческих: различные соблазны, звездная болезнь – медные трубы. Огонь пережили, воду можно пережить. А медные трубы, когда тебе поют дифирамбы, пережить очень трудно, поэтому на этом спотыкаются. Нелегкая жизнь творческих людей – это одно, а их ощущение Бога... Я общался со многими из них. Например, с Марком Захаровым, которого, хотя он и крещен, нельзя назвать церковным человеком. Но у него все равно есть ощущение Бога. Когда в Иерусалиме я устраивал прием и приезжал Театр имени Ленинского комсомола, мы сидели обедали, и я все спрашивал его о спектакле, о творчестве, задумках, о прошлых творческих  работах, уже ставших классикой. А он все время переводил меня на евангельскую тему, потому что ему это интересно. Это человек, который все повидал, все попробовал, вознесся на высоту творческого делания. Тем не менее у него открытое, живое сердце, поэтому дорога прямая.

– Как я понял, гуманитарию прийти к Богу немножко легче, чем технарю, так?

– И так, и не так. Потому что гуманитарию часто гордыня не дает. Например, наш известный журналист Невзоров – гуманитарный человек, очень разумный, но внутренняя гордыня где-то закрывает ему доступ. Не потому, что он критикует Церковь, мы все критикуем. Находясь внутри Церкви, мы с вами, может быть, еще больше ее критикуем, хотя не всегда прилично это высказать. Но мы же ее не отрицаем, а он именно отрицает. И не то что Церковь, но и Бога.  «Неправильно кадите, неправильно строите, неправильно говорите, не то делаете»… Это еще ладно, с этим можно спорить. Но когда человек даже Бога отрицает, поставив у себя в кабинете какие-то театральные колбы, песочные часы (якобы он некий алхимик, Фауст для бедных)?.. Это либо плохой театр, либо как раз гордыня, которая все блокирует...

– Вернемся к театру. Остались ли связи с театральным миром?

– Конечно, меня постоянно просят подсказать что-то на киносъемочной площадке: как одеться и так далее. Саша Гордон, с которым мы учились вместе (но он младше на два года), просил написать ему диалог священника с главным героем. Просто актеры приезжают на исповедь, просят покрестить детей, повенчаться. Когда бывают на гастролях в Питере, всегда ко мне заходят или приглашают на спектакль. Так же и в Москве – родное Щукинское училище. Это осталось, потому что в этом нет ничего запретного и плохого. И средневековые истории о том, что артистов не хоронили на общих кладбищах, связаны с определенными моментами. Прежде всего с тем, что в Средние века в Европе еще не появилась своя драматургия, не родился Лопе де Вега, не родился Шекспир, еще не перевели с греческого языка Еврипида, Софокла, то есть древних авторов. Собственно, театр был вокруг Церкви – по праздникам разыгрывались мистерии: например, житие какого-то святого. Или праздник Благовещения изображался артистами на сцене в присутствии епископа, духовенства, мирян, для того чтобы людям было наглядно. То есть не просто чтение или рассказ, а наглядное представление. Это было и в Русской Церкви – так называемое «Пещное действо» про трех отроков, которых Архангел избавил из печи огненной. И оно совершалось вплоть до отца Петра I. Было «Хождение на осляти» – инсценировка Входа Господня в Иерусалим. Было так, что во время ее патриарх Никон ехал на лошади, обряженной ослом, царь Алексей Михайлович вел лошадь под уздцы, а бояре постилали шубы. Из Кремля вывозили украшенное вербное дерево. Все это было.

В Западной Европе актеры, после того как кончались праздники, начинали странствовать по стране. А так как драматургии как таковой не было (только несколько интермедий), они брали жития святых и разыгрывали их. То, что играли на площади (например, житие святого Антония), они играли в деревеньках. Но актеры есть актеры, они могли пойти на поводу у зрителя. Например, когда Антония избивали разбойники, зрители могли кричать: «Да что ты, Антоний! Врежь им сам! Давай ответь!» И актеры, чтобы потешить публику, отвечали. В итоге Антоний или Франциск Ассизский вместо смирения изображался нечестиво (всех отлупил, всех победил). И вот за подобное актеров призывали бросить это, потому что нельзя кощунствовать. Они бы и рады были бросить, но это был единственный материал для постановок.

Вот когда уже стали появляться авторы, например Лопе де Вега (который, кстати, был католическим монахом и написал более двух тысяч пьес), Шекспир, Тирсо де Молина (тоже был монахом), когда стала появляться драматургия, тогда актеры жития святых уже не трогали. И только в тот момент им говорили, что если они не прекратят глумиться над житиями святых и евангельскими сюжетами, будут их нечестиво разыгрывать, без благословения, то их не будут отпевать, не будут хоронить на общих кладбищах и так далее. Но если взять XIX век, то на кладбищах в Александро-Невской лавре, Новодевичьем монастыре лежат Станиславский, Качалов, Москвин, Щепкин. Был уже совсем другой, нравственный, театр. Театр Гоголя, театр Пушкина – я имею в виду авторов, а не названия театров. Театр Тургенева, разыгрывались пьесы Чехова. Они высоконравственные, поэтому уже не было такого вопроса.

Знаю историю, как певица Нежданова, артисты МХАТа, Качалов и другие, отстояли закрытие храма в Брюсовском переулке (рядом с Тверской) в Москве. В 30-е годы его хотели закрыть, а они писали: это наш храм, мы туда иногда заходим, там отпевали того-то и того-то, просим не закрывать. И уговорили советское правительство не закрывать храм Воскресения Словущего в Брюсовском переулке. Или наш Дом ветеранов сцены в Петербурге, где сейчас восстановлен огромный храм. Это бывший особняк известной русской актрисы Марии Савиной, которая, имея большую популярность, построила не только имение для себя в пригороде Петербурга, но и храм при нем. А потом все это было передано для ветеранов сцены, одиноких сценических пенсионеров. Недавно этот храм был восстановлен, освящен, там служат батюшки; и я много раз служил. Это была известная актриса, в ее поместье театра нет, а храм есть. Так что не все однозначно.

– К вопросу о средневековом театре. Перед эфиром зрительница задала вопрос о том, что делать, если один из членов семьи категорически против лицедейства и любая попытка посмотреть фильм или сходить в театр вызывает конфликт.

– Смотря какая мотивация... Что значит «категорически против»? Мне кажется, если мы говорим о любви (а христианство – это вера любви) и я знаю, что хороший фильм доставляет кому-то радость, почему же я должен лишать его этой радости? Неужели законы любви это позволяют? Важно ведь любить человека, а не соблюдать какие-то нормативы.

У меня бывает диалог с актерами, которые приходят испуганные: ой, я сыграл в таком-то спектакле, в фильме «Мастер и Маргарита»; сейчас пойдут несчастья; сломал руку... Я говорю: ребята, вас что волнует? «Ну как же, это соприкосновение с нечистым духом». Я говорю: ничего нет такого, соприкосновение с нечистым духом происходит у нас тысяча раз в день, без всякого Мастера и Маргариты. Соврал – общение с демонами. Позволил себе необоснованную агрессию из-за каких-то своих внутренних переживаний – то же самое. Раздражение, лень и многое другое, что мы позволяем себе: обидеть человека или быть невнимательным, равнодушным к кому-то; или болтать о том, о чем и понятия не имеем, запутывая всех, – вот настоящий демонизм. А не то, что ты взял литературное произведение и изобразил, например, Азазелло.

Вот для «Пещного действа», о котором я рассказал, в праздник трех отроков в храме строилась как бы печь, фанерная, картонная или деревянная, внутрь ставились подсвечники со свечами, чтобы оттуда шло сияние. И какие-то люди, сторожа при храме или прихожане, выворачивали наизнанку тулупы и шли с пиками, изображая слуг царя Навуходоносора. Причем это ведь происходило не в деревне на святки, а прямо в храме. Все это описано в летописях. Они вели трех отроков в белых стихарях. Примерно как три отрока или отроковицы, одетые в белое, поют «Да исправится молитва моя…» Так их вели и заключали в эту печь. Видимо, пелись какие-то соответствующие этому моменту песнопения, стихиры праздника трех отроков. И потом сверху на канатах спускался ангел, тоже одетый в стихарь, с какими-то бутафорскими крыльями, наверняка с нимбом (что за ангел без нимба?), и избавлял отроков. Это было чисто театральное действо. Но ведь кто-то должен был изображать этих слуг царя вавилонского?

Более того, по сей день в Великий Четверток идет чин омовения ног. И все происходит просто как по сценарию: архиерей или патриарх знаменует Христа; есть текст апостола Петра; один присутствует как бы Иуда. Ведь было двенадцать апостолов, и среди них Иуда. И теперь священника, который как бы является Иудой, запретить в служении? И вообще вырвать из Библии страницу 666? Нельзя понимать буквально. Мы отрекаемся от ветхого естества, давая обеты при крещении, но мы же не отрекаемся от разума, логики и мышления, чтобы понять: это реальность или образ как обозначение чего-то, метафора? И многие метафору принимают за явь и кричат: «Нет, нет, такого нельзя». Это от необразованности, от какой-то скудости. Человек ничего не понимает, но лезет поучать и протестовать. Это опасно, и тут религия не поможет.

К вопросу о том, что кто-то кому-то что-то запрещает. Конечно, если ребенок или какой-то человек сутками смотрит телевизор и ничего не делает (не учится, на воздухе не бывает), его нужно приструнить. Но так, чтобы запретить вообще смотреть кино, мне кажется, было бы странно… В монастыре – да. Я жил в монастыре, и там мы не смотрели кино, не читали газет; тогда еще, слава Богу, не было Интернета. Правда, я на себя смотрю: какой был свин, когда не смотрел кино, так и теперь, когда смотрю. Ем ли я мясо, не ем ли я мясо... Надо просто быть хорошим человеком, а все эти вещи не так уж сильно влияют.

Например, сегодня днем я смотрел наш старый фильм «Михайло Ломоносов». Там есть церковные сцены, и я вижу, как плохо изображены священнослужители. Понятно, что это было советское время, поэтому их изображали как-то комически, глупыми, злыми, пустыми. Хотя на самом деле так не было. Ломоносов учился в Славяно-греко-латинской академии и блестяще ее окончил. В фильме есть светский профессор, который хороший, а все священнослужители изображены просто гоблинами: горбатые, с ужасными лицами.

– Это же элементы пропаганды, как я понимаю.

– Да. И я смотрю и вижу, что меня это не устраивает. Также если смотреть любой голливудский фильм… Или недавно я посмотрел фильм моего любимого Марка Захарова о Мюнхгаузене и вдруг подумал, какой плохой автор Горин. В данном фильме. В других, может быть, иначе. Там просто поются дифирамбы гордыне Мюнхгаузена: будь таким, как ты хочешь. Причем все же видно. Ведь когда ты пишешь, снимаешь кино или играешь роль, ты же видишь кризис – когда он позволяет себе все, что хочет, то сразу все разрушает: от него уходит жена, его ненавидит сын, от него даже уходит его любовница (или любимая женщина, скажем). Потому что невозможно, что он там придумывает, творит. И главное, непонятно зачем, какая от этого практическая польза? Что, он действительно научил всех крестьян вытаскивать себя за волосы из болота? Нет. Просто он понапридумывал какую-то ерунду и стоит на этом, хоть расстреляйте меня – и все. В фильме много смешных фраз, и вроде как крылатых, но в общую логику они не вписываются. Просто гордец, тщеславец, пустомеля, который романтизирован.

– Может быть, такое кино – это возможность поучиться на чужих ошибках?

– Нет, это не Дон Жуан Пушкина, который проваливается в ад. Здесь он тоже залезает по лестнице куда-то на небо. Какое небо, что там? Непонятно...

– От старших людей я часто слышу о том, каким хорошим было советское кино.

– Да, потому что была цензура. Без цензуры хорошего кино не может быть.

К чему я упомянул Марка Анатольевича Захарова? Я люблю его, смотрю другие фильмы и театральные постановки, но вижу... не то. Но сказать, что я посмотрел «Мюнхгаузена» и стал гордецом, считать, что гордыня и сосредоточенность на себе, на своем бреде есть норма жизни, конечно, нельзя. Надо быть мыслящим человеком, тогда тебе ничто не повредит. Если ты дурачок, то и в стакане молока захлебнешься. Надо воспитывать это.

Теперь уже все эти «запрещатели» детям, внукам, кому угодно... В Интернете теперь можно посмотреть все, что хотите, поэтому надо вырабатывать методику отношения ко злу, к глупости, пошлости, чтобы человек это не принимал. А оградить его сейчас уже практически не получится.

Что касается советского кино, хочу напомнить всем, кто боится цензуры: во-первых, она есть. Мы же говорим: «нецензурные слова». Как бы я сейчас ни разозлился (а я умею), я ведь не буду говорить эти слова. Значит, цензура есть: это нельзя, то нельзя. Она есть, только люди говорят: нет, вот фашизм цензурируйте… То, что меня обокрали, убили, – это зло, а вот разврат уже не зло… То есть выборочно. Все равно люди цензурируют друг друга. А я бы убрал это непонятное латинское слово «цензура», вообще-то обозначающее «строгий отбор». А почему не строгий? Ладно, когда это касается того, шлепанцы надеть или тапки. А когда касается того, куда пойти учиться, нужен строгий отбор. На ком жениться, тут нужен строгий отбор. На какой сценарий направить деньги налогоплательщиков, Министерства культуры – строгий отбор. «Да ладно, пусть снимают!» Сам человек запутался в любовницах и кино снимает про царей, запутавшихся в любовницах. Для него тут все нормально, поэтому о чем тут говорить?

– У нашего общества есть право протестовать против такого фильма?

– Есть. Но протесты должны быть корректные. Во-первых, если говорить про «Матильду», то должен сказать, что фильм еще не вышел, надо его посмотреть. Лично я могу сказать, когда его увижу, хотя тревожные симптомы уже есть, потому что взяты исторические личности и изображено то, что исторически не подтверждено. Например, то, что, не закончив романтические отношения с балериной, наследник уже вступил в брак. Об этом сведений нет. Я понимаю, что для сюжета хорошо бы обострение, сцены ревности, подозрения, разборка женщин. Но это неправильно. Говорят так уж строго: вы не смотрели, а судите… Я пока не сужу, а кое-что подозреваю.

Нужно напомнить из «Мастера и Маргариты», как Мастер, разговаривая с Иваном Бездомным, говорит:

– Так Вы поэт! У-у!

Иван говорит:

– Подождите, а что, Вам мои стихи не нравятся?

– Нет, не нравятся, – отвечает Мастер.

– А какие Вы читали?

– Да я никаких Ваших стихов не читал.

– А что же говорите?

– А я других, что ли, не читал?

Поэтому мы же видели все другие фильмы Учителя: я знаю только один более или менее проницательный, пронзительный, а так – все немножечко по верхам, все немножечко под попкорн, по-голливудски. Нет такого глубинного проникновения, как, например, у Климова, Тарковского, отца и сына Тодоровских, Урсуляка, можно перечислить многих режиссеров. Поэтому такая «клубничка» и получилась.

Но все равно надо и посмотреть, и осудить. Экстремизм: всякие взрывы, пикеты, – это не подходит. А выпустить много прессы и передач, где действительно разобрать фильм, – это могут сделать и историки, и творческие люди, и церковные, и простые люди.

Я не договорил про цензуру, так давайте назовем ее другим словом – «взгляд со стороны». Режиссер разве не цензор? Конечно, цензор. Не делай этого жеста, говорит он актрисе, это пошло. «А ты играй эту сцену интенсивнее, ярче выплескивай эмоции, иначе она не имеет смысла». Или педагог в классе балета говорит: держите спинку, ножку выше! Полная цензура. Это взгляд со стороны.

И мы не говорим про политическую цензуру. Я бы цензурировал много наших фильмов и спектаклей, в которых много простой безвкусицы, непрофессионализма, желания заявить о себе и другой чепухи вместо подлинного искусства. Надо вспомнить слова нашего петербургского и всея Руси великого культуролога Юрия Лотмана о том, что культура начинается с табу. Культура начинается с запрета. Есть окультуренное растение пшеница, а есть сорняковая пшеница, которая растет где-то на поляне. Кругом ее сорняки, урожай у нее вместо пятидесяти зерен двадцать (говорю примерно, кто понимает, пусть меня поправит), зернышки маленькие. А когда растение окультурено, оно дает большой, хороший, правильный урожай. Поэтому окультуривание себя, страны, личности – это и есть набор каких-то запретов: это безвкусно, это пошло, недопустимо, это глупо, пусто; здесь у вас очень шикарная форма, но ничтожное содержание; а здесь, наоборот, содержание вашего романа очень серьезное, глубокое и высокое, но раскрыть его художественными образами вы не смогли, поэтому печатать вас не будем… Чего тут обидного? Не понимаю. Понимаю, что человек это делал и рассчитывал на что-то, но... Поэтому взгляд со стороны и есть цензура, со стороны творческой или научной корпорации.

Убрали из театров худсоветы, теперь никто внутри театра не советует: плохой спектакль; или уберите концовку, она не годится; или замените артиста. Почему-то считалось, что все это интриганы. Где презумпция невиновности, я не знаю. Это, наоборот, профессиональные и доброжелательные люди, которые могут дать совет и подсказку; почему нет? Давайте уберем кафедры из институтов. Зачем заседание кафедры в театральном, где говорят: отчислить негодного артиста; или дайте этой девочке роль простушки, герцогиню она не тянет? Или, скажем, какая-нибудь кафедра электроники в Баумановском институте… Какое тогда эти профессора имеют право о чем-то судить? Пусть тогда рушится мир?

Творческих людей, как никого, надо держать в узде. Потому в советское время было так много хороших фильмов, держали в узде – люди были в творческом напряжении. И много чего где порезали. Кажется, фильм «Джентльмены удачи» должен был начинаться с такого: в кадре красная кирпичная стена, выбегает Крамаров с ведром известки, большой кистью и пишет букву «х», оглядывается и пишет «у», опять оглядывается… и дальше уже в быстром темпе – «Художественный фильм». Это вырезали, посчитав скабрезностью. Разве от этого фильм хуже стал? Нет, мы так же смеемся и в грустных сценах плачем. Это одна из лучших ролей Крамарова, другие были попроще, в основном клоунада, а здесь такая драматическая роль… Фильм не умер, но авторы были недовольны, что эту задумку в начале фильма убрали. Но ничего страшного, надо отсекать лишнее. Еще Микеланджело говорил: берешь кусок гранита, отсекаешь лишнее – и получается шедевр.

– Вернемся к практической жизни. Как соблюдать эти ограничения в семье? Какие практические советы Вы можете дать?

– Советов мало, но главный совет – любовь. Если мотивацией нашего поступка является любовь, а не какое-нибудь мечтание о Руси изначальной, Святой, которая не знаю, в какие веки была: то ли когда дети князя Владимира друг друга порезали, то ли когда были дворцовые перевороты, то ли когда все дворянство говорило на французском языке, а на нас Наполеон наступал… когда была Святая Русь? То ли во времена патриарха Тихона, когда разбивали храмы? Но некоторые придумают себе такой книжный идеал, совершенно нереальный, и пытаются в XXI веке жить так всей семьей, воспитывать детей. Но ведь это чисто внешняя имитация. Это и есть главное лицедейство – такие люди с дли-и-инными бородами как раз лицедействуют, разыгрывая домострой, святую семейную жизнь. И, упаси Бог, телевизор! Или, упаси Бог, кино или книжка про Гарри Поттера. Что вы, что вы! Вот это и есть лицедейство, сатанинское лицедейство.

А когда с любовью: ну хочешь жевачку… ну пожуй, но не увлекайся. Хочешь надеть джинсы, ну надень. Хочешь в кино сходить с друзьями – ну сходи. Только все понимать, все мотивировать и все покрывать любовью. Никто не говорит про распущенность, чтобы сказать дочке: иди живи с кем хочешь. Это нет. Папа или семья должны передать девочку из рук в руки мужу, это понятно. А в каких-то мелких вещах, мне кажется, если есть любовь, всегда будет снисхождение. Сказано, что «любовь не ищет своего». Что такое «не искать своего»? Это значит другого человека (а другой – это мой сын, моя мать, мой брат) принимать таким, какой он есть. Ну хочется ему хоккей посмотреть,  пусть посмотрит. Ай, Страстная седмица! Ну не дошел он еще до этих высот. Он не дошел, если ему хоккей важнее, чем идти слушать «Двенадцать Евангелий». Что его, связать по рукам и ногам и тащить на четырехчасовую службу, чтобы он внутри Бога хулил? А может быть, и не внутри, а высказывался потом вам.

Должна же быть какая-то рассудительность. То есть с любовью и без фанатизма, тогда все будет нормально. А без этого имитировать и инсценировать личную святость, или святость семьи, или то, что мы сейчас какая-то Святая Русь... Тогда давайте бить витрины мясных магазинов, потому что до революции на Масленице ходили закрывали все мясные лавки, мясные рынки, прямо опечатывали. В театрах закрывались спектакли, начинался репетиционный процесс. Так было весь Великий пост. Помогло это? Не знаю. Если смотреть на революцию, которая произошла, вроде как не очень это помогло людям. И ведь это не какая-то кучка заговорщиков, а целый народ, толпы людей все громили, ломали, крушили. К сожалению, не помогло.

Мы живем в другое время, но все равно надо быть адекватным к нему и ничего не имитировать и не инсценировать. А у нас это очень часто происходит. Вот это и есть сатанинское лицедейство, а не то, что дети малые костюм поросеночка наденут и попляшут вокруг елки или артист сыграет какую-то роль. У него профессия такая. Есть бандурист, есть скрипач, есть писатель – это сфера искусств. А быть человеком дрянным можно и в рясе, и с четками на руках, и в платочке, и в длинном сарафане.

Также я знаю очень много артистов – чистых людей. Со мной в институте училась Катя Куравлева, и ее папа Леонид Вячеславович – примерный отец семьи, любил свою жену, имел огромную популярность, кучу поклонников, но никогда ничего себе не позволял, потому что был хороший человек. Талантливый, красивый, умный. Это он внешне выглядит как простачок, а так он очень умный, тонкий. И таких людей от искусства я знаю достаточно много. Мы давно не виделись с Леонидом Вячеславовичем, не знаю, воцерковился он сейчас или нет, не уверен. Но он просто хороший человек, от него всем радость. И у него внутри радость и гармония, только вот тоскует, что жена умерла раньше его. И я знаю кучу православных гоблинов, и в сане, и без сана. Вечно они что-то бубнят, на лицо все как боярыни Морозовы – с таким фанатизмом. И что толку в их акафистах и всяких имитациях благочестия? Именно имитациях, потому что сердце-то злое. Другое дело, по какой причине: комплексы, тяжелое детство, неправильный духовник, что-то еще… Но злое сердце. И какие внешние обозначения духовности здесь помогут?

– Какие фильмы Вы бы выбрали для семейного досуга?

– Есть очень много фильмов о животных. У меня большая коллекция фильмов Географического общества: про джунгли, насекомых, планету Земля. Есть фильмы познавательные,  фильмы исторические. Есть хорошие старые классические мультфильмы и современные, русские и зарубежные. Есть хорошие даже американские и голливудские, которые рассказывают о семье (например, фильм «Мачеха»), о любви и дружбе. Огромное количество всего сейчас есть. Просто списки я не подготавливал, но такие фильмы есть.

Кстати сказать, в современном кино не все снимается коммерчески и не все стоит на пошлости. Такое бывает, конечно, и, к сожалению, с этим не борются. Но я считаю, есть очень много позитивного. Есть много хороших сказок. К сожалению, не у нас. Как умер Александр Роу, у нас так с тех пор наших русских, советских сказок практически нет. В последние двадцать лет были попытки что-то снять, но не очень удачные. Есть тот же «Властелин колец»; «Гарри Поттер» – прекрасный фильм, учит добру, дружбе. Тот момент, что они учатся на волшебников?.. Тогда давайте ставить под сомнение наши сказки. Ведь куда пошел Иван-царевич, когда жизнь его прижала? Он пошел  не в Киево-Печерскую лавру, а к Бабе-Яге, а та направила его к Кощею, Кощей – к Змею-Горынычу. И что же, сказать: нет, к духовнику пошел, в лавру или куда-то? У Пушкина Руслан пошел к какому-то Финну, волхву. Так что в сказочном жанре все это допустимо: волшебство, какие-то злодеи. Главное, чтобы мораль этой сказки была позитивная. А мораль «Гарри Поттера» очень позитивная – дружба, взаимовыручка, любовь, порядочность, честность, добро. Но все вот так обставлено. Но люди не умеют соображать...

Кстати, вспомнил одну историю про театр, описанную в дневниках келейника патриарха Тихона, который проживал с ним в Донском монастыре под домашним арестом. Там был его келейник со своей семьей. И он описывает в своих воспоминаниях, что патриарх вставал в подряснике на колени, сажал ребенка себе на спину, надевал на него патриарший куколь, бегал на коленях по комнате и говорил, что это «Хождение на осляти». Патриарх – живой человек, играл с ребенком во время домашнего ареста. Надо возрадоваться, какая духовная свобода у людей – играть во время домашнего ареста, используя, так сказать, иерархический головной убор.

Это описано, и я читал это лично. Что бы сказали про это люди, которые запрещают кому-то что-то смотреть? У игры есть свои законы, она не может вестись по законам литургики, канонистики либо домостроя. Игра есть игра. Либо не играем никогда, ходим с жуткими лицами, злые и подозрительные, либо играем. Есть, конечно, мера в игре, но игра задает тон. Так же, как и сказка. Если берем того же «Гарри Поттера», тон там задает сказочность, поэтому могут быть и тролли, и грифоны, и волшебные палочки, и преподаватель по магии, потому что это такой жанр. Вспомним сказки Роу: там ведь и Баба-Яга, и Кощей, и чудища водяные, и так далее. Давайте тогда их вычеркнем или запретим. Надо это ощущать. А когда культуры нет, тогда люди начинают пугаться и крестить каждую муху.

– Подводя некий итог нашей программы, мы можем сказать, что и к кино, и к театру надо подходить с разумом, рассудительностью.

– Ко всему: к пиву, автомобилю, метро, утренней газете… Ко всему надо подходить с рассудительностью. Потому что когда разум отсутствует, сразу сбой программы – и ничего. Я не понимаю, почему к кино отдельно? К посту надо подходить разумно, к церковному богослужению – понимать, что это: монастырь на острове или приход, где больные старушки и мамаши с детьми. Зачем там бдение пять часов, даже три часа, даже два?  За полтора часа можно сделать всенощное бдение, и устав это позволяет, и есть такие примеры. Ко всему надо подходить с рассудительностью.

– Пожелаем нашим зрителям рассудительности и любви в сердце. И поскольку сейчас начало учебного года, многие дети стали первоклассниками, можно сходить с ними в театр, кино, дать им немножко отдохнуть, и это не будет грехом. Правильно я понимаю?

– Конечно, так и есть.

Ведущий Антон Пепеляев

Записала Ксения Сосновская