Беседы с батюшкой. Я крещен, что дальше?

В петербургской студии телеканала на вопросы телезрителей отвечает протоиерей Александр Рябков, клирик храма св. вмч. Димитрия Солунского в Коломягах.

– Как священнику Вам наверняка известны случаи, когда человек пришел в храм, принял крещение – и больше его в храме не видели. Хорошо, если он ходит в другую церковь, которая ближе к его дому или больше понравилась ему. Но мы знаем: часто бывает так, что человек продолжает жить по-прежнему, как будто с ним ничего и не произошло. И возникает вопрос: как новокрещеного христианина ввести в дом Божий, чтобы он почувствовал себя по-настоящему дома и в семье?

– В этом вопросе затрагивается тема спасения. Наверное, не только для новокрещеного, но для крещенного давно и даже воцерковленного человека тема спасения часто бывает не совсем ясна и понятна. Потому что то, что человек по воскресеньям посещает храм, соблюдает посты, вычитывает молитвенное правило, не всегда говорит о том, что он тоже знает, для чего это делает.

Если мы читаем послания апостола Павла, то видим восторг, вдохновение, радость, которые переживаются им. Послания апостола Павла, наверное, в первую очередь показывают нам ту традицию Древней Церкви, в которой жил сам апостол Павел. При этом мы понимаем, что это было время тяжелое для Церкви: были гонения. Понятно, что периоды гонений бывали разные и Церковь находилась в разных состояниях и положениях, но те восторг, радость, вдохновение, которые переживали древние христиане, сегодня нам, наверное, даже не всегда возможно понять.

Вопрос в том, для чего человек пришел в Церковь? Прежде всего надо спрашивать об этом. Мы понимаем, что есть причины второстепенные: кто-то сказал, что это нужно сделать для удачи, например, в личной жизни, бизнесе. Не так давно было популярно креститься в виду того, что, обращаясь к каким-то целителям, знахарям, экстрасенсам, те посылали человека в церковь, чтобы он сначала крестился. Разумеется, на этом этапе духовенство в какой-то мере «перехватывало» этих людей. Думаю, сейчас это не так актуально, но такая тенденция была, и нужно было людям говорить: «Вы совершаете кощунство: креститесь для того, чтобы потом идти к людям, совершающим вещи оккультного порядка, чуждым вообще церковности». То есть стимул не всегда понятен.

Все равно есть люди, крещенные еще в 90-е годы, которые не вступили в Церковь или вступили в нее, не поняв, не ощутив, что изменилось в их жизни, в чем смысл их воцерковления.

Тема, которую мы выбрали для сегодняшней беседы, касается евангельских слов, которые говорят нам о сердцевине христианства: Евангелие – Царствие Божие и спасение. Когда наш современник, может быть, даже человек воцерковленный, наталкивается на евангельские слова «Царствие Божие пришло в силе», «Царствие Божие хоть и не от мира сего, но внутри вас есть», или другие слова Христа: «Я пришел дать вам жизнь с избытком»; или слова апостола Павла: «Всегда радуйтесь!» – то в какой бы ситуации он ни жил, богат он или беден, женат, разведен или собирается вступить в брак (неважно, что у него происходит), он не понимает, что такое «жизнь с избытком». Или что значат слова Христа: «Тот, кто будет пить воду, которую Я ему дал, не будет жаждать вовек»; что означают Его слова, сказанные самарянке: «Тот хлеб, который Я дам людям, если будете вкушать, то не будете никогда голодны».

Мы помним из евангельского повествования, что тогда люди тоже не понимали Христа: «Какой хлеб? Какая вода? О чем Ты говоришь?» И сегодня так же. Купить новую машину, новую квартиру, построить дом или купить одежду, съездить на курорт – это я понимаю: от этого радость. А о чем говорит апостол Павел? И о чем говорит Христос? «Жизнь с избытком»... С избытком – это, я понимаю, когда есть лишние деньги.

Будем честными: люди, посещающие сегодня храм, тоже могут так думать, но они не говорят об этом. Но слыша эти слова, когда звучит Евангелие, или, страшно сказать, случайно прочитав их в Новом Завете, скажут: ну вот, так это написано, будем это читать, а как это проецируется на нашу жизнь – уже и не важно.

И мы задаемся вопросом, что же такое спасение и жизнь с избытком, как она должна проявляться и что такое Царствие Божие внутри нас есть. И начинаем говорить, что это мир, радость о Христе Иисусе, покой, Дух Святой, Который должен войти в нашу жизнь, вспоминаем слова апостола Павла о том, что наши телеса – храмы Святого Духа. И здесь приходится говорить, и самому себе приходится говорить, что смысл твоей жизни заключается в том, чтобы ты воистину ощутил жизнь с избытком, не привязанную не только к вещам (зачем говорить о таких пошлостях), но и, в конце концов, к твоему жизненному успеху.

Если говорить о катехизации, то возьмем самый классический пример – «Беседы святителя Кирилла Иерусалимского». Откроем эту книгу и посмотрим: ведь он идет не по членам Символа веры, а по библейским цитатам. Это говорит о том, что катехизация не связана в полной мере с теорией, догматикой, вероучением как таковым. Вероучение раскрывается через христианскую нравственность, через ее мораль. То есть святые, и святитель Кирилл, открывали человеку не просто другое вероучение, не просто другую идеологию, а другую жизнь. Жизнь, которая должна именно обрадовать человека. Придать его жизни – раньше бессмысленной – глубочайший смысл.

С чего можно начать наш разговор с тем, кто пришел креститься сегодня, крестился вчера или уже давно? А эти люди приходят и спрашивают: «Вот я читаю молитвы, а все-таки не понимаю, зачем я это делаю. И для чего эти молитвы, которые я читаю утром и вечером?» И тогда мы говорим: а давайте обратимся к самому главному, что у нас есть, – это  Нагорная проповедь Христа, заповеди блаженств. И тогда мы с вами себя спросим: а христианин ли я?

«Блаженны нищие духом» – это на нас похоже?

«Блаженны кроткие» – это похоже на нас?

«Блаженны алчущие и жаждущие правды» – и тут мы говорим: «О! Вот это на меня похоже! Я люблю говорить правду в лицо!» Но ведь речь-то не об этом. Человек осознал, что его жизнь лишена смысла, он чувствует (пока еще не проговаривает, не акцентирует на этом), что какой-то правды не хватает именно ему и внутри его. То есть правды как праведности. Он понимает, что в его жизни не хватает праведности, а не то что я кому-то говорю в глаза или за глаза какую-то правду. Я себе-то боюсь сказать правду о самом себе.

Вот когда человек понимает, что что-то не так, и вдруг сталкивается со словами «жизнь с избытком», он осознает: вот эта алчба правды и праведности и есть «жизнь с избытком», когда моя жизнь уже не связана ни с вещами, ни с положением, ни с успехом, ни с поражением, ни с каким-то падением. Начальник я или подчиненный, главный менеджер или клерк – «жизнь с избытком» с этим не связана, никто не может у меня ничего отнять.

Как и говорит апостол Павел: «Ничто меня не может отлучить от любви Божьей». Опять же современный христианин может читать эти слова и не понимать: как это так – не отлучит? А если не повысили (или понизили) зарплату? Если я не могу съездить на заграничный курорт? – какая жизнь с избытком? А христианин понимает:  это все меня не касается. Мою жизнь с избытком никто и ничто у меня отнять не может. Глубинный смысл в меня уже вошел.

И вот здесь молитва больше всего и помогает человеку. Крестился человек – и мы, разумеется, в первую очередь даем ему в руки молитвослов. И если он читает его внимательно, то понимает: ничего, соответствующего этим словам, в его жизни нет. Внимательно читаю вечернюю молитву Иоанна Златоуста и прошу: «Дай мне послушание, дай мне смирение, дай мне терпения, кротости». И я честно должен себя спросить: «А то, чего я прошу, я действительно хочу получить? Действительно я понимаю, что моя жизнь неполноценная без послушания, кротости, воздержания страстей?» Ведь это вопрос не только к тому, кто пришел креститься, но и к тому, кто уже крещен, кто, может, кичится сегодня своим православным званием. А тебе это нужно сегодня – воздержание? И что ты видишь в нем?

Крещение – это не какой-то финиш, это только начало. А путь христианской жизни, по слову святого Максима Исповедника, это стяжание любви, воздержание и молитва. Если кратко сказать, в чем суть христианской жизни после крещения, – это стяжание любви, привычка и любовь к воздержанию и любовь к молитве, потому что это дыхание христианина, его жизнь.

И теперь мы должны сказать о молитве, которую творим утром и вечером. Ведь она действительно превращается у нас в формальность. Человек выполняет это как какой-то тяжелый обет. Непонятно даже, для чего он это на себя взял. Так вот, хотелось бы сказать (а все, что говорит священник, обращаясь с амвона или в студии, он говорит в первую очередь себе): дорогие, молитва, которую мы с вами творим утром и вечером, это единственное время, когда мы принадлежим себе, когда мир нами не владеет, когда мы абсолютно от него отрешены.

Может быть, действительно надо встать вечером на молитву и сказать Богу: а сегодня я в этом, и в этом, и в этом был не христианин, – и тогда начнется молитва, тогда могут даже слезы потечь. Тогда эти слова, которые мы читаем, могут нас переворачивать. Ведь что такое молитва? Это диалог. Не только диалог с Богом, но и с самим собой. Предположим, что мы близкие друзья или сели говорить с матерью или отцом о чем-то трагичном, важном. А ведь молитва – это разговор о многом важном и многом трагичном. Как мы тогда говорим? Медленно, делая паузы, даже иногда плача. Как молимся мы? Слова выскакивают из наших уст, как пули из пулемета. Никогда ни один трагичный, важный, животрепещущий разговор так не происходит.

– И радостный тоже.

– И радостный тоже. Но радость приходит потом, когда все высказано. Вспомним, когда мы у кого-то просили прощения, говорили кому-то слова благодарности, когда при этом мы понимали свое недостоинство, когда выговаривали что-то важное и больное, – какая приходила радость! Вот тогда приходит радость. Причем это может быть радость со слезами на глазах. Действительно, слезы и радость могут быть вместе и рядом, но только потому, что ты это проговорил и прочувствовал, и эти слова не скользили по твоему сознанию, а стали его частью.

Ведь до того, как мы соединяемся с Богом в Таинстве Причастия, это соединение происходит в молитве. И соединяясь с Богом в молитве, мы понимаем, что этот отрезок нашей жизни стал событием. Единственный отрезок моего сегодняшнего дня стал по-настоящему событием – настоящим прикосновением к вечности. Все остальное, что я сегодня делал, не стоит рядом с этим маленьким отрезком в 15–30 минут. Здесь я не получил ничего вещественного, но то, что вошло сейчас в мою душу, многое вещественное делает ненужным.

В молитве снимаются многие вопросы: зачем, почему, для чего? Такое наше серьезное прикосновение к молитве  делает серьезным, действенным прикосновение Бога к нашей душе. Тогда многое уходит на второй план, тогда приоритеты расставляются по-другому. И наша жизнь из череды событий через молитву превращается не только в событие, но и в со-бытие с Богом. Потому что важность молитвы и аскезы, воздержания именно в том, чтобы сохранить свою жизнь от растерзаний ее на события, увлечения, предпочтения, страсти, на какие-то представления. Цельность личности созидается в молитве и аскезе, когда уже этот мир и его вещи не только не владеют нами, а уже  наоборот – подчиняются нам. Но не в плане обладания. Блаженны нищие духом.

Как раз тот, кто понимает, что по-настоящему он ничего не имеет, тот всем обладает. Только тот, кто отказался от мысли, что он чем-то обладает, что ему что-то принадлежит, что-то он может взять в руку и держать или положить в карман, понимает, что ничего этого на самом деле нет, и только такому человеку подчиняется весь мир. Вспомним святых. Самые величайшие подвижники, которых мы знаем, – отшельники, блаженные, Христа ради юродивые (мы сегодня находимся в Петербурге, где наша покровительница – Ксения Петербургская) – были люди нищие, но при этом в их душах и сердцах было то богатство, которое позволяло им не бояться холода, голода, унижений и лишений. Христос заполнил всего человека.

Сегодня мы читаем жития святых и удивляемся: как это человек ради Христа взошел на плаху, эшафот? Мы понимаем, что из его тела, из его видимого существа все земное было вытеснено духом. Потому и говорил апостол Павел: «Для меня жизнь – Христос и смерть – приобретение. Я хотел бы разрешиться от тела и быть со Христом». Потому что он уже разрешился. Для него, и для любого мученика, было легко это разрешение.

А пока я цепляюсь за свое тело, за какие-то свои вещи – это мое, это мое… конечно, уже не я этими вещами обладаю, а вещи обладают мной. И не только вещи, не будем говорить про эти банальности, а какая-то моя слава, почет, уважение, положение – это богатство не менее тяжелое, нежели вещи. Человек что-то приобрел – теперь ему надо это приумножать, сохранять, защищать. Постарался, приобрел какое-то доброе имя, так надо теперь его защищать, оберегать. Если кто-то говорит о тебе плохо, надо ему отвечать, надо переубедить... Заботились ли святые о том, чтобы кого-то переубеждать. Например, про блаженную говорили: «А Ксения, может быть, не в себе». Других святых подвижников обвиняли порой в страшных грехах. И что? Они подавали в суд или доказывали: «Давайте соберем собрание, поставим кафедру – и я объясню вам, как вы были не правы»? Нет, для них это не имело никакого значения, потому что Христос заполнил душу всего человека – им было со Христом хорошо, и они никому ничего доказывать не собирались. И никакое богатство своего тщеславия охранять не собирались.

Так вот, «жизнь с избытком» христианина – это когда ничто не может отлучить его от Христа: ни мнение людей, ни материальное богатство, ни его профессорское звание – есть оно или его отняли.

Наверное, примерно так, как мне кажется, надо начинать разговор с человеком, который пришел.

Сегодня у меня был интересный разговор. Мы всегда спрашиваем себя, что такое воля Божия, как ее понять, ощутить. В Евангелии сказано «Будьте как дети». И мы часто говорим о том, что это доверие: я как маленький ребенок, а Бог – наш Отец, и Он, как мама или папа, взял меня за руку и ведет. Но этого мало. Я все думал: «Будьте как дети, будьте как дети». Вспомним самих себя, какие мы были. И мы вспоминаем: каждый день открытие – солнце, снег ли, дождь ли, желтая листва под ногами или зеленая над головой, тучи разных форм, они идут или солнце светит... Ничего не надо было ребенку... Проснулся: луч солнца попал в твою комнату... за окном курлычут голуби... Мы вспоминаем все это и понимаем, что не нужно было ни званий, ни почета, ни каких-то вещей, но была радость и полнота жизни – детская непосредственность.

«Будьте как дети» – речь идет в первую очередь о том, чтобы быть свободными душой... А свободными от чего? От страстей. От страстной привязанности к чему-либо, в первую очередь к самому себе, своей оболочке.

У нас в христианстве действительно всегда расставляются какие-то две пограничные точки. Могут быть парадоксальные вещи. С одной стороны, апостол Павел говорит, что тело смерти мешает человеку жить духовной жизнью. С другой стороны, он говорит о том, что тело – сосуд Святого Духа. Между двумя этими полюсами выстраивается срединный путь – путь отцов. Мы понимаем, что тело – это сосуд, а с другой, как говорили святые отцы, некий осел, на котором мы едем в Царство Небесное.

– Вопрос телезрительницы из г. Белгорода: «Мне кажется, что вопрос “Человек крестился, а что дальше?” относится непосредственно к священнослужителям. Что делает конкретно батюшка для того, чтобы человек, который крестился, вошел в церковную общину и стал членом Церкви?»

– Что делает конкретный батюшка, присутствующий сегодня в студии? Конечно, как и любой другой батюшка, он приглашает крестившегося человека на воскресные беседы. Но не только на этот разговор, общий для большой аудитории, он приглашает и на исповедь – совместное осознание нашего состояния и совместное переживание пастырства, не моего, а Христа, принятие этого пастырства.

Здесь речь уже не о том, что делает батюшка, а о том, что делает Церковь. В Церкви совершаются таинства. В первую очередь это духовная работа – исповедь. Есть Таинство Причастия, к которому надо подойти и через катехизацию, и через научение, но и через разговор по душам о том, что же мы ищем в Церкви и что ищем в общении с Богом. Для чего Он нам вообще нужен. Мы часто говорим: «Бог мне не помогает спасаться. Вот я молюсь Ему». Сегодня мы уже поговорили о молитве: а как я молюсь? Осознанно ли? Это во-первых.

Потом, Бог не спасает нас без нашего согласия. Скорее всего, важны не столько наши усилия, сколько в первую очередь наше согласие. Потому что часто мое усилие как раз заслоняет участие Бога и мешает Ему. Это я сегодня перестаю грешить. Это я сегодня даю обет, зарок. Я обещаю. Пусть Бог теперь посмотрит, какой я сильный и крепкий. Да я-то не Господь Бог, чтобы показывать Богу, какой я крепкий. Это Он крепкий, а не я. И сегодня наша проблема в том, что мы часто ставим себя на место Бога даже в духовной жизни. Наши проблемы, наши разочарования, наше отчаяние именно в том, что мы часто верим в людей или самого себя. Мы разочарованы: как же так? Мои усилия не принесли плода! Так я не дал Богу ничего сделать со мной. Не дал Ему своего согласия, чтобы Он меня изменил. Дать согласие – это важно. И не мешать Ему. А как можно не мешать Богу? Если я понял, что блаженство, которое нам обещал Господь, может быть только с Богом, тогда не надо искать его ни в чем другом.

Мы начинали с разговора о спасении. Так что же такое спасение? Мы отдаляем спасение куда-то за гроб. Спасение – это то, что Господь когда-то на каких-то счетах посчитает: «Это хорошо, это плохо. Ну ладно – дадим спасение». Мы так надеемся на это. Так спасение – это то, что должно прийти уже сейчас. В начале мы говорили, что Царствие Божие пришло в силе. Если я не переживаю мира, радости и покоя в своей душе, то не надо рассчитывать на Царство Божие после смерти.

Заповеди блаженств – это способ настройки себя. «Блаженны нищие духом. Блаженны кроткие. Блаженны милостивые...» – Господь нам подсказывает, как настроить свою душу на блаженство. Будь милостивым – подправил струны своего инструмента. Будь кротким – еще подтянул. Будь милосердным – подстроил струны своей души. Будь нищим духом, то есть не считай, что тебе что-то принадлежит в этом мире, ни к чему не привязывайся. Имей желание праведной жизни, то есть смысл твоей жизни – общение с Богом. И вот музыкальный инструмент нашей души настроен. Господь касается его струн – и в нас отзывается музыка.

Но если я не настроил свой инструмент – свою душу? Если милосердие мне чуждо – струна расслаблена. Если милостивость к людям чужда мне, на какую милость я тогда должен рассчитывать у Бога? Если я жажду вещей, славы, почета от людей, то, конечно же, в меня никогда не войдет тихая, мирная жизнь Бога. Если я основываю свою жизнь не на камне веры, а на своем достатке, на банковском счете и на чем-то еще, то, разумеется, у меня мира не будет, я, наоборот, буду в страхе. В страхе, что обесценятся какие-то деньги, закроют счет или лопнет банк или у меня что-то отнимут или что-то пропадет. Как бы ни выстраивал человек свою жизнь на материальном, его никогда не покидает страх. А боящийся несовершенен в любви.

Конечно, я часто слышал от людей: «Батюшка, ты уже зарапортовался. Как это – все блаженства, блаженства». Но мы даже в молитве «Отче наш» просим: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь» – и не более того. И вот удивительно: самая важная вещь для счастья – это благодарность. Если она есть, то счастье есть. А если благодарности нет, то никакого счастья нет. Вот мы просим у Бога: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь», – и видим, что насущный и даже сверх насущного Он нам дал. И в душе должна появиться благодарность – огромная, вселенская благодарность. И тогда уже многие вопросы и желания отпадают: Господь меня посетил, Господь мне все  даровал.

Молитва «Отче наш» тоже из Нагорной проповеди, как и заповеди блаженств. Мы же просим: «Да святится имя Твое», – и не просим ничего иного. Это понимание того, что если имя Христа будет в моей душе светиться, то мне будет и светло, и тепло, и ясно.

Поэтому мы, конечно, понимаем, что если бы тех людей, у которых, как нам кажется, есть все (яхта, машина, огромный дом), все это делало счастливыми, то сегодня люди не ходили бы к психоаналитикам, не принимали бы антидепрессанты, не искали бы выхода у психолога, люди бы не пытались заглушить страх алкоголем – те самые люди, у которых, по нашим категориям, есть все. Как будто их не касается алкоголь, наркотики, страх, ужас этого бытия. Касается. Ни за какими заборами не спрятаться от этого ужаса бытия. Поэтому не связана «жизнь с избытком», не связаны блаженства ни с чем материальным, ни с чем земным.

Многие люди именно потому и приходят в Церковь, что они устали бояться, устали жить в страхе, унынии. Ведь плоды обезбоженной жизни – это тоска, печаль, уныние, отчаяние. И даже часто человек, переживая тоску, отчаяние, печаль,  не понимает, откуда они пришли. Он видит в себе эту депрессию – как мы обволокли эти состояния  научным словом, – но не понимает, в чем же причина, где точка отсчета? И тогда он тоже идет к Богу. Тогда он начинает молиться.

Но как  надо молиться? Мы сегодня уже говорили, что надо не просто видеть в ней выполнение долга, а искать и суда. Потому что молитва – это не только диалог с Богом и самим собой, но это и суд над самим собой. Когда мы читаем молитвы, то видим, что всего, что святой просил в этой молитве, во мне нет и я чужд этого. Тогда человек начинает понимать: я чужд этого, значит я чужд блаженства – вот где развязка.

Тогда мы приходим к очень интересной вещи: христианское качество – смирение нам тоже надо пережить и понять. Сегодня у меня тоже был интересный разговор – про смирение. Человек рассказывает: «Вот у меня не получается. Какой-то разговор – и вдруг срываешься и говоришь грубо». Я говорю: «Дело в том, что смирение – это не какая-то заученная нами роль, которую надо вовремя сыграть, когда режиссер командует: выбегай из гримерки на сцену и говори свою роль». Если смирение в нас есть, то оно будет в нас работать всегда, а не когда мы это задумали: «Вот я сейчас иду к этому человеку, мы будем с ним разговаривать, и сегодня я буду смиренен».

Амвросий Оптинский говорил: «Выполнение заповедей – уже счастье». Это уже радость для человека, потому что он делает то, что свойственно его душе, то, чего она ждет и желает. И тогда из выполнения заповедей рождается мир с Богом, ближним и самим собой.

Заповеди блаженств – это то, что выстраивает в нашей жизни мир с Богом, мир с ближним, мир с самим собой. И здесь мы понимаем, что смирение, корень которого – мир, и есть мир с Богом, ближним, самим собой. Это не роль, которую надо вовремя сыграть перед начальником, женой или где-то еще. Никогда мы вовремя не сыграем, потому что внутри нет этого желания мира или нет понимания необходимости иметь мир, потому что только он есть настоящее бытие, а без него это просто тягостное пребывание на земле.

Смирение – как это работает в жизни? Надо понять, что я не Господь Бог, что я не могу защитить все диссертации, получить все степени, быть начальником во всех учреждениях и быть славнее Александра Македонского. Да и надо ли это? А что, Александр Македонский или Наполеон получили блаженство? Проблема в том, что все мыслят так: если ты не Наполеон, то вроде как и зря жизнь прожил. И получается, что отшельник в пустыне, имени которого мы даже не знаем, зря прожил, ведь о нем в газетах не писали.

Вот еще одна большая наша проблема: если я не стал кем-то и про меня не написали строчку в каком-то журнале, то значит я никем не стал. Вот если в душе ничего не засветилось, тогда я никем и не стал. И мы теряем блаженство именно потому, что связываем его с подобными критериями: стал я кем-то или не стал.

Я не Господь Бог. А если я не Господь Бог, то и люди, которые меня окружают, не пешки на шахматной доске. И не надо рассчитывать, что они будут двигаться по клеточкам так, как я задумал. А когда я считаю, что жена должна двигаться туда, теща – туда, а дети – туда и должны вот так по клеточкам ходить, то, конечно, они так не ходят. И опять дикое разочарование – и опять мы на два-три шага уходим от блаженства.

Другой момент. Когда мы видим, что этот мир надо воспринимать, словно ты ребенок, – это всегда открытие, всегда глубокое восприятие каждого момента жизни. А мы говорим: «О-о... сегодня дождь»; или: «Ой, пробки на дорогах». Или опоздал поезд, автобус, электричка. И часто у человека день бывает испорчен только от того, что автобус опоздал, или он забыл зонтик, или стоял в пробках на дорогах. Часто достаточно лишь этого, чтобы разрушить шаткую гармонию в душе человека – настолько все хлипко в нас. А когда есть смирение – смиренное понимание себя, смиренное отношение к людям, тогда возникает смирение внутри  и смиренное отношение к миру, не являющемуся декорациями моего спектакля, который тоже должен представляться так, как задумал я – великий режиссер.

Наверное, такой разговор надо вести с человеком, который входит или вошел в Церковь, а уже потом можно ему сказать, что все это основано на Символе веры. Христос воплотился, потому Царствие Божие и пришло к нам, поэтому и реально создать и развить его в себе. У каждого из нас есть озарение. У каждого есть душа, и в ней находится как бы сокровищница благодати, маленькая, но есть. И важно эту искорку в себе раздуть, как костер, который затухает. И вот мы его охраняем ладошками, чтобы ветер  наших страстей, желаний, наших представлений не задул этот маленький огонек в нашем сердце. Вот он разгорается, разгорается – и становится тепло. Вот это и есть «спасись сам, и вокруг тебя спасутся тысячи». Согреются вокруг тебя, и самому тебе тепло будет, и ты согреешь других людей.

А мы набиваем голову цитатами и хотим этими цитатами кого-то привести. Но привести можно только тогда, когда ты вкусил жизнь с избытком, когда ты ее пережил, прочувствовал, когда ты сам охвачен этим огнем. Если ты им не охвачен, но зазубришь эти цитаты – а что дальше? Ну хорошо, скажут тебе, у мусульман своя догматика, у вас своя, а где тепло, где огонь?

Как апостолы на Фаворе произнесли детские слова, не глупые, а абсолютно детские: чистые, непосредственные: «Как нам здесь хорошо с Тобой быть, в Твоем фаворском свете. Давайте будем здесь жить». Мы можем умилиться и заплакать. Этот фаворский свет – как раз то, что нам заповедовал Христос. Святой Григорий Палама развил эту тему – стяжание этого света. Понятно, что у всех своя мера, свой подвиг. И здесь возникает вопрос подвига.

Новокрещеный человек пришел в Церковь, и мы боимся его отпугнуть: «Знаете, подвиг, аскеза, долгие молитвы – это все, конечно, для монахов. У нас здесь все будет проще: мы с Вами чаю попьем, поговорим, а молитва ... – это все для монахов». Но никогда мы его этим не удовлетворим. Ну, одну чашку чая выпили,  другую... Нет, молитва. Только молитва и аскеза – по слову Максима Исповедника. Любовь к Богу у человека появилась, а дальше она выражается в воздержании, дальше – в молитве. И тогда мы говорим человеку: «Будем честными, христианства без аскезы, без подвига нет. Понятно, что твой подвиг не подвиг Ксении Блаженной или Антония Великого, но подвиг должен быть». Потому что все, что дано даром, не ценится.

Крест – это и посох, с которым мы идем к спасению, но крест – это и ключ, которым отверзается Небо. И если креста в нашей жизни нет, если мы отвергаем его, то, разумеется, никакого просветления, никакого пробуждения, никакого прозрения в нашей душе на пустом месте никогда не возникнет.

– Иногда встречаются ситуации, когда человек, сам по себе довольно радостный и позитивный, приходит в Церковь, принимает крещение и вдруг сталкивается с тем, что не видит рядом радостных людей, а видит скорбные лица, грусть, печаль – плач по грехам. По крайней мере, ему так кажется. Он начинает думать, что с ним что-то не так, начинает себя пересматривать и через какое-то время сам становится таким же. Как помочь человеку понять, что христианство – это религия радости, а не тоски, скорби и вечного бремени, которое ложится на тебя с принятием Креста Господня?

– Михаил, я трезво оцениваю церковную обстановку и потому сегодня говорю, что то, что мы обсуждаем, очень часто надо говорить не только новопришедшему, но и тем, кто стоит в храме. Но при этом я бы не сгущал краски, что люди сделали смыслом и целью своей жизни только переживание тоски.

– Речь не обо всех, но бывают такие ситуации.

– Другое дело, что мы понимаем, что смысл нашей жизни не прекраснодушие и не экзальтация – это прелесть. Надо это тоже понимать.

Я служу в священном сане довольно длительный период и почти каждый день сталкиваюсь с людьми, переступающими порог храма в первый раз. И не могу сказать, что все они приходят с какой-то невероятной радостью, живут в миру невероятной, фонтанирующей радости и приходят в церковь такие радостные-радостные. Приходят в основном как раз без радости, потому что все радостное, что возможно в миру, уже было ими получено, и теперь они пришли с тоской, печалью, унынием и отчаянием.

Понятно, что есть, конечно, молодые люди, которые сегодня только начинают свой путь, и детская радость еще из них не выветрилась. Бывает, что у них есть такой, как Вы говорите, позитив, именно юношеский, который зачастую связан с их духовной, душевной чистотой. При этом я многократно встречал молодежь, которая эту внутреннюю душевную чистоту потеряла, и радость, если она у них есть, уже темная, глубоко темная, это радость уже совсем другого порядка.

Поэтому сузим вопрос. Пришел молодой человек – конечно, с ним, может быть, надо говорить каким-то другим языком, понимая, что очень многое из того, что сегодня есть у него, и эта детская непосредственность, еще не убитая в нем, в тебе-то уже отсутствует. Вообще душа любого человека – это священная земля, нельзя вторгаться в нее с грязными руками, а уж тем более залезать с ногами. Конечно, надо очень трепетно относиться к душе человека, тем более к душе молодого и чистого человека. Даже когда ты желаешь защитить его от потери той радости и чистоты, которые в нем есть, надо очень аккуратно говорить, где он может их потерять, чтобы не запятнать эту душу.

То есть необходим индивидуальный подход. В храм приходят очень разные люди, и процент радостных среди них не так велик. Поэтому надо подходить внимательно и – хотя и не люблю это слово – индивидуально. Хотя наша проблема очень часто – как раз наша индивидуальность. Потому что нашу личность часто закрывает именно наша индивидуальность, закрывает как нарост, короста. Даже на наших пяти чувствах существуют какие-то наросты, не позволяющие нам жить сопричастно к этому миру – видеть свет, деревья, облака, солнце, птиц на небе. Это именно потому, что наши органы чувств уже осквернены грехом, и не только страстным, но и эгоистичным отношением к жизни, потребительским отношением к ней и людям. И эта греховная короста наросла на нашу душу, на наши органы чувств. Потому, чтобы ощутить какую-то лживую полноту жизни, люди постоянно ищут какие-то встряски для своих органов чувств, для своего тела. Мы должны как раз усиленно возвращать детскую непосредственность, чистоту души и непосредственное восприятие мира. Это надо в себе взращивать.

И как ни странно, на этом пути и необходимо покаяние. Но покаяние тоже у нас понимается очень неправильно. У нас это желание прийти, покаяться и потом переживать свою жизнь так, что не было ничего, в чем я покаялся. Если мы будем читать слова Силуана Афонского, записанные его учеником архимандритом Серафимом, увидим: все духовные проблемы, связанные с богооставленностью, были у него очень часто вызваны тем, что он забывал о своих грехах. Вроде он в них покаялся, и, как мы считаем, не страшно забыть о них, а он говорит наоборот: забывать их не надо. Покаялся – это хорошо. Но если ты помнишь то, что ты сделал, то никогда больше этого не совершишь. Если же ты прикинулся, что это было не с тобой, как мы это делаем, тогда жди возвращения этого.

Поэтому, с одной стороны, детская непосредственность и, может быть, даже невинность, а с другой стороны, мужество признать, кто ты, и трезвая оценка своей жизни – и настоящей, и прошлой. Только эта трезвая, мужественная покаянная оценка своей жизни позволит тебе и стяжать чистоту души, и сохранить ее. А когда ты будешь, как экзальтированная девица, прикидываться, что это ничто, тогда эта амплитуда, как маятник, будет постоянно возвращаться.

Часто люди видят, что никакого духовного роста нет, и часто именно потому, что они хотят внушить себе, что после покаяния надо все забыть: этого не было или это было не со мной. Нет, это было со мной. И если другого богатства я пока не стяжал, надо пока пользоваться этим и говорить, что это было со мной. А когда я буду знать, что это было со мной, я этого не повторю: я уже вкусил это, помню – больше не надо. У Пушкина есть такое стихотворение:

Воспоминание безмолвно предо мной

Свой длинный развивает свиток;

И с отвращением читая жизнь мою,

Я трепещу и проклинаю,

И горько жалуюсь, и горько слезы лью,

Но строк печальных не смываю.

Пушкин прекрасно понимал православную аскезу – смывать этих слов не надо, пусть они будут с тобой, тогда вовек не согрешишь, если будешь помнить это прошлое.

Если покаяние настоящее, деятельное, то из него появляются плоды. Но плоды не означают того, что я начинаю ходить по водам или исцелять кого-то – упаси Господь! Плоды от того, что этот маленький уголек в душе начинает чуть-чуть больше светиться. И тогда мы ощущаем: вот какая жизнь с избытком. А какая же она была у святых?

То есть это антипод того, что имеет современный человек – тоска, печаль, уныние, отчаяние. Слова «счастье» нет в Евангелии. В слове «счастье», как мне кажется, есть два понятия – «иметь часть» и «сейчас». В Евангелии же только радость, которая не связана не с каким-то преходящим моментом, не с сиюминутностью, не с посюсторонностью и вещественностью  (частью, которую схватил в кулачок, открыл – она сгнила), а связана с радостью, которая находится в душе и оттуда не выветривается. Если, конечно, ты сам не открыл дверь: «А, выходи! Сегодня я хочу быть грешником!»

Люди иногда думают: «Ну ничего, христианин-то я христианин, но сегодня все-таки погрешу». И это кажется им просто и легко. Это тоже касается уже воцерковленных христиан, которые считают, что можно сейчас согрешить, важно только вовремя покаяться, и главное, хорошо бы успеть до смерти: список сдал – и все. Это формальное, канцелярское отношение к исповеди – надо просто вовремя, до смерти, покаяться и тебе это зачтется. То есть ты считаешь, что можно легко изменять Христу, а Он такой канцелярист: «Ну, успел так успел, что поделаешь. Браво, молодец!» Часто нам не хватает желания и мужества посмотреть на свою жизнь и понять, в какой ужасный шарж и карикатуру она превратилась. Даже жизнь человека, давно пребывающего в Церкви.

– К сожалению, время нашей беседы подходит к концу, что бы Вы хотели пожелать нашим телезрителям?

– Я бы, дорогие, хотел пожелать этого глубокого переживания общения со Христом, которое заменит многое и снимет многие вопросы. Не ответит, а просто снимет их. Когда Христос, Его дух войдет в вашу душу, когда вы Его впустите, не будете изменять Ему, а, наоборот, станете сохранять себя от любой измены, тогда эта жизнь с избытком – благодатная, полноценная и глубокая – заполнит вас. И тогда действительно вы согреете не только себя, но и своих ближних, которых сегодня хотите привести в Церковь и не получается. Вы приведете их не словами, а тем светом, который будет из вас светиться.

Ведущий Михаил Проходцев
Записала Ксения Сосновская