Беседы с батюшкой. Итоги святой Четыредесятницы

В петербургской студии нашего телеканала на вопросы телезрителей отвечает клирик храма святого великомученика Димитрия Солунского в Коломягах протоиерей Александр Рябков.

– Сегодня мы постараемся подвести предварительные итоги этого Великого поста.

Строго говоря, до конца Четыредесятницы осталась неделя. Ровно через неделю мы услышим песнопение «Душеполезную совершив Четыредесятницу…». Как Вы думаете, батюшка, удалась Четыредесятница?

– С одной стороны, подводить итоги, может быть, еще и рано, а с другой стороны, за эти седмицы перед нашими глазами прошли очень важные символы, образы. Вчера мы прочитали Великий канон, который тоже разворачивает перед нами очень важное полотно, где на образах Ветхого и Нового Заветов раскрываются свойственные каждому из нас проблемы, беды или, может быть, какие-то нестроения нашей души.

Эта картина, изображающая грехопадение и восстановление человека на образах Священного Писания, накладывается и на нашу жизнь, которую мы каждодневно проводим сегодня в свете Евангелия, в свете церковной жизни и в свете поста.

Можно подводить какие-то итоги, потому что пост начался не только с Прощеного воскресенья. Святая Церковь готовила нас к Великому посту еще предварительными неделями (о Закхее, о мытаре и фарисее, о блудном сыне, о Страшном суде). И затем – Прощеное воскресенье как изгнание Адама и Евы из рая. Все эти недели недаром называются приготовительными. Они не только готовили нас в плане диеты, потому что ближе к посту что-то уже отменялось, но те символы, которые нам предлагает Евангелие, настраивали нас на правильную оценку своей жизни, даже на переоценку тех приоритетов, ценностей, которые поставлены, может быть, в нашей жизни, сознании обществом. Мы часто живем по законам общества: это законы соперничества, соревнования, законы тщеславия, гордыни.

Все предложенные нам евангельские образы (Закхей, блудный сын, мытарь и фарисей) заставляют нас по-другому посмотреть на цель нашей жизни. Недаром этот огромный период начала года завершается Страстной седмицей, когда Крест возносится над нашей судьбой. Еще в воскресенья до Страстной седмицы, когда совершается такая (пусть не уставная) служба, как пассии, Церковь готовит нас к тому, что итог нашего поста – это даже не только Пасха, но крестная Пасха. И, так или иначе, мы должны понять и принять евангельские слова Христа: «Возьми свой крест и иди за Мной».

Прохождение поста – само по себе уже принятие на себя креста, креста послушания Церкви. И послушание очень важно, потому что в начале поста мы, может быть, начинаем как-то сомневаться: а является ли сегодня пост для меня обязательным? Может быть, я не так тверд в вере, не обладаю таким здоровьем, которое позволяет поститься так, как это предписывает церковный устав. Во-первых, мы можем многое решить и обсудить с духовником: как нам поститься, как правильно начать и продолжать пост, чтобы не надломиться. Для этого нужна постоянная церковная жизнь, присутствие в храме и общение с духовником. Не от раза к разу, а постоянное общение со своим священником или со священником своего прихода. Тогда выбирается оптимальный, правильный путь. Это с одной стороны.

С другой стороны, послушание Церкви очень важно, ведь недаром Церковь устами святых говорит нам, что послушание превыше поста и молитвы. Это повторяется у многих святых. Почему превыше поста и молитвы? Потому что в послушании проявляется любовь. Ни в каком другом нашем качестве и ни в какой иной стороне нашей церковной жизни любовь не проявляется так, как в послушании, когда мы доверяем Церкви, доверяем опыту святых, опыту традиции, потому что послушание – это именно проявление любви. А любовь – это то чувство, слово или символ, который, может быть, уже затаскан. Именно пост и принятие креста на себя, на свою жизнь, свое время, которое мы посвящаем Богу, и есть проявление любви и в послушании, и в доверии Богу.

Если говорить о кресте, мы начинаем сомневаться: почему же Церковь так категорично требует от нас принятия креста? С другой стороны, кардинально это ничего не меняет в нашей жизни, ведь каждый день мы, так или иначе, несем какой-то крест. Только в церковной жизни, в свете Евангелия мы делаем это ради Христа и вместе со Христом. Недаром в посту совершается таинство Елеосвящения. Оно не только для исцеления тела, души, но и для того, чтобы мы поняли, что наши нестроения, какие-то телесные недуги – это тоже тот урок, то упражнение, которое делает нашу душу более смиренной. Мы не приходим в церковь на соборование и не говорим: «Вот я хочу исцелиться так, как я хочу», а даже с доверием принимаем от Бога силы нести и крест болезни. Благодатно нести его...

Мы просыпаемся каждое утро, идет на работу или учебу. Просыпается мать, которая готовит детям еду, собирает их в школу, – у нас всегда есть какой-то подвиг. Недаром в советской школе раньше говорили: «В жизни всегда есть место подвигу». Не только в жизни есть место подвигу, но жизнь сама по себе – это подвиг, и с этим уже надо согласиться. Только если это подвиг идеологический, то нести это трудно. Когда же это подвиг духовный, когда цель – преображение своей души, своей внутренней жизни, когда цель – это соединение со Христом, обретение радости жизни в Нем, тогда, разумеется, несение жизни как подвига осмысленно, не тягостно, не является чем-то обыденным и рутинным. Тогда оно является целеустремленным и имеющим в себе залог целомудрия.

– Вопрос телезрителя с Ямала: «Мы начинаем утреннее правило с покаянного 50-го псалма, каждый вечер просим прощения у Господа за свои грехи. Почему необходимо обязательное разрешение грехов у священника, чтобы потом причаститься? Если Господь сказал: “Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них”, зачем еще нужен свидетель?»

– Присутствие священника на исповеди многосторонне. Во-первых, священник не посредник, Посредник у нас Христос. Господь наш Иисус Христос приводит к Богу Отцу, это мы не обсуждаем. А священник – это возглавитель нашей молитвы. Церковь не может быть бесформенной, не может быть аморфной. Если не будет духовного руководства, духовного направления, если мы откажемся от некой иерархической структуры, тогда Церковь, может быть, приобретет ложно понятую свободу, но эта свобода уведет от той целеустремленности, которая заложена в самом движении поста, молитвы, духовного роста.

Ничего необычного тут нет. В любом случае мы всегда с кем-то советуемся. Мы говорим, что духовный отец – это священник, но, будучи взрослыми людьми, мы понимаем необходимость присутствия в нашей жизни отца и матери, наставника, учителя, преподавателя, того, кто нас направляет, дает нам некий совет. Дело даже не в том, что этот человек опытнее нас, может быть, мы даже в чем-то опытнее его, но он занимается именно этим – направлением духовной жизни. Может быть, он неопытен в том, как лечить человека, его органы, так как посвятил свою жизнь только вопросам духовности. И когда мы приходим в церковь, то советуемся с тем, кто занимается только этим. Даже в поликлинике мы приходим к конкретному врачу, который специалист в чем-то одном. И, разумеется, когда речь идет о духовной жизни, нам нужен человек, который только этому посвятил свою жизнь, – здесь ничего необычного нет.

Все дело в том, что в своей жизни мы часто советуемся с кем-то. Как мы знаем, одна голова хорошо, а две лучше. Нас никогда не смущает, если мы с кем-то советуемся по своим житейским делам, тем более это не должно смущать нас в церковной жизни. Мы видим, что исповедь никуда не ушла даже из светской жизни, потому что даже человек, который не ведет церковной жизни, обращается к психологам, психотерапевтам, психоаналитикам, то есть к людям, которые даже не лечат, не направляют, а просто являются теми, кто может выслушать человека. Мы видим, что ничего в жизни не поменялось, и если мы вышли из Церкви или пребываем вне ее, духовный наставник все равно, так или иначе, присутствует в жизни многих людей. Это может быть не психотерапевт, а друг, мама, папа, старшая сестра, кто угодно.

Однако если мы ведем церковную жизнь, не аморфную, а именно в традиции Церкви, даже той или иной ее конфессии, то, разумеется, должен быть духовный наставник. Он оправдан даже просто нашими психологическими качествами, которые требуют этой реализации, и никуда от этого не уйти. Изобретать велосипед бессмысленно, это мы прекрасно знаем и никакой Америки здесь не откроем.

Для чего вообще нужна исповедь, если, как правильно сказал зритель, исповедь происходит у нас даже в вечерних и утренних молитвах? Да потому, что глубокий духовный самоанализ нужен постоянно. И хорошо, когда этот глубокий самоанализ происходит в присутствии другого человека. Во-первых, он может уберечь нас от уныния. Потому что кто-то приходит на исповедь с этим духовным унынием: «Никакой цели и смысла поститься, каяться и молиться нет, потому что ничего не меняется, ничего не исправляется, лучше я не становлюсь». И тут священник нас вдохновляет, останавливает, вразумляет, дает нам установки, которые вытягивают нас из уныния. И, наоборот, приходит человек, который говорит: «Да, я согласен, что я несовершенен, но у меня есть такие и такие хорошие качества. А вот я сравниваю себя с этим и тем и вижу, что я не так уж и плох». Хорошо, что человек не загоняет себя в уныние, но при этом он может погружаться в самомнение, самолюбование, тщеславие, что рано или поздно закончится унынием, потому что, так или иначе, какая-то стена встретится на пути его тщеславия, и тогда его уныние будет более жестким, его будет трудно вытянуть оттуда. Поэтому необходим свидетель.

Здесь священник выполняет даже не роль наставника, потому что не каждый священник наставник, а он, по сути, свидетель. Священник не врач, не дерзаем себя так называть – врачует Христос. Но священник необходим как некий свидетель, который направляет человека по царскому, срединному пути, чтобы уберечь нас и от уныния, и от ненужного тщеславия и самомнения.

– Но все-таки зачем нужна спайка  двух таинств – Причастия и Исповеди.

– Может быть, вопрос так и не стоял, но дело в том, что перед самим Причастием мы проводим глубокий самоанализ, даже читая молитвенное правило. Например, я служу в большом приходе, где мы, священники, часто исповедуемся друг у друга, потому что совет другого, даже необязательно старшего священника, необходим. Нужно и вдохновление, и поддержка, нужен какой-то совет, взгляд со стороны. Не думайте, что священники не исповедуются. Они исповедуются, и довольно регулярно, и как никто понимают необходимость братского наставления, братской поддержки.

Что касается исповеди перед Причастием, то, разумеется, прежде всего это благоговение, трепет перед таинством, еще большее проявление нашей внутренней жизни, которая устремляется к Причастию и все возможные  препятствия для Христа устраняет этой исповедью – через смирение, через покаяние, через осознание своего недостоинства.

– Вопрос телезрительницы из Волгограда: «Идет пост, мы прошли соборование, взяли после него масло. Что мне с ним делать: кушать или мазать больные места? Второй вопрос: часто в храме подходят люди, что-то дают и просят помолиться о каком-то болящем и умершем. Мы берем то, что нам дают, и либо сразу молимся об этих людях, либо вносим в записки для домашней молитвы. Имеем ли мы право делать так сами, без благословения батюшки? Или не стоит этого делать?»

– На первый вопрос Вы практически ответили сами. Во-первых, масло от соборования может использоваться для помазания себя; возможно, больных мест своего тела. Разумеется, делать это надо с благоговением, потому что это не совсем лекарство, которое обязательно применяется к тому или иному органу, все же это более лекарство духовное, для Вашего духовного укрепления. Можно употреблять его в пищу, добавляя в те постные блюда, которые Вы вкушаете во время поста.

– Если это пищевое масло.

– На соборовании используется если не оливковое, то подсолнечное масло (по крайней мере, по той церковной традиции, с которой я знаком).

Что касается молитвы, если у Вас есть некое сомнение в Ваших духовных силах, то, наверное, стоит взять благословение у священника: «Батюшка, благословите меня помолиться за такого-то раба Божьего или такую-то рабу Божью». С другой стороны, молитва за нашего брата или сестру во Христе – это наш долг, и вряд ли здесь есть предмет для какого-то большого обсуждения. Так проявляется наша любовь. С другой стороны, правильно, что наше смирение тоже должно проявляться. Мы не молитвенники, поэтому мы не то что можем взять благословение у священника, но даже, встав перед иконой и предваряя нашу молитву за этого человека, скажем: «Господи, я не молитвенник, но меня попросила сестра, брат помолиться об этом человеке. Прости меня, грешного, помоги этому человеку, помоги нам, прости нас, помилуй, благослови». Когда молитва предваряется такой смиренной, скажем так, прелюдией, когда проявляется такая кротость, то польза духовная и тому, кто молится, и, разумеется, тому, о ком мы молимся.

– Вернемся к теме итогов святой Четыредесятницы: иногда возникает  чувство, что главным итогом является осознание того, что мы потерпели полное фиаско в этом посту. В связи с этим возникает ряд размышлений. Например, мы часто спрашиваем послабление перед Великим постом, но ведь Великий пост – это монашеская практика, и никто не спрашивает благословения на несение подвига поста, на то, чтобы взять на себя те или иные ограничения. Как Вы считаете, нужно ли брать такое благословение?

– В общем-то, я даже начал с этого нашу беседу. Мне знакома такая практика, и, по сути, благословение в начале поста берут не только на его послабление. Очень многие прихожане берут благословение и на пост, проявляя свое смирение, кротость, проявляя именно упование на Бога. Берут благословение на пост в Прощеное воскресенье или во время чина прощения: «Батюшка, благословите посильно понести пост».

Что касается фиаско, это очень хороший вопрос. Дело в том, что в нашей духовной жизни, когда у нас какие-то задумки о том, как поститься, как молиться, все это часто построено на желании поставить какой-то рекорд. Здесь слишком много моего «я» и слишком мало сыновней бескорыстной любви к Богу. И это фиаско тоже нужно. И если мы не ощутили, что время этого поста сделало меня подобным Иоанну Лествичнику или Марии Египетской, то слава Богу, что у нас не появилось таких иллюзий. И слава Богу, что было и какое-то фиаско: мы нарушили молитвенное правило, где-то нарушили постную диету. Если мы осознали это правильно и не впали в уныние через свою гордыню, то мы приобретаем смирение – ту тишину, то правильное христианское бесславие, которое и раскрывается настоящей славой Божьей.

Святые нам говорят, что даже падение в грех становится спасительным для человека, чтобы человек не впал в прелесть. Наша цель не впасть в прелесть, пройдя пост, а, наоборот, приобрести еще большее смирение.

– Вопрос телезрительницы из Липецкой области: «Я живу в селе, где нет церкви. Церковь находится в районе, за 16 километров. Но мы все равно ездим туда, за пост я уже была шесть раз. Часто я слышу в передачах о том, что у всех есть духовные отцы. Но за шестнадцать лет существования церкви в нашем районе сменились уже шесть священников: не успеваешь как следует познакомиться, привыкнуть. Так что у меня нет духовного отца. Как мне быть? Мне уже 76 лет. Может быть, мне так и оставаться без духовного отца? Как и где его найти, я не знаю».

– Из Вашего звонка понятно, что Вы посещаете храм настолько регулярно, что духовное окормление происходит. Не надо пугаться, что у Вас нет каких-то тесных контактов, духовных бесед с постоянным священником. Главное, что есть духовное окормление. Главное, что Вы находитесь в руководстве того или иного пастыря. Большая ошибка считать, что церковная жизнь – это набор стандартов, неких шаблонов. Вот мы услышали, что нужен духовный отец. Так он есть: я прихожу на исповедь; да, пусть сегодня один священник, завтра другой, но я получаю от него тот или иной совет, который нужен мне сегодня исходя из моей исповеди, моего покаяния, моего вопроса в том числе.

В монастыре, в монашеской традиции происходит не только регулярная исповедь, но и откровение помыслов духовнику. Причем он не избирается самим монахом или послушником, а зачастую назначается игуменом. Здесь на самом деле иная картина, нежели нам представляется. Поэтому важно не только то, что мы нашли какого-то собеседника, можем назвать кого-то духовным отцом и успокоиться на этом. Как показывает практика, когда вопрос идет только о каком-то стандарте – о том, что я хочу быть как все, то духовной практики и окормления как раз не происходит. Просто кто-то назначается, и мы успокаиваемся на том, что у нас есть духовный отец. И то,  насколько часто мы к нему ходим, уходит уже на второй, а то и на третий план.

Поэтому самое главное, что Вы постоянно участвуете в богослужениях и таинствах, в которых Вами руководит не только священник, а Сам Христос наставляет, укрепляет и направляет Вас.

– Вопрос телезрительницы: «Раньше я проводила пост более качественно, скажем так. Я сейчас говорю не про еду, а именно о духовной жизни. Раньше за Великий пост я прочитывала все Четвероевангелие, смотрела фильмы только православной тематики, читала только классику. В этом году не могу себя заставить, даже странно – почему. Единственное, что я делаю, это как можно чаще хожу на богослужения, на литургию Преждеосвященных Даров, естественно, на воскресные литургии, ходила на соборование и другие великопостные службы. И у меня такое чувство, что я как вахту отстаиваю – такая у меня усталость. С чем это может быть связано?

Если можно, сразу второй вопрос. Вчера мы слушали житие преподобной Марии Египетской, и мне почему-то первый раз пришла в голову такая мысль: ведь она плыла на корабле с людьми, следовавшими на праздник Воздвижения Честного и Животворящего Креста, и платила им за это своим телом. И когда они прибыли, все пошли в храм на этот праздник, но почему только она не смогла зайти? Почему эти мужчины (по сути дела, тоже блудники) спокойно зашли туда? Может быть, вопрос не очень умный, но вчера мне почему-то впервые пришла такая мысль».

– Все дело в том, что мы не знаем точно про этих мужчин. Акцент стоит только на Марии. Наверное, действительно интересна история каждого человека, который плыл на этом корабле и, может быть, потерял правильный ориентир. Но виновницей была Мария. Понятно, что по-своему они тоже виновны, и, наверное, Господь также как-то по-своему посетил их. Здесь важно не чудо, не то, что перед Марией встала невидимая стена.

Ведь первый вопрос, который Вы задали, очень интересный; может быть, он как-то связан со вторым. Сухость души вдруг ощущается нами – я не ощущаю радости от поста, вдохновения, не ощущаю какого-то энтузиазма, который был раньше. Не надо понимать житие только как-то необычно, выпукло чудесно. Как нам перекладывает житие, Марию не пускала в храм какая-то сила. Но разве эта сила не спрашивает в нас: «А можешь ли ты подойти к Чаше?», «А можешь ли ты начать сегодня молитву?» Речь идет и об этом; просто древний литературный памятник не предполагает таких нюансов, которые предполагает современная литература. Надо понимать, что не только внешняя стена не пускала человека, но что-то произошло внутри его.

Может быть, кто-то из литераторов мог бы подумать и взять какой-то отдельный персонаж с этого корабля, мужчину, который с энтузиазмом плыл в Иерусалим, и так пал через не покаявшуюся еще путешественницу. Но знаете, что интересно в этом житии? То, что Мария потом тоже преодолевала очень много барьеров. Мы читаем или слышим, что у нее было много искушений: она хотела и мяса, и развлечений, и песен, повествующих о блудной, греховной жизни. Ей было тяжело. Часто ее обуревали страсти и бесы. Страсть – это не только какое-то чувство, направление, но святые отцы часто говорят, что бес – это и есть страсть. Бесы гнали Марию из пустыни, но она преодолевала эту сухость и страх, гнавшие ее: «Затем ты сюда пришла? Тебе нет прощения. Ты никому не нужна. Бог тебя такую не примет, проси сколько угодно...»

Разве нас в посту не посещают такие мысли? «Что ты постишься? Что ты из себя кого-то строишь? Что ты надел на себя личину святоши?» Все мы проходим через это каждый пост, а может быть, не только в пост. И в период первоначального воцерковления бесы и страсти искушали нас, внушая, что надо перестать ломать комедию и идти снова продолжать свою, может быть, греховную светскую жизнь.

Отвечаю на первый вопрос. Перед постом мы ставим себе некие стандарты. Да, может быть, раньше так получалось, но в этом посту Господь ставит нас в другое положение, показывает нашу духовную жизнь с другого ракурса. Вы говорите, что Вы словно отбываете какую-то вахту. Приходя в храм, даже вычитывая правило, присутствуя на богослужении, надо эту сухость пережить. Господь видит сегодня в том числе и Ваш духовный рост, Вашу духовную опытность и посылает Вам сегодня такой духовный барьер, который надо перейти. Именно через эту сухость – пустыню, которая образовалась в Вашей душе. Перейдя со смирением, не отчаиваясь, эту пустыню сухости молитвы, поста, покаяния, пребывания в храме, к Пасхе Вы подойдете как именно к тому расцвету весны, которая появляется именно за послушание и за смирение. И это не потому, что Вы что-то неправильно делали или делаете. Может быть, это, наоборот, происходит потому, что сегодня Ваш духовный уровень позволяет Богу поставить Вас в такое испытание. Нужно его пройти, и сухость эта будет нам на пользу для смирения, которое само по себе и является целью поста.

– Отец Александр, в день памяти сорока мучеников мы слышали в храме евангельскую притчу о хозяине виноградника, который нанимает рабочих в разные часы суток. И на Святую Пасху мы услышим слово святителя Иоанна Златоуста о том же самом евангельском отрывке, но обращенное к нам с тем, чтобы мы все приступили к Святым Таинам.  У нас осталось две недели от Великого поста, как нам потрудиться в «винограднике» в это оставшееся время, как себя настроить?

– С одной стороны, надо использовать все, что предлагает нам Святая Церковь. Есть еще таинство Соборования, грядут великие, благодатные, очень символические службы – все это надо использовать. У нас впереди Крест, под тень которого нам надо встать как под прибежище нашей грешной души.  Нам необходимо применить и духовное чтение. Может быть, мы уже читали эти книги, но есть духовная классика. Это «Невидимая брань», авва Дорофей, Иоанн Лествичник, образ которого отражается в неделе Великого поста. Все это надо применить.

Это Евангелие говорит нам не только о том, что мы можем прийти когда угодно. Здесь нам надо вспомнить, что мы не только работники, которых в любое время призывает хозяин виноградника, но есть и другие евангельские образы. Есть и  раб лукавый, поэтому никогда не надо откладывать и думать: да я приду под закрытие и получу дары. Ведь Господь не вахтер на дверях Царствия Божьего, которого можно обмануть. Это тоже надо понимать. Мы сами крадем у себя духовные дары, духовный рост, если отдаляем от себя труд поста. Об этом тоже не надо забывать.

– Вопрос телезрительницы: «Завтра я иду исповедоваться, но я еще не все дочитала, а в субботу у меня будет Причастие. Могу ли я завтра пойти, если еще не прочитала Последование ко Святому Причастию?»

– Если Причастие у Вас грядет только в субботу, то на исповедь Вы можете прийти, а дочитать правило в течение пятницы. У Вас впереди целые сутки. На исповедь можно прийти, не дочитав до конца молитвенное правило, а к Причастию Вы успеете его дочитать.

Вопрос о святых очень интересен, потому что святые нас тоже вдохновляют. Разумеется, мы не должны применять к себе то, что применяли к себе святые: Мария Египетская, преподобный Иоанн Лествичник, другие святые. Но мы задаемся вопросом: для чего такие усилия? Мы видим, что для каждого из нас свои усилия, и пусть они меньше, чем у святых, но они всегда радикальны и бескомпромиссны. Если говорить даже о работниках одиннадцатого часа, они все равно бескомпромиссны, они тоже с усердием взялись за эту работу. Глядя на святых, мы понимаем, что они умерщвляли свою плоть. Может быть, пугающее слово, но для чего они это делали? Для того, чтобы отогнать от себя иллюзию, что плотская жизнь единственная жизнь и фундамент радости этого бытия. Мы должны понять, что плотская жизнь, какое-либо плотское удовольствие всегда обманчиво, всегда мираж. К сожалению, бывает так, что под конец поста мы думаем: когда же мы наконец будем кушать... Вот это самое большое фиаско. Если под конец поста мы ждем, когда же наконец будем кушать какую-то мясную пищу, пост прошел бессмысленно. Потому что надо выйти из поста, полюбив пост, полюбив воздержание, понимая, что оно несет нам свободу, настоящую свободу, настоящее самосознание и становление личности. Если же пост для нас – тягостная обязанность, которую мы несем формально, и хотим, пройдя его, сделать Бога своим должником, а потом пуститься во все тяжкие и начать объедаться, то, конечно, пост был лишь нагуливанием себе аппетита, что является ужасным кощунством, которое только может быть в конце поста.

– Вопрос телезрительницы из Смоленской области: «С 45 лет у меня группа инвалидности. Сейчас мне 62 года. Церковь у нас за 20 километров, машины у нас своей нет. До церкви я добраться не могу и даже не могу просить у батюшки облегчить себе пост, потому что врачи мне это не разрешают. Я каждый день вычитываю покаянные молитвы, но не могу добраться до храма и не знаю, что мне делать».

– С одной стороны, благодаря техническому прогрессу Вы получаете духовное окормление через чудесные передачи телеканала «Союз». Но, наверное, можно позвонить в ближайший храм с просьбой, чтобы (так как Вы не можете по нездоровью доехать) священник один раз за пост приехал, пособоровал Вас и причастил. Если Вы все-таки можете собраться, то один раз за пост, наверное, надо храм посетить и причаститься. Может быть, заранее связаться со священником и объяснить ему, что поститься в полной мере Вы не можете по нездоровью. Слава Богу, благодаря техническим приспособлениям мы, наверное, можем решить этот вопрос: созвониться с храмом, объяснить ситуацию или вызвать батюшку, который, возможно, не так загружен в сельской местности и смог бы приехать причастить Вас. Или все-таки можно добраться до храма и приобщиться Святых Христовых Таин, придя натощак в воскресный день на службу и получив это подкрепление, которое, разумеется, необходимо любому христианину.

Понятно, что ситуация сложная, но выход из нее все-таки есть. Главное, не надо унывать, это то, чего мы обязательно должны постараться избежать.

Если говорить про итоги, то можно сказать об интересных традициях у христианских народов. Дело в том, что мясная пища не самое главное, что присутствовало на пасхальном столе. Самое главное – это кулич (или колач), на самом деле олицетворявший собой терновый венец или корону Царя Небесного, и яичко. То есть это была символическая трапеза, целью которой не было наедаться.

– В светском праве есть некий регламент уровня законов, то есть существует Конституция, законы общегосударственные, региональные и прочие. В крещении мы даем некий обет, потом кто-то вступает в брак и тоже дает некие обеты, и вдруг наступает Великий пост. Какие обеты являются самыми приоритетными, а какие второстепенными?

– Хорошо, что Вы сказали о том, что мы даем обеты в ключевые моменты нашей жизни: в крещении и браке. На самом деле эти обеты сказываются только в том, что мы обещаем Богу верность. По сути дела, верность в браке – это, опять же, верность Христу, по-другому это трактовать невозможно.

Что касается каких-то частных обетов (я буду поститься так, буду молиться так), то к этому надо подходить очень трезво, потому что здесь уже примешивается мое «я», желание поставить рекорд. И это, разумеется, закончится духовным фиаско. Поэтому самый главный обет, который мы должны дать себе в посту, – это жить по-христиански. При этом не важно, насколько больше мы будем голодать или от чего-то отказываться, для нас важно суметь в посту открыть душу ближнему своему, открыть душу человеку, с которым мы живем под одной крышей, увидеть его глаза, больше молиться за него. Недаром в посту вкропляются заупокойные службы. Богослужение постоянно говорит нам: «Душе моя, восстань, конец приближается». Это не значит, что мы обязательно умрем телесно в посту или на Пасху, но это знак того, что наша жизнь все-таки скоротечна. Пост – это миникопия нашей жизни. Мы должны жить более по-христиански, не только воздержанием, но и любовью, искренностью, откровенностью, милосердием, состраданием к ближнему своему. Может быть, надо посетить нашего ближнего, которого давно не посещали, прийти проявить сострадание, соболезнование, сопереживание – вот что есть самый настоящий дар и жертва Христу, которую мы можем принести за эти благодатные, серьезные символические дни.

– А в семье?

– В семье тем паче. Мы отказываемся от какой-то пищи, потому что она, может быть, нас от чего-то отвлекает. Нас отвлекают развлечения, сумбур жизни. Покаянная молитва и даже телесное воздержание многое отсеивают, снимают коросту с человека, который начинает смотреть на жизнь другими глазами, у него появляются иные приоритеты. Когда у человека отшелушивается корка его суеты, он начинает видеть человека, с которым живет, начинает понимать супруга или супругу, детей. Для того и  пост.

Мы не только чего-то не кушаем, не только отказываемся от каких-то развлечений (театра, фильмов, каких-то удовольствий), но делаем иной круг чтения, включаем духовную литературу. Тогда наши духовные очи, которые были замылены, вдруг открываются. Для чего они открываются? Для того, чтобы видеть ближнего. Потому что мой ближний – это мостик ко Христу. Я не могу угодить Богу, если  переступлю через ближнего, если сегодня я проявлю к нему нелюбовь. Недаром Иоанн Златоуст и святые апостолы говорят нам в начале поста: «Не угрызай ближнего своего». Может быть, ты не можешь поститься в полной мере, главное, не ешь своего ближнего.

– Спаси Господи! Батюшка, благословите нас на прощание и скажите несколько слов о завершении поста.

– Дорогие братья и сестры, если что-то не получилось, если мы задавали себе некие стандарты, что на самом деле было не совсем правильно, не надо унывать, потому что итог поста – это укрепление себя в смирении. Потому что смирение, которого мы просим в молитве Ефрема Сирина, святого угодника Древней Церкви, – это именно мир с Богом, мир с ближним и как следствие мир с самим собой. Это и есть смирение.

Ведущий Михаил Кудрявцев

Записала Ксения Сосновская