Беседы с батюшкой. Дореволюционное духовенство

В петербургской студии нашего телеканала на вопросы телезрителей отвечает благочинный Выборгского округа, настоятель храма святого пророка Илии на Пороховых протоиерей Александр Будников.

– Когда мы с Вами встречались в прошлый раз, дорогой отец Михаил, темой нашей беседы было «Положение Церкви и духовенства в 20–40-е годы», то есть в довоенный и сразу послевоенный период. Это была очень сложная, трагическая тема. Тогда Вы задали мне вопрос о том, как жила Церковь и духовенство в предреволюционное время; скажем, в конце XIX– начале XX века. Но лимит времени не позволил тогда развить эту тему, и мы решили сделать это в следующий раз. Правда, прошло много времени…

Начнем с того, что во время переписи 1898 года, когда сам государь-император Николай Александрович в графе «род занятий» написал «хозяин Земли Русской», населения Российской империи насчитывалось приблизительно 126 миллионов человек. Здесь учитывалось население Царства Польского, то есть той части Польши, которая входила в состав Российской империи, Великого княжества Финляндского и всей остальной части огромной Российской империи, которая сейчас таковой не является ни территориально, ни по населению. За 20 лет царствования Николая II, до начала Первой мировой войны население Российской империи увеличилось примерно на 50 миллионов. Сами делайте вывод, какова была жизнь и ее уровень тогда.

Что тогда представляла собой Русская Православная Церковь? Было 62 епархии, по количеству 62 губерний Российской империи. Кстати, империя тогда не делилась на  автономные республики или округа. Была та или иная губерния, которую населяли разные народы, разных вероисповеданий. Так вот, таких губерний было 62, соответствовало им и число епархий. К началу Первой мировой войны число архиереев было приблизительно 120-130 человек. Сюда входили правящие, затем викарные архиереи и находящиеся на покое. Поскольку епархии были очень обширные, так как и губернии были немаленькие, то одному архиерею было сложно справиться с обязанностями архипастыря, даже почти невозможно. И, как правило, во всех епархиях у архиерея были помощники в лице викарных архиереев, количество которых было разное, иногда два, иногда три. Например, в Санкт-Петербургской епархии в то время было четыре викарных архиерея. Каждая епархия делилась на благочиннические округа, как, собственно говоря, и в настоящее время.

Сколько было духовенства? В понятие «белого духовенства» тогда входили священники, то есть иереи, протоиереи, заслуженные или только начавшие служить; диаконы, псаломщики, чтецы – церковнослужители, но их тоже относили к сословию духовенства. Таковых к 1914 году (к началу Первой мировой войны) было около 200 тысяч.

Было более 55 тысяч храмов, но еще были часовни в разных местах; если взять вместе с часовнями, то это около 70 тысяч. Были огромные соборы, можно сказать, шедевры – в столичных городах, губернских; но были и типовые, как мы их называем, небольшие в сельских местностях.

Православных в Российской империи насчитывалось приблизительно 69 процентов. По крайней мере, людей, так себя называющих. Кстати, до революции в паспортах не было графы «национальность», только графа «вероисповедание». Человек писал, например, «православный» – и все, национальность не спрашивалась. Если человек был мусульманин, то писал «мусульманин». Либо писал «иудей», «католик», «лютеранин» и тому подобное.  Это очень важно. Поэтому если иудей принимал православие, то он уже обладал всеми правами православного подданного Российской империи, вплоть до того, что, если заслуживал, мог получить потомственное дворянство. Таким, например, был Исаак Бланк – дедушка «нашего великого вождя и учителя» Ленина. Он был врач,  но очень профессиональный, оригинальный, и когда он крестился, то государь Александр II пожаловал ему потомственное дворянство, потому Владимир Ильич и был потомственным дворянином. То есть все измерялось принадлежностью к тому или иному вероисповеданию.

Мусульман было примерно 11 процентов, частично они занимали Казанскую, Астраханскую губернии, то есть те места, на которых некогда были расположены Казанское, Астраханское ханства. Часть из них проживала в Сибири, но больше всего их, естественно, было в присоединенной тогда Средней Азии: это Бухарский эмират, Хивинское царство, Кокандское ханство. Как мы знаем, в начале XX века на Петроградской стороне была построена и до сих пор находится  здесь очень красивая соборная мусульманская мечеть, тогда ее называли мечетью эмира Бухарского, так как, видимо, выделялись средства и было его прямое участие.

Примерно 20 процентов нашего населения принадлежало к разным конфессиям. Были католики, в основном в западной части Белоруссии и Украины – примерно 8-9 процентов. Около 7 процентов лютеран: это Великое княжество Финляндское, Прибалтика, где-то еще. И какая-то часть, которую невозможно определить в процентном отношении, – это сектанты всех направлений или люди, считавшие себя вообще неверующими, атеисты. Их было немного, но они были.

Это общая картина того, что представляла собой Русская Православная Церковь на рубеже XIX–XX веков.

– Если говорить о духовенстве, как Вы считаете, о ком надо говорить подробнее: о городском или же сельском духовенстве, ведь тогда было очень много сельских священников?

– По статистике, до революции две трети нашего населения жило в сельской местности. Это в наше время там остался какой-то мизер, может быть, несколько процентов, а все остальное население живет в городах, больших или малых. Правда, было такое явление, когда во время зимнего сезона крестьяне ездили в Петербург, Москву, чтобы подзаработать. Например, строили мосты, гранитные набережные. Но это были сезонные, зимние работы, все остальное время они занимались своей основной деятельностью – сельскохозяйственной. И большинство храмов было, естественно, в сельской местности.

Есть большое отличие сельского духовенства от городского. Конечно, надо отдать должное императору Петру Великому, он первый положил начало Синодальному периоду, который с точки зрения канонов был антиканоничным устроением Церкви, но имел и определенные положительные тенденции. Возьмем, например, XVII век: у нас почти не было канонизаций. А в Синодальный период было немало подвижников благочестия, которые прославлены: Серафим Саровский (конечно, по настоянию императора Николая II) и ряд других, не будем перечислять все имена. Но самое главное, Петр положил доброе начало духовному образованию. При нем начали создаваться духовные семинарии, потом были открыты духовные академии, первая из них при Александро-Невском монастыре, как поначалу называлась лавра. Кстати, к концу XIX века у нас уже было четыре главных монастыря, которые именовались лаврами: Александро-Невская (где мы сейчас пребываем), Свято-Троицкая Сергиева, Киево-Печерская и Почаевская.

Монастырей перед началом революционных событий было 1025. Было около ста тысяч монашествующих, то есть имею в виду мужские и женские монастыри. Самые известные из них – это лавры, о которых я сказал. Это, конечно, и наша незабываемая Оптина пустынь, Толгский монастырь, Александро-Свирский, Свято-Троицкая Сергиева лавра и ряд других. В каждом монастыре находилось несколько человек (или даже один) высокой духовной жизни. Вообще-то во все времена главная задача любого монастыря – это быть неким местом, где сконцентрирована духовная жизнь, более сфокусирована, чем в обычной мирской жизни. Потому что мирская жизнь рассеивает, отвлекает, а там все должно быть сосредоточено на духовной жизни. Если этого нет, то монастырь превращается просто в сельскохозяйственную артель, колхоз или совхоз.

В наше время восстанавливается много монастырей, и это хорошо, что они созидаются, но иногда, к сожалению, главное их направление – это хозяйственная деятельность. Да, без нее не обойтись, это, может быть, главное для жизнедеятельности, но, к сожалению, иногда делается меньший акцент на духовную, молитвенную жизнь. Она может иметь внешний характер, а внутренний навык (скажем, исихазма, практики афонских подвижников или наших Оптинских старцев) пока находится только на начальной стадии, а он главный.

При Петре жалованье получало военное духовенство, которое находилось на военных кораблях, в полках, иных воинских подразделениях. Конечно, по своим размерам оно было разное, но все-таки это было казенное, государственное жалованье. А так духовенство жило за счет прихожан, за счет треб, и это не всегда имело положительный характер. Это прекрасно понимал великий, как я его называю, Константин Петрович Победоносцев, обер-прокурор Святейшего Синода. Это был великий человек, умница, и он понимал, что необходимо установить жалованье. Жалованье сельского духовенства было примерно такое: священник получал в год от государства 300 рублей; диакон – 150 рублей, 100 рублей псаломщик. Если даже взять 300 рублей в год, это 25 рублей в месяц. Но надо помнить, что семьи духовенства, священника, диакона или псаломщика были многочисленными (пять-семь детей). Это очень важно.

– А что можно было купить на рубль?

– Бутылка водки стоила 16 копеек, 36 копеек – фунт свинины. Фунт хлеба стоил 1 копейку. Это примерный расклад цен на 1913 год, они могли колебаться. Во всяком случае, с голоду не помрешь, но жить надо очень скромно при наличии большого количества детей, которых надо было худо-бедно одеть. Когда мальчики белого духовенства достигали восьми-девятилетнего возраста, их направляли в духовные училища, где образование продолжалось примерно четыре года. К тому же учитывали, что детская память очень цепкая, и там закладывалось начало изучения древних и иностранных языков.

Затем, пройдя обучение в училище, молодой человек (в возрасте тринадцати-четырнадцати, иногда в пятнадцать лет) уже поступал в духовную семинарию. Почти при каждой епархии были духовные семинарии. В духовных семинариях давалось прекрасное образование. Если сравнивать его с современным, то это было что-то вроде колледжа. Но главным недостатком духовных семинарий было то, что основной акцент делался на получение знаний. Хотя был прекрасный преподавательский состав, но, может быть, где-то присутствовала зубрежка, схоластика. В целом это было прекрасное образование, но мало внимания уделялось духовному развитию наших тогдашних семинаристов.

– Также это было сословное определение.

– Совершенно верно. Дети духовенства были обязаны в силу сословного положения наследовать своим отцам. Но не всегда ведь невольник мог стать богомольником. Были такие случаи, когда молодой человек не хотел быть священником, а в силу этой сословности другого пути ему не предоставлялось. Только после реформы Александра II в конце XIX века появилась возможность, когда дети священников, правда, не так много, но могли после духовной семинарии поступать уже в светские высшие учебные заведения. Их было немного, около восьми процентов, но такие были. Конкретный пример – наш знаменитый новомученик отец Философ Орнатский, который занимался обширной общественной деятельностью здесь, в Петербурге. По благословению отца Иоанна Кронштадтского один из его сыновей стал военным, другой – врачом. Правда, в 1918 году всех троих расстреляли, когда они попали в число заложников недалеко от Стрельны. То есть примеры были, но немного. Все же принадлежность к сословию не давала людям, которые в силу разных внутренних устроений не хотели быть священниками, другой возможности.

Правда, была и другая, хорошая сторона – ведь рождались и девочки, а им разрешалось  (разумеется, уже при Александре II и далее) поступать в гимназии, где они получали хорошее образование по тому времени. Думаю, средний гимназический уровень ненамного уступает нашим современным учебным заведениям.

– Если не наоборот.

– Совершенно верно. Так вот, эти молодые девушки очень часто становились кандидатками в будущие матушки. Имелось в виду, что матушка тоже должна быть образованной. Ведь во всех гимназиях преподавался «Закон Божий», поэтому самые основы они знали. Когда молодой человек оканчивал курс семинарии, который продолжался шесть лет, ему надо было решать свою жизненную судьбу – как быть дальше. И иногда он вступал в брак с дочерью того или иного протоиерея, настоятеля, которая оканчивала к этому времени гимназический курс, и в подобных случаях матушки становились хорошими помощницами будущих священников.

Главная трудность сельского духовенства, повторю опять, материальная сторона. Она во многом зависела от треб или пожертвований со стороны прихожан, что не всегда носило положительный характер. Правда, была еще одна установка – каждый приход наделялся 33 десятинами земли. Если, допустим, причт состоял из священника, диакона и псаломщика, то эту землю поровну делили между ними. Земля землей, но ведь ее надо обрабатывать. Нанимать людей у священника средств особых не было. Если батюшку любили и уважали, ему могли помочь прихожане, а так он был вынужден вместе со своим семейством трудиться на выделенном ему участке. Участок был немаленький, что отнимало много и времени, и сил. К сожалению, у него оставалось меньше времени для молитвы, для своего богословского развития, для подготовки проповедей. В то время к проповеди вообще относились так: ну, проповедует – и ладно, не проповедует – и не надо. Благочинные особого внимания на проповедь не обращали, да и не особо интересовались. А архиереи находились настолько далеко от наших сельских батюшек, что иногда священники десятилетиями не видали своего архиерея: какой он и что из себя представляет.

К тому же была нездоровая практика дореволюционного времени – архиереев часто меняли, переводили с кафедры на кафедру по разным причинам; перемещения были довольно частыми, поэтому между архиереями и даже городским духовенством было большое средостение, то есть недосягаемость. Это отрицательное явление привело к оторванности и замкнутости духовного сословия в обществе. Правда, из истории мы знаем, что будущий патриарх Сергий (Страгородский), будучи ректором Петербургской духовной академии,  в 1901–1903 годах председательствовал на встречах с интеллигенцией, где собирались представители науки, литературы и так далее. Он привлекал профессоров нашей духовной академии или ученых, очень умных священнослужителей – и происходили прекрасные собеседования. В них участвовали Мережковский, Гиппиус, Сергий Булгаков, будущий священник, и многие, многие другие. К сожалению, продолжались они недолго, так как нашему обер-прокурору Константину Петровичу Победоносцеву это почему-то показалось подозрительным, он чего-то опасался и закрыл эти встречи. Это я считаю отрицательным явлением в его деятельности, потому что интеллигенция, как мы знаем, находилась под влиянием всяческих западных влияний и течений, революционных идей, масонства – всего что хотите. Между интеллигенцией и духовенством тоже не установилось такой тесной связи, как в послереволюционное время.

– Телезритель из города Иваново задал вопрос о том,  были ли у нас самоотверженные, нестяжательные пастыри в дореволюционное время.

– Назову хотя бы двоих. Это отец Иоанн Кронштадтский, через руки которого проходили миллионы, а у него ничего не было, буквально приходил домой без сапог: все раздавал, отдавал деньги на «Дом трудолюбия», ремонты храмов и многое другое, то есть занимался широкой благотворительностью. Или, например, митрополит Санкт-Петербургский Антоний (Вадковский), который умер в 1912 году. Кстати, по Табелю о рангах архиереи равнялись генеральскому чину, соответственно, у них были генеральские привилегии: материальное обеспечение, положение, уважение и тому подобное. Так вот, его жалованье как петербургского столичного архиерея (к тому же в большинстве случаев главою, или первоиерархом, Святейшего Синода был петербургский митрополит) было 29 тысяч рублей в год. Очень большое жалованье плюс всякие другие льготы. А когда он умер, у него нашли несколько рублей и не нашли ни одной шелковой рясы, он все раздавал. Даже простые псаломщики приходили и просили у него денег, что немыслимо даже представить, и он давал; и со всеми говорил только на «вы».

– Позвольте, добавлю от себя. Ведь была еще отдельная категория пастырей – это те, кто нес миссию в восточных частях Российской империи; они выживали в таких трудных условиях. Это особая форма служения.

– Тем более в XVIII–начале XIX века не было железных дорог, пока на почтовых тройках довезут корреспонденцию или жалованье… Просто диву даешься, как они существовали. Тем не менее они вынесли свое высочайшее служение. Это абсолютное бескорыстие, там только об одном думали – нести слово Божие восточным народам: бурятам, якутам, японцам, китайцам и другим. Здесь не только полное бескорыстие, но и самоотверженность. Человек полностью отказывался от всякой личной жизни.

– Хотя ехали и с матушками.

– Бывали и с матушками. Хотя в большинстве случаев были все-таки монашествующие, потому что семейным это намного сложнее. В основном были монахи, которые полностью посвящали себя такому служению. Это особые люди.

Так вот, сельское духовенство жило довольно скудно, но иногда каким-то дополнительным приработком, назовем это так, было преподавание в тех или иных учебных заведениях «Закона Божьего»; тогда были какие-то доплаты.

Конечно, городское духовенство жило более обеспеченно, их положение было более привилегированное. И все-таки было более широкое общение с местной интеллигенцией, какими-то фабрикантами, купцами и так далее. Они также преподавали в учебных заведениях. Только, конечно, нельзя считать, что они жили очень богато. Как говорит статистика, жили они так же, как средняя интеллигенция: учителя, врачи. Но не какие-то выдающиеся врачи, к которым шла масса людей, а как средние. Поэтому какого-то особого богатства не было. Жили они на казенных квартирах, принадлежавших церкви.

Когда началась Первая мировая война, отец Философ Орнатский, у которого была обширная квартира, поскольку он был настоятелем Казанского собора – кафедрального собора Санкт-Петербурга, отдал часть квартиры под лабораторию госпиталя. Хотя и сам государь в 1915 году повелел превратить второй этаж Зимнего дворца в госпиталь.

Так что особого роскошества не было. Конечно, по сравнению с сельским духовенством городское было на более высоком уровне. Но ведь большинство представителей городского духовенства были с академическим образованием. Старались, чтобы в городах, особенно столичных, настоятели были с более высоким, академическим, образованием.

Был и еще один путь. Когда юношам, оканчивающим духовную академию, предстояло выбирать свой путь в жизни, некоторые из них принимали монашество и составляли общество ученых монахов. Естественно, в монастырях они не жили, на первых порах их или делали преподавателями, или назначали инспекторами, потом иногда ректорами в ту или иную провинциальную семинарию. А если они выказывали какие-то выдающиеся способности, то где-то к 35 годам (эти каноны тогда все-таки соблюдали) они могли стать и епископами. И некоторые становились. То есть это были будущие кадры нашего епископата, хотя и не такого многочисленного, как мы говорили в начале. Такие выдающиеся личности, как Антоний (Вадковский), Сергий (Страгородский), Антоний (Храповицкий), Алексий (Симанский), будущий патриарх, и ряд других – все это ученое монашество.

И, наконец, монастыри, которых, как я сказал, насчитывалось 1025. Насельниками монастырей в основном были люди из крестьянства; интеллигенция туда не шла, так как у ученого монашества было все-таки иное предназначение.

– Если с видимой стороны, материальной точки зрения все было благополучно, почему тогда происходит такой масштабный раскол? Я имею в виду обновленчество, когда большая часть Церкви отказывается от своего первоиерарха.

– Во-первых, обновленческие идеи  имеют начало еще с 1905 года, когда открылось так называемое Предсоборное присутствие (или совещание) и государю уже в открытую высказывали мысль о необходимости созыва Поместного Собора и восстановлении канонического строя Церкви, то есть об избрании патриарха. Но все, к сожалению, ограничилось только разговорами и пожеланиями. Так вот, немало духовенства высказывало не только мысли о восстановлении патриаршества, но и о каких-то изменениях, введениях, которые соответствовали современной жизни. Ведь Церковь не мертвый, закапсулированный орган, это живой организм, и нельзя жить понятиями XIII века в веке XX или XXI, все-таки многое меняется. Сама жизнь меняется, и Церковь должна на это как-то реагировать. И были здоровые идеи обновления. Но, к сожалению, после 1922 года, когда началось изъятие церковных ценностей, когда был арестован патриарх Тихон, возникло такое историческое лицо, как Лев Давидович Троцкий. Это была его идея – внести раскол в Церковь. Осуществлял ее Тучков Евгений Александрович и другие; был специальный секретный отдел ОГПУ. Вот тут под видом будто бы обновления была задача расколоть единство Церкви, отстранить патриарха Тихона. А расколоть Церковь – это значит постепенно сокрушить ее. Мы уже говорили об этом, рассматривая 30-е годы, когда, как говорится, мавр уже сделал свое дело: ведь репрессии 1937–1938 годов обрушились одинаково как на последователей митрополита Сергия, так и на обновленцев. Обновленцев погибло тоже немало и в лагерях, и в разных местах ссылок, их расстреливали и уничтожали: они уже были не нужны. Вот здесь обновленчество носило отрицательный характер, принимая раскольническую сторону и осуществляя подрыв Церкви. Некоторые, может быть, не понимали, а некоторые, для того чтобы уцелеть, исполняли разрушительную волю ОГПУ или НКВД. Тут уж никуда не денешься.

Но перед революцией были идеи о том, что какое-то обновление требуется. Возьмем такой пример. Митрополит Сергий, тогда еще архиепископ Финляндский, произвел адаптацию Триоди Постной и Триоди Цветной. Эта книга была издана, она существует и поныне; правда, в редких экземплярах. Там, например, в богослужении Великого поста, особенно Великого Канона, церковнославянский язык сохранен, но изменены некоторые архаические формы или слова, которые для современного человека, может быть, и смысл уже имеют другой. Конечно, он не один провел эту колоссальную работу, ему помогали. И намечалось сделать это со всеми богослужебными книгами. Это тоже обновление, но это обновление здоровое. Но все это прекратилось, началась Первая мировая война, потом революционные события и все остальное.

– Вопрос телезрительницы из Подмосковья: «Как я поняла, до революции у священников было очень достойное образование. На каком уровне сейчас находится это образование? Мне кажется, раньше этому уделяли очень большое значение и лучше готовили священнослужителей».

– В чем-то Вы правы. Не так давно, в 60–70-е годы и даже девяностые, когда стали открывать или строить новые храмы, у нас был дефицит духовенства. Иногда архиереям, чтобы не закрывать храм или заполнить вакантное место, приходилось соглашаться на кандидатуру того, кто умеет читать, немного разбирается в службе, и его уже рукополагали, только чтобы храм действовал. Конечно, это большой недостаток, но он был вызван теми внешними условиями, которые тогда существовали. Сейчас, надо отдать должное нашему Святейшему Патриарху Кириллу, Святейшему Синоду, Учебному комитету, требования очень и очень усилены. Сейчас уже без семинарского образования не рукополагают ни в диаконы, ни в священники. И того, кто по тем или иным причинам не имеет такого образования, но служит на том или ином приходе, понуждают учиться заочным образом в той или иной семинарии. Этот процесс имеет место, поэтому за последние десять лет образовательный уровень нашего духовенства очень повысился.

Сравнивать его с дореволюционным сложно, смотря что иметь в виду. Может быть, нет такого глубокого знания древних языков: скажем, латинского, греческого, древнееврейского. Это, конечно, недостаток. Но я уже говорил, что отроков восьми-девяти лет отдавали сначала в духовное училище, где главной целью образования было изучение древних языков: учитывали детскую или юношескую память. А если сейчас 60-летнего батюшку или диакона заставлять плотно изучать языки? Если у него нет таких способностей, это очень сложно. Конечно, здесь есть разница.

С другой стороны, может быть, в чем-то наши духовные заведения, с учетом современной жизни, современной технологии развития науки, и выше. Поэтому ставить тут знак равенства нельзя. Но отчасти Вы правы, в чем-то мы еще не доросли до уровня дореволюционных академий. О семинариях я не берусь говорить, но академии – да. Потому что духовных академий было только четыре, и там преподавали ученейшие люди нашего времени, были ли они в священном сане или светские. Взять того же Василия Васильевича Болотова, историков Ключевского, Голубинского, Глубоковского и ряд других – все они были высокого ученого уровня. Или такие, как отец Павел Флоренский. Таких у нас сейчас, конечно, нет. Может быть, они еще и появятся, а может быть, и есть, но скромности ради так сильно себя не проявляют.

Однако скажу, что развитие в этом направлении идет, и надо отдать должное и нашему Святейшему Патриарху, и Синоду, что главный акцент делается на повышение образовательного уровня духовенства всех уровней. Как это будет на практике, я не могу сказать, время покажет, но даже планируется, чтобы каждый священник и диакон до 65-летнего возраста каждые пять лет проходил переподготовку. То есть чтобы он прослушивал в той или иной духовной школе курс богословских наук для повышения своего уровня, а если что-то забыл, то возобновил бы в памяти, иными словами. Пока это еще не введено в жизнь, только разрабатывается. Так что наше священноначалие серьезно об этом думает, и многое делается. Конечно, не все еще сделано, для этого требуется какое-то время, условия, но, думаю, процесс получил свое начало и будет развиваться только в положительной динамике.

– Отец Александр, наверное, отличительная черта жизни в Церкви до революции и сейчас – участие мирян в таинстве Причастия. Насколько мы знаем, до революции причащалось в основном только духовенство.

– Вы затронули очень болезненную тему. Возможно, это одна из причин, послуживших тому, что случилась революция. Вдруг вчерашние прихожане и миряне стали срывать кресты с куполов, разрушать свои храмы, убивать духовенство, примыкать к разным революционным движениям и так далее. Мы много говорили в целом о внешней жизни Церкви, и это правильно. Но, к сожалению, в тех же монастырях и уровень духовенства, и приходской жизни не имел какого-то большого духовного развития. Были отдельные светочи – такие, как отец Иоанн Кронштадтский, Оптинские старцы, отец Алексей Мечёв, кто-то еще. Но их было не так много, а в основном была обычная приходская жизнь.

К тому же (откуда это было взято, неизвестно, скорее всего бюрократическое казенное устроение) считалось, что каждый прихожанин, каждый военнослужащий в полку или дивизии, каждый чиновник, служащий в том или ином департаменте должен был непременно раз в году причаститься. И это даже отмечалось в специальных журналах, ставилась галочка. Если этой галочки не было, то на такого человека смотрели уже как на неблагонадежного. Происходило это, как правило, в Великий Четверг, и отсюда возникло такое, я бы сказал, суеверное представление, что четверговое причащение как бы особо благодатное. Мол, как будто если причастился в другой день, это обладает меньшей значимостью или благодатной силой, нежели в Великий Четверг.

Слава Богу, эту практику уже в XIX веке первым разбил отец Иоанн Кронштадтский. Когда случились революционные события и все последующие трагические события, то люди, зная, что не сегодня завтра за ними придут и увезут в места не столь отдаленные или даже просто убьют, причащались уже очень часто. Знаете, как это иногда говорят, гром не грянет – мужик не перекрестится. Когда в жизни людей в целом или человека в отдельности возникают какие-то трудные обстоятельства, тогда мы начинаем и пламеннее молиться, и вспоминать о своих грехах, и чаще прибегать к церковным священнодействиям, в особенности ко Святому Причастию.

Надо сказать, что все-таки в наше время, пусть не на все сто процентов, но нормальная евхаристическая жизнь, как я считаю, уже восстановлена; по крайней мере, в большинстве наших приходов и монастырей.

Бог благословит. Спаси Господи, дорогие братья и сестры, дорогие друзья, что вы уделили время, чтобы послушать нашу беседу с отцом Михаилом. Может быть, не все удалось охватить, время ограничено. Можно было много еще о чем поговорить. Я только думаю, отец Михаил, что мы как-нибудь продолжим наши беседы, так как было сказано в общих чертах, а если говорить о каждом пункте в частности, то это займет немало времени.

Очень было бы важно коснуться темы допетровских времен, где было много как негативного, так в то же время и положительного. Но все-таки я сторонник той мысли, что, несмотря на все недостатки, главное церковное развитие (имею в виду и духовное образование, и многие положительные факторы церковной жизни) произошло все-таки в Синодальный период.

Ведущий диакон Михаил Кудрявцев

Записала Ксения Сосновская