Беседы с батюшкой. Богатство святоотеческого наследия и его изучение

В петербургской студии нашего телеканала на вопросы о богатстве святоотеческого наследия и его изучении отвечает клирик храма Рождества святого Иоанна Предтечи в деревне Юкки священник Михаил Легеев.

– Сегодня темой нашей беседы станет изучение святоотеческого наследия. Отец Михаил преподает в Санкт-Петербургской духовной академии патрологию, уже много лет он помогает студентам стать участниками этого замечательного процесса – изучения святоотеческого наследия, и результатом многолетней преподавательской деятельности отца Михаила стало издание его книги «Патрология. Период Древней Церкви (с хрестоматией)». В рамках нашей сегодняшней темы об изучении наследия святых отцов мы поговорим и о книге отца Михаила. Давайте начнем нашу беседу с того, что Вы немного расскажете об этом учебном пособии: как оно появилось и что из себя представляет…

– Эта книга, можно сказать, первый том задуманного трехтомного издания патрологии, который, по замыслу (он еще не осуществлен), должен охватить всю историю Церкви от самого ее начала до настоящих дней. Есть много русскоязычных учебников патрологии, за последние сто пятьдесят лет можно насчитать где-то пятнадцать–двадцать таких учебников (они могли как-то по-другому называться), которые охватывали этот предмет – науку о святых отцах. Но у каждого автора свое видение, какие-то свои акценты отчасти и в самом предмете, и методах изложения. Кроме того, время идет, у каждой эпохи тоже есть какие-то свои акценты, особенности, и сейчас учебники не такие, какие были двадцать или сто лет назад, потому я посчитал полезным написать вот такую книгу.

– Можно немного узнать о структуре данной книги?

– Может быть, вопрос не только о структуре, но и об особенностях книги?

– Конечно.

– Для меня было принципиально важным, когда я писал книгу, показать органическую связь каждого святого отца или учителя Церкви, каждой конкретной личности и его учения с Преданием всей Церкви, которое простирается, как некий стержень, сквозь ткань истории. И с одной стороны, мы видим конкретных людей, отцов, учителей Церкви, каждый из них жил в свою историческую эпоху, внес какой-то важный вклад в жизнь Церкви и этот вклад закреплен в письменном наследии, почему и изучает патрология этих людей и их тексты, что они оставили после себя. Но одновременно каждая личность, каждый святой отец или учитель Церкви не существовали в безвоздушном пространстве. Можно сказать, что невидимыми нитями они связаны и с предшествующими отцами и жизнью Церкви, и с последующей жизнью Церкви, людьми и трудами, которые совершались.

Для меня было важно показать именно включенность каждого из святых отцов или учителей Церкви в эту единую ткань Предания, потому что Церковь – некий совершенно уникальный организм, он историчен так же, как историчен отдельно взятый человек. Нельзя ни на мгновение пресечь жизнь Церкви. Невозможно представить, что жизнь Церкви на доли секунды пресеклась и потом вновь началась, она абсолютно непрерывна, и все, что совершается в истории Церкви, теснейшим образом связано друг с другом.

В одном из древних произведений – «Пастырь» мужа апостольского Ерма – употребляется такой образ Церкви, как башни, где отдельные люди изображаются под видом камней, кирпичей, из которых сложена эта башня; если мы уберем несколько кирпичей, башня просто рассыплется. Для меня было важно показать эту ткань Предания и включенность в нее того или иного святого отца или учителя и, с другой стороны, значение того или иного человека и его трудов для этого всеобщего процесса. Потому что, с одной стороны, вся полнота всего заключена во Христе Спасителе, в одной Богочеловеческой Личности: и догматов, и вообще всего. Христос Спаситель говорит: «Я есмь путь, и истина, и жизнь» – это можно понимать во всех смыслах, вся полнота заключена в Нем, но как в некоем горчичном семени. И в истории эта совершенная полнота всего разворачивается в многоипостасное соборное грандиозное древо, которое, казалось бы, намного превышает это микроскопическое зерно Самого Христа Спасителя. По природе в Нем заключено все, но в ипостасном смысле Церковь живет и расширяется и прелагается, и то же самое мы говорим о жизни Церкви, ее опыте – о всем том, что и составляет ткань Предания. Опыт Церкви и есть Предание.

Для меня было важно это показать, это один из принципов, положенный в основание этого учебника: историзм и расширение предмета самой патрологии от личностей отцов и учителей Церкви до Предания, простирающегося сквозь историю. Потому что традиционное понимание предмета патрологии – это отцы и учители Церкви, конкретные личности, их жизнь, труды и учение. Тенденции, какие-то течения в жизни Церкви смутно тоже всегда осознавались патрологами в качестве предметной области патрологии, но почти никогда это не фиксировалось четко в виде предмета, то же можем сказать и о Предании в целом. В данном случае даже этот учебник я начинаю с введения, где несколько глав и тем посвящены предмету патрологии и тому, что этот предмет многомерен, что он не сводится только к персоналиям, личностям и их текстам, а намного шире.

– Действительно, очень важно, чтобы была вводная глава, чтобы человек мог войти в это богатство святоотеческого наследия. Образ древа тоже очень точный, потому что если мы берем отцов ранней Церкви и, предположим, богословие VII века, то это удивительно, как это древо богословия разрастается с течением времени.

– Да, и каждая эпоха ставит перед Церковью новые задачи. Тоже такой парадокс: казалось бы, все дано уже в словах Евангелия, Священного Писания, но это все, данное раз и навсегда, тем не менее под каким-то своим углом зрения в ту или иную эпоху встает как актуальная тема для человечества, для Церкви. Точно так же, как, например, рождается маленький ребенок – и все уже дано, все человечество уже в нем есть, но он растет и на разных стадиях своей жизни все заключенное в нем человечество проживает и какими-то фрагментами осваивает. Примерно то же самое происходит и с Церковью в истории.

Очень интересные процессы мы начинаем видеть, когда сравниваем жизнь Церкви с жизнью отдельного человека, члена Церкви, когда мы понимаем, что в нашей конкретной истории Церкви и отдельного человека как члена Церкви, в маленькой священной истории отдельного человека отображаются как бы прообразы великой Священной истории, когда мы парадоксальным образом проживаем в себе то, что совершилось много лет назад. А с другой стороны – истории Самого Христа Спасителя, Его земного служения. Потому что мы – каждый в рамках своей жизни – призваны подражать Ему, уподобляться Ему и таким образом соединяться с Ним.

– Что касается структуры, предположим, мы обращаемся к учению какого-то отца ранней Церкви, например к святому Игнатию Богоносцу. Какова структура книги относительно каждого святого отца?

– Я сейчас сказал об историзме – ключевом принципе, но, конечно, он не был единственным, специфическим отличием учебника. Что касается структуры, сам учебник разбит на темы, или главы, каждая глава посвящена либо какой-то персоналии, либо могут быть общие главы (например, рассматривается отдельный период), и в каждой главе, соответственно, если говорить о персоналии, классическое для любой патрологии деление на жизнеописание, описание творений и учения или богословия того или иного святого или учителя Церкви.

В общем и целом этот учебник придерживается такой же традиции, но каждый или некоторые из подразделов имеют какое-то внутреннее деление для удобства восприятия и осваивания материала, то есть текст разбит на какие-то небольшие пункты или параграфы, каждый из которых имеет одну или несколько простых мыслей для более легкого усвоения. Когда речь идет о богословии того или иного отца или учителя Церкви, каждая ключевая мысль проиллюстрирована несколькими яркими цитатами из произведений этого отца или учителя и идет отсылка к хрестоматии, которая находится в этом же учебнике: очень легко перейти от конкретной цитаты к ее контексту, посмотрев ее в более пространном виде в самом тексте.

– Что касается деления на отцов и учителей Церкви, каким образом оно осуществляется? Кого мы можем называть отцом Церкви, а кого учителем?

– «Отец» – это такое общее понятие, и когда мы читаем творения самих святых отцов, то постоянно встречаем там выражение «отцы», «святые отцы», «отцы Церкви». Фактически это синонимические выражения, то есть это святые люди, но в контексте предмета патрологии это еще и те святые люди, которые оставили после себя какое-то письменное наследие, совершили какие-то значимые вещи, деяния для Церкви, зафиксированные в их трудах. А учителями Церкви наука патрология называет таких людей, которые также внесли какой-то значимый вклад для своего времени и тоже оставили труды, и этот вклад был действительно важен для Церкви, но они при этом не были святыми, по тем или иным причинам не канонизированы. Это деление именно внутри предмета патрологии, потому что если мы возьмем богослужебные тексты, то там учителями называют великих святых, которые также для нас и учители.

– Вы упомянули, что этот учебник – часть большого начинания, которое будет включать в себя обзор наследия святых отцов до наших дней. А кто такие святые отцы наших дней? Можем ли мы назвать святым отцом, например, святого Паисия Святогорца, который был недавно канонизирован и оставил множество трудов, а учителем Церкви – протопресвитера Александра Шмемана или митрополита Антония (Сурожского)?

– Нам труднее судить о близком к нам времени, это всегда так, потому что все, что происходит в жизни Церкви, требует какой-то проверки временем. Это касается чего угодно. Например, происходит какой-нибудь Собор в жизни Церкви – и время покажет, что он из себя представляет. Так было всегда. Но с другой стороны, в отношении людей, которые жили сравнительно недавно, были почти нашими современниками, мы можем какие-то веские суждения выносить.

Кстати, процесс канонизации происходит совершенно по-разному, и кого-то канонизировали через несколько лет после смерти (как святого Григория Паламу), а кого-то только через пятьсот лет (как святого Андрея Рублева). И на наших глазах эта рецепция уже происходит, о некоторых людях мы действительно можем сказать, что это подлинные отцы Церкви: Феофан Затворник, Игнатий (Брянчанинов), Иоанн (Кронштадтский), Иустин (Попович), Паисий (Святогорец), Порфирий (Кавсокаливит), хотя некоторые из них были канонизированы совершенно недавно (год или два назад). Что касается учителей Церкви, здесь, может быть, немного сложнее определить степень их вклада, но тем не менее (я планирую второй и третий тома этой патрологии) в третьем томе должен быть рассмотрен период утраченной ойкумены, с IX–XI веков до XX века. И я думаю, что, рассматривая XX век, нужно подходить более осторожно к описанию каких-то течений и, безусловно, некоторых персоналий.

– На кого ориентировано Ваше пособие?

– С моей точки зрения, оно сравнительно универсально, потому что я старался писать его простым языком и сделать его наглядным. Когда мы верстали книгу, несколько месяцев потратили на выверение шрифтов, интервалов, потому что они тоже значимы для восприятия. Конечно, прежде всего пособие ориентировано на студентов высших учебных заведений (и не только духовных вузов), но, на мой взгляд, можно читать и неподготовленному человеку. Может быть, будет немного труднее с чем-то разбираться, но, в принципе, это возможно.

– То есть если кто-то решит сделать кому-то хороший подарок и выберет для этого учебное пособие по патрологии, он не ошибется?

– Будем надеяться на это.

– Вопрос телезрителя: «На основании каких святых отцов Вы составили свой известнейший сборник «Прислушаемся к тишине»? Я им восхищаюсь, потому что не встречал такого, чтобы догматические истины и положения были изложены в стихотворной форме. Сколько времени Вам понадобилось, чтобы составить это творение?»

– Я не писал эту книгу целенаправленно, просто в течение многих лет писал какие-то художественные произведения, поэтические и прозаические, и однажды подумал, что часть этих произведений, преимущественно богословской тематики, пора издать в виде цельной книги. В эту книгу вошли произведения, написанные за последние тринадцать лет.

Нельзя сказать, что я писал ее на основании каких-то конкретных святых отцов. Самое крупное произведение в этой книге называется «Разговор с отцами, или Патрологическая поэма», оно написано на основании богословия конкретных святых отцов, и, что интересно, так случайно совпало, охватывает тот же самый период, который рассматривается в первом томе патрологии, то есть с конца I века до начала IV века. Соответственно туда вошел ряд святых отцов и учителей Церкви этого периода, не всех, но наиболее ключевых: святой Игнатий Антиохийский, святой Климент Римский, мученик Иустин, Ириней Лионский, Мелитон Сардийский, Феофил Антиохийский, Климент Александрийский (он не святой, но учитель Церкви). Оригену там немного посвящено, хотя он сам в диалогах не участвует, Ипполит Римский – тоже учитель Церкви, есть Дионисий Александрийский, Григорий Неокесарийский, Киприан Карфагенский и Мефодий Патарский.

Эти святые и учители Церкви вошли в данное произведение, которое построено в форме диалогов, где участвуют три читателя и эти святые отцы. И там фактически в стихотворной форме представлено богословие этого же первого тома патрологии, но в более сжатой форме и приложенной к проблематике отдельного человека. Не какие-то там глобальные проблемы, а как то, что они говорили о глобальных вещах, но что приложимо к отдельному человеку.

Это самое крупное произведение моей книги. А другие не писались конкретно под влиянием того или иного святого отца, я вообще не склонен выделять кого-то из святых отцов, что этот более значим, а тот менее, но по возможности опирался на совокупный опыт всех святых отцов, на Предание в своей целостности. И этим ценен каждый отдельный святой отец, что при особенностях своего богословия, специфики задач, которые он решал, он свидетельствует о целом Предании.

– У каждого верующего человека, как правило, есть любимый святой. Кто-то очень любит молиться преподобному Сергию Радонежскому и чувствует, что он особенно ему покровительствует, кто-то еще какому-то святому молится. Может быть, есть кто-то из святых отцов, кто Вас вдохновил более, чем все остальные, подвигнул на литературное творчество в том числе?

– Действительно, есть такой святой отец, который, может быть, не на литературное творчество подвигнул, потому что я им занимался еще задолго до воцерковления, а скорее принципиально изменил мой внутренний настрой и повернул мое творчество в другое русло. Это святой Григорий Палама, как это ни странно, потому что у него достаточно сложные произведения. В период моего воцерковления (это было двадцать лет назад) я прочитал «Триады в защиту священнобезмолвствующих» – очень сложное произведение, и оно принципиально изменило вектор моего творчества и мое отношение ко многим вещам в жизни: к творчеству, науке, искусству, философии.

– Хотелось бы поговорить о догматическо-богословских жанрах, которые присутствуют в сборнике, потому что одно из названий книги – «Догматические стихотворения и другая поэзия». В святоотеческом опыте Церкви появлялся такой жанр, как догматическая поэзия. Вы его взяли на вооружение. Расскажите немного о нем.

– Я не брал его специально на вооружение, это получилось само собой. Такой жанр действительно есть, хотя он весьма редкий. Святой Григорий Богослов, который жил в IV веке, писал догматические поэмы, потом Симеон Новый Богослов, живший в X–XI веках, писал гимны, которые отчасти тоже были догматическими поэмами и стихотворениями. Есть и менее яркие примеры, когда тоже встречались произведения такого характера. У меня также сформировался такой цикл, он не очень большой, с него как раз начинается книга; это догматические стихотворения, посвященные либо догмату, либо какому-то богословскому вопросу.

– А можно Вас попросить что-нибудь прочитать? Потому что было бы очень интересно познакомить наших телезрителей с Вашей книгой и Вашим творчеством.

– Из догматических стихотворений?

– Да, потому что они открывают книгу…

(Отец Михаил читает.)

БОГОПОЗНАНИЕ

«Лучше молчать и быть, чем говорить и не быть…
Кто приобрел слово Иисусово, тот истинно может
слышать и Его безмолвие, чтобы быть совершенным,
дабы и словом действовать, и в молчании открываться».
(Игнатий Антиохийский, свщмч. Послание к Ефесянам. Гл. 15.)

Мне хочется молчать скорей, чем говорить.
Молчанье – творчество совсем иного плана.
Как бы бесплодно… Но его прожить –
И изумимся слову без изъяна!

Стремленье к ясности, предельной простоте
С реальностью идет в противоречье.
Мои слова – убогие увечья.
Они не те, не те, не те, не те…

В них вместо цельности – осколки бытия,
В них вместо полноты – обособленье духа,
В них вместо Истины – какая-то моя
Ущербной правды жалкая краюха.

И тем не менее я не могу молчать!
И выражаю жизни опыт в слове,
Чтоб вновь умолкнуть и стоять опять
Пред тишиной, как путник, наготове.

О ЦЕРКВИ

1.

Удивительное рядом!
В малой капельке росы.
Лучик теплится нарядом,
Полным смысла и красы.

Он дробится, умножаясь,
Разбиваясь и любя,
Каждой гранью преломляясь,
Непохоже на себя.

Эти сонмы отражений –
Искрометных бликов ход,
Как венок стихотворений,
В каждом звуке где поет

Мир отдельный и прекрасный,
Необъятный и простой –
Образ жизни многогласной,
Но единой и святой.

2.

Так и жизнь в ее наряде –
Удивительна во всем!
Не замыслена в разладе,
Но в любви – как Божий дом.

Несмотря на все препоны,
Все капризы бытия,
Все грехи и все заслоны,
Мир есть поле для жилья!

Вышел Сеятель-Спаситель
Сеять слово, жертву жать,
Чтобы каждый дольний житель
Не был в силах промолчать!

Он бросает слово-семя.
Возращенный Духом плод
Сквозь изменчивое время
Непременно прорастет.

Он нальется, как пшеница,
Соком жизни в стройный ряд
И в сердцах заколосится,
Обретая свой наряд.

И созреет в час смиренный,
И пожнется как зерно,
И со всех концов вселенной
Будет собран, слит в одно.

И измолот, и замешен,
Испечен и подан в храм,
Чтобы, образом безгрешен,
Был как жертва принят там.

Принят Господом с любовью
Дар любви – лицом к лицу!
Чтобы Плотью стать и Кровью
В славу Богу и Отцу,

Чтобы жизнь отображалась
В каждом лучике любви,
Чтобы Церковь созидалась
В каждой капельке Крови.

– Спасибо, отец Михаил, очень здорово! Действительно, чтобы писать догматическую поэзию, нужно проникнуться святоотеческим наследием: и трудами святых отцов, и понять ту эпоху, в которую они жили, и пропустить это через свое сердце.

– Да, конечно.

– Как так получилось, что Вы выбрали своей научной стезей именно патрологию? Ведь это сложная наука, здесь нужно недюжинное терпение, потому как студенты иногда с трудом воспринимают труды тех или иных отцов. Может быть, в силу особенностей перевода.

– Так сложилось по промыслу Божию, и священноначалие благословило, а у меня была такая склонность, так что все тут органично получилось.

– То есть изначально был и интерес, и получили благословение?

– Да.

– Если человек приступает к изучению святоотеческого наследия, конечно, хорошо начать с пособия, которое уже есть, но если он, к примеру, решит начать изучать его именно по трудам отцов, то с чего ему начинать?

– Это очень хорошо – изучать по трудам.

– Начинать с периода ранней Церкви, с самого начала или с того, что взял с полки? Что выбирать, как начать и как продолжить?

– Если говорить о студенте духовной семинарии, то лучше начинать с самого начала, чтобы было систематическое изучение, а вообще если говорить о всех людях, то все может быть по-разному, более того: некоторые святые отцы могут оказаться наиболее близкими или наиболее нужными конкретному человеку, и, может быть, с конца надо будет начать, учитывая то, что святые отцы, близкие к нам по времени, более важны современному человеку, потому что они писали и мыслили уже в контексте тех проблем, которые для нас важны и актуальны. Так что можно действовать совершенно по-разному, тут нет какого-то универсального критерия, а если говорить об универсальности, то скорее лучше начать с последних отцов, хотя все индивидуально.

С другой стороны, и древнейшие отцы тоже совершенно замечательны и по-своему современны. Например, Святой Игнатий Антиохийский – замечательнейший святой отец I – начала II века, умер в 107 году (его съели львы). Его вели на казнь, и он в качестве евхаристического образа описывал в своих произведениях свою будущую смерть от львов, он желал, чтобы его съели львы, и описывал это как образ Евхаристии. На иконах, как правило, особенно в Греции, эти львы изображаются с такими блаженными мордами, которые не терзают его, а аккуратно вгрызаются в его тело.

– Есть два таких иконописных образа: на одном из них львы довольно грозного вида, а на другом они вызывают умиление.

– Умилительно съедают святого Игнатия.

– Часто приходится слышать такое: очень трудно читать святоотеческую литературу. С чем эта трудность может быть связана? С тем, что человек еще не привык к таким сложным текстам? Или с трудностями перевода? Или еще с чем-нибудь?

– Я думаю, это связано, прежде всего, с первым моментом, и дело даже не столько в привычке, сколько в каком-то накопленном опыте, потому что это касается не только святоотеческой литературы, это вообще универсальная вещь. Когда начинаешь что-то осваивать в какой-то области, вначале все идет очень тяжело: человек прочтет две строчки, и у него уже мыслей на три часа, читать дальше не может. Я по себе помню, у меня это точно так же происходило и с той же святоотеческой литературой. Постепенно процесс набирает обороты, и происходит обратное: потом человек может просто книгу подержать в руках, образно выражаясь, и усвоить то, что там есть. Святой Порфирий Кавсокаливит говорил о том, что он не читал святых отцов, но он их хорошо знал тем не менее. Так что смущаться трудностям не нужно, а просто потихоньку читать. Если что-то одно не идет, другое можно почитать.

– Нужна самоорганизация и терпение.

– Да, конечно. Близкие к нам по времени святые в любом случае читаются легче, потому что они писали для современного человека.

– Конечно, чаще трудности возникают, если речь идет о трудах святого Василия Великого, Григория Богослова, когда человек открывает книгу и сразу видит там мощнейшие догматические конструкции…

– Труды ведь тоже разные, и они писали по-разному и о разных вещах, а также к разной аудитории. Тот же святой Григорий Богослов говорил о том, что не всем все нужно читать и знать, какие-то сложные вещи, может быть, и не нужны. Здесь каждому следует найти то, что нужно именно ему.

– Есть ли какие-то конкретные произведения, которые Вы рекомендовали бы для чтения? Понятно, что у всех на слуху святитель Иоанн Златоуст, но когда начинается конкретный разговор о трудах святителя Иоанна Златоуста – это же двенадцать томов: это и толкования на Священное Писание, и догматические труды, и полемические… С чего начать неподготовленному человеку?

– Совсем неподготовленному человеку лучше начинать не с Иоанна Златоуста, а со святых XX века.

– Что касается отношения к святым отцам в целом, мы видим, что это богатейшее наследие, и сегодня мы наблюдаем некий интерес кинематографа к библейским темам. Есть, например, весьма хорошие фильмы по каким-то событиям Ветхого Завета, они не такие популярные, не блокбастеры типа «Исхода», который вышел не так давно, но тем не менее часто очень хорошо снятые честные фильмы. Столько событий связано со святыми отцами, столько было Соборов, мучеников и так далее – стоит ли снимать кино о жизни святых отцов и писать художественную литературу?

– Я думаю, что это хорошо даже в миссионерских целях, если фильм будет действительно хорошо снят православными людьми, то больше людей в мире узнают о святых и о Церкви, о православии. Эти люди, может быть, мало что знают о Церкви, а через эти фильмы и литературу узнают немного больше.

– Уместно ли изучение трудов святых отцов в группах? Мы знаем, что есть разного рода библейские кружки. Конечно, всегда можно поступить в семинарию или академию и там многое узнать о святоотеческом наследии, раскрыть его для себя. Если на приходе молодой священник хочет организовать что-то подобное или на мирян возложена обязанность катехизации, образовательной деятельности, как быть? Можно ли использовать в первую очередь Ваше пособие и нужно ли читать отцов?

– Мне кажется, это было бы хорошо, если бы люди сами действительно захотели это сделать. Я вспомнил одного нашего студента, который несколько лет назад заканчивал семинарию, и он писал диплом по древним Катехизисам (Дидахе и другим, начиная с I века), рассматривая их в плане актуальности для современного человека. Это тоже святоотеческие тексты, написанные специально для научения людей, которые или готовятся вступить в Церковь, или только стали ее членами. Он в своем дипломе показал, что они действительно ничуть не менее актуальны, чем какие-то современные Катехизисы. Так что если все это умело и грамотно организовать, я думаю, было бы замечательно.

– Действительно, нам не приходится сомневаться в актуальности трудов отцов ранней Церкви, поскольку тогда во многом были те же человеческие нравственные и личностные проблемы, что и сейчас у нас есть.

– При том, что сейчас все-таки и другие проблемы поставлены.

– Конечно, те святые отцы, которые находятся к нам ближе, помогают как-то разбираться с этими проблемами.

– Все святые нам помогают.

– Когда нам ждать продолжения патрологии?

– Я еще в прошлом году обещал директору нашего издательства, что предположительно к осени будет второй том, но боюсь называть какие-то конкретные сроки, потому что много всяких других дел и проектов, тоже важных, которые отнимают время, но потихонечку работа идет, буду стараться, чтобы это было побыстрее.

– А литературное творчество? Мы видим сборник Ваших трудов, но, наверное, Вы не остановились на этом, будет ли продолжение впоследствии?

– Литературное творчество очень эпизодичное, у него есть специфика, и состоит она в том, что для него требуется особое беззаботное состояние. Если какие-то дела, заботы, то уже это дается тяжеловато. На практике бывает так, что можно за несколько лет ничего не написать, а потом за несколько дней написать очень много (например, написать поэму за два дня), это труднопрогнозируемая вещь, но процесс идет.

– Дай Бог Вам творческих успехов, чтобы в Вашем плотном графике находились беззаботные минуты, в которые Вы могли бы писать стихи… Вы можете что-нибудь пожелать нашим телезрителям.

– Может быть, прочесть еще одно стихотворение?

– Да, пожалуйста.

– Не из догматических.

Прекрасные цветы, придуманные Богом,
Являют нам изысканный покров.
Подобны им и мы, но в облике убогом,
Увядшие от собственных грехов.
Они нас радуют, и сердце плодоносит,
Любуясь обликом, вдыхая аромат.
Мы небрежем Творца, хотя Он ждет и просит.
Пред Ним мы как цветы, чей иссушен наряд.
Их жизнь невелика, проходит миг – и время
Красу земную обращает в прах.
Наш скорбный тлен, напротив, только семя,
Мы призваны расцвесть в Божественных очах.
Они – нам образ нашего призванья,
Мы – им ответ о тленности земной,
Их пышный цвет нам служит в назиданье
О нашей участи небесной и иной.

 

Ведущий Михаил Проходцев
Записала Елена Кузоро