Общество «Возрождение» в Саратове. Беседа с председателем Евгением Леонидовичем Лебедевым

В Саратовской епархии действует общество «Возрождение», созданное для объединения православных саратовцев, которые ищут документы о священнослужителях Саратовской епархии, оставивших свой след в истории Саратовского края и пострадавших за веру в годы советских гонений. О работе общества рассказывает его председатель Евгений Леонидович Лебедев.

– Здравствуйте! Не все знают, что в Саратове существует уникальное общество, которое объединяет потомков репрессированных священников и мирян, а также тех, кто интересуется историей родного края и судьбами людей, пострадавших за веру. Общество «Возрождение» возникло осенью 2011 года и до настоящего момента оказывает немалую помощь епархиальной комиссии по канонизации подвижников благочестия. Для чего собираются все эти люди вместе и чем они занимаются, сегодня нам расскажет председатель этого общества Е.Л. Лебедев. Здравствуйте, Евгений Леонидович!

– Здравствуйте.

– Расскажите, пожалуйста, какова история появления вашего общества и для чего оно было создано.

– Наше общество «Возрождение» возникло в сентябре 2011 года. Батюшка Кирилл Краснощеков, настоятель храма Кирилла и Мефодия, предложил всем нам, потомкам репрессированных священников, собраться, а мы уже встречались раньше в архиве и общались с членами комиссии по канонизации. И на праздник Собора Саратовских святых батюшка предложил нам вот такую работу. А в чем она состояла? Помогать комиссии вести поиск информации о пострадавших священниках (а у многих представителей нашего общества предки были репрессированы), и мы решили, что надо этим заниматься. Составили программу и по ней помогаем комиссии в поисках, помогаем друг другу, и людей в нашем обществе появляется все больше и больше. И плюс мы проводим мероприятия в храмах, воскресных школах нашего города и епархии, чтобы пропагандировать подвиг людей, пострадавших за веру.

– Рассказываете об этом подвиге, да?

– Да.

– Вы сказали, что к моменту создания общества люди уже общались. А как произошло это знакомство, как вы нашли друг друга?

– Нашли очень просто, в архиве.

– Встретились в архиве?

– Да, приходили в архив, встретились там, в читальном зале, и появилось понимание, что нужно общаться. Почему? Потому что один нашел одно, другой – другое, мы это все соединяем, и в результате получается «продукт», как говорят сейчас, и очень здорово выходит. Например, я нашел свою родню из Волгограда – Ираиду Ивановну Лежнину, она моя достаточно близкая родственница, мы уже общаемся лет десять, обмениваемся информацией, встречаемся, ездим друг к другу, помогаем другим. У Ираиды Ивановны свой собственный сайт, на который приходят сообщения, просьбы со всех концов мира.

– С просьбой помочь в разыскании?

– С просьбой помочь найти следы их потомков. Мы выиграли грант «Православная инициатива», и на деньги, которые получили, в нашем архиве скопировали журналы «Епархиальные ведомости», которые выходили с 1865 по 1918 год. Потом весь этот материал перевели в цифровой вид, и у нас получился банк данных, две тысячи страниц. И мы можем за очень короткое время, буквально за два-три часа, выяснить судьбу любого священника, если его фамилия не очень яркая или представителей его рода немного.

Иногда получаешь письмо, в котором человек говорит: «Пожалуйста, найдите что-нибудь, я семь лет занимаюсь, у меня ничего не получается». Я говорю: «Подождите два часа, я вам пришлю ответ». – Люди удивляются: «Как? Уже через два часа?» – «Ну если есть, все пришлем». Действительно, очень часто так получается. Но не всегда, конечно. Иногда поиски затруднены, потому что родственники, проживающие сейчас в каком-то городе, просто не знают о своем предке ничего, а то, что они сообщают, – это неточные или ложные сведения.

– В общество «Возрождение», помимо потомков репрессированных, еще, насколько я знаю, входят и те, кому интересно заниматься краеведческой работой.

– Да, в последнее время ко мне обращаются люди разных возрастов (и молодые и пожилые) и говорят: «Дайте нам какую-нибудь работу». Работы очень много. Почему? Допустим, найти в банке данных человека – это тоже занимает время. Непросто найти, все сведения надо еще как-то систематизировать, сделать более или менее удобочитаемыми – все это отнимает время.

А в последнее время мы начали заниматься Воскресенским кладбищем. На нем, как все мы знаем, похоронены наши священники и монахини из Крестовоздвиженского монастыря. Обитель существует уже свыше ста лет после ее восстановления. Она существовала и раньше. Мы взяли в читальном зале архива дело – клировую ведомость монастыря за 1917 год, и там есть список всех монахинь, послушниц и временно проживающих. На 1917 год их оказалось 443 человека. Мы этот документ сфотографировали, потом набрали в Word, и сейчас выверяем список и пытаемся найти на могилах совпадения.

Раньше, согласно работе Валерия Теплова, было известно, что в нашей епархии похоронено 96 священников и монахинь, а сейчас мы нашли еще несколько десятков человек. Правда, не на всех камнях можно прочитать, кто там похоронен, потому что надгробия кто-то замазал цементом. Но, сверяя наш список с табличками на могилах, мы находим еще тех монахинь, на табличках которых не указано, что они монахини, то есть подпись просто как у мирян.

И все это, конечно, очень интересно, и уже появились люди, которые просят: «Дайте нам работу на кладбище, мы могилы уберем». А убирать там надо очень много, потому что этот участок, скажем так, сильно захламлен. И получается, все наши святые, все наши монахини, которые за нас много лет молились, лежат среди свалки. Вот эту свалку надо убрать.

Даже есть люди из города Энгельса. Например, наша известная соратница, Юлия Валерьевна, ездит из Энгельса, убирает могилы, и свою дочь привозит в воспитательных целях. Я считаю, это очень здорово, потому что мы все делаем одно дело, и все это очень важно, и наши монахини тоже, наверное, будут поминать нас.

– Скажите, пожалуйста, а как технически происходит это исследование кладбища? Вы распределяетесь по секторам? Как вы двигаетесь? Ведь это достаточно большая территория.

– Мы знаем примерную площадь, где хоронят монахинь. Мы это место оконтурили, то есть мы пришли, полазили по завалам, а в некоторых местах такие завалы, что и в тайге меньше. И выяснили, что, в общем-то, все нужные нам могилы находятся на небольшом участке, но пробраться в некоторые места просто невозможно. Приходится брать топор или пилу, убирать поваленные деревья, и только после этого можно к определенной могиле подойти. Мы находим захоронения, очищаем их от мусора, сверяем с нашим списком.

Мы находим те могилы, в которых явно лежат монахи или священники. Но есть ведь могилы, на которых не помечено, что там захоронены монахини или священники, – просто табличка. Тогда мы берем список, сверяем с ним. То есть дело идет к тому, что, когда мы немножко кладбище очистим, мы разобьем участок на сектора и будем все могилы просто-напросто записывать, а потом сверять с нашим списком. Вот так нам удалось обнаружить двух монахинь. То есть на табличке написаны просто фамилия, имя, отчество, а по нашим данным это монахини, их постригли после 1917 года.

– Для того чтобы проводить эту работу на кладбище, вы должны были получить какое-то разрешение?

– Нет, на кладбище все заходят свободно. Мы, конечно, находимся под контролем местного руководства, но ему очень приятно, что мы мусор выносим, потому что почти никто этого не делал, каждый убирает только могилы своих родных. А мы решили, что надо не только убрать могилы, но и кучи вывезти, которые мешают даже ходить, так что подойти к захоронениям невозможно.

– Бывает ли такое, что остался кто-то из родственников похороненных там людей, например, священников? У них же могли оставаться дети.

– К нам поступают заявки найти могилы некоторых людей. Например, известный историк Александр Мраморнов (он живет в Москве) нашел могилу одной своей прабабушки с дедом и поставил новый памятник. Но ему надо найти еще три могилы. Он нам такую заявку дал, но где похоронены его родственники – мы не знаем. Дело в том, что архив кладбищ не дает информацию или предоставляет информацию только родным, которые представят документы о родстве. И это будут просто сведения о том, что есть вот этот участок – и все, а участок бывает очень большой, и найти на нем что-то достаточно сложно.

– Вы еще говорили о том, что приходите в школы, рассказываете о тех людях, которые пострадали за веру. Расскажите об этой работе подробнее, как на это реагируют дети.

– В этом году наше общество стало выполнять задачу, которую мы включили в свою программу, то есть нести рассказ о репрессированных людях в массы. Я работал несколько лет в православной гимназии, там существует клуб «Духовными тропами». В нем ребята вместе со мной и другими учителями, которые мне помогают, готовят работы по материалам, найденным нами, по материалам, которым нам дает комиссия. Потом со своими работами ребята выступают на конкурсах в Саратове, Хвалынске, даже в Москве. И у нас были победители.

Например, несколько лет назад ученик нашей гимназии Борис Зозуля стал лауреатом конкурса имени В.И. Вернадского. Такой успех мы еще не повторили, но все равно это очень приятно. Также в этом году появились заявки от воскресных школ. Нам звонят руководители воскресных школ и говорят: «Приезжайте к нам, расскажите нам».

Также мы для храмов проводим экскурсии по кладбищу, по городу. В этом году, например, я проводил две экскурсии по Воскресенскому кладбищу и одну экскурсию по городу «Утраченные храмы». У нас есть определенный маршрут, которым мы идем, и по ходу движения все рассказываем. После таких экскурсий и появляются добровольцы, потому что люди понимают, что надо помогать.

Кроме того, у нас есть еще один интересный вид работы. В этом году наш епархиальный информационный отдел выиграл большой грант и нас тоже привлекает к своей работе. В этом году я лично работаю с сотрудниками отдела, что очень приятно, потому что я уже не успеваю обрабатывать весь материал. А тут мне дают в помощь опытного товарища, который всегда готов написать статью. Мы вместе выезжаем на место, а мы были уже в городе Петровске, в селе Мордово (это Красноармейский район), селе Михайловка (это Балашовский район), селе Чириково (Турковский район).

И очень здорово получилось. После каждой поездки есть статья, из которой все наши читатели могут видеть, как живут села, как они относятся к вере, как они борются за храмы, как они восстанавливают их. Дело в том, что сельские жители – это совсем другие люди. Им тяжелее, чем нам, городским, во много раз. И поэтому они понимают, что если в селе будет храм, то, вероятно, все изменится в лучшую сторону.

Особенно произвели на нас впечатление жители села Мордово. Мы приехали туда совсем недавно с Ивановой Екатериной и были удивлены. За три года жители села самостоятельно привели в рабочее состояние полуразрушенный храм. В их церкви даже есть теплые полы. Осталось только установить колокольню. Конечно, батюшка там молится, окормляет этот приход, но сам подход этих людей, их настрой…

А все очень просто. В селе есть достаточно богатый фермер, женщина, которая возглавила эту работу. Нашелся человек, который стал восстанавливать храм, хороший мастер, золотые руки, и он за такое короткое время все сделал. Заходишь в храм – он действительно лучше нового. В этом храме когда-то служил псаломщиком мой двоюродный дед, мне очень приятно. Я-то думал, там ничего нет.

Я думаю, сельчане не только храм там восстановят, но и ремесла. А в Мордово были рыбаки, росли сады, процветало гончарное дело, люди плели очень красивые корзины, мебель делали. То есть, когда все это восстановится, село возродится, и уже туда едут люди, там уже покупают дома. Село рядом с Волгой, местность прекрасная, красота неописуемая, родники – что еще надо людям? Вот этот вид работы мне тоже нравится.

– А вы, приезжая в селение, местным жителям тоже рассказываете о тех, кто там служил? Что вы делаете?

– Когда мы приезжаем, то обязательно рассказываем об истории этого села, то есть мы заранее готовим материал, беря его в архиве, в основном в клировых ведомостях, копируем и везем их или потом пересылаем. В каждом селе есть краевед – человек, который занимается историей села. Это просто удивительно, но это есть всегда. Обычно это такой потрясающий человек, который все знает, всем интересуется, мы еще ему добавляем свой материал. И получается хорошо, я думаю, потому что воскресная школа в этом селе получает информацию, которая потом будет использована в ее работе. Если мы не успели найти информацию, мы потом ее высылаем.

В последнее многие наши священники, особенно сельские, тоже дают нам заявки: найдите информацию по такому-то селу. Мы даже не успеваем, то есть заявки выполняем уже с опозданием, но все равно стараемся делать.

– Я знаю, что у вас появилось или просто само сложилось в ходе работы еще такое интересное направление: вы встречаетесь с потомками людей, пострадавших за веру, которые находятся уже за пределами нашей области. И вот я знаю, что у вас недавно была встреча с людьми, которые живут в Австралии. Расскажите, пожалуйста, об этом.

– Наше общество сейчас сильно разрослось, в нем уже свыше ста человек. Причем эти люди в основном живут за пределами нашей области, по всему миру: Америка, Канада, Австралия, вся наша необъятная страна, Сибирь, и даже одна женщина, которая живет на Камчатке. И вот этих людей тянет сюда, они говорят: «А можно мы приедем?» Мы говорим: «Ну пожалуйста». В этом году у нас летом было две приезжие группы. Одна группа из Москвы. Мой дальний предок – священник Константин Леонидов. И приехала его правнучка с двумя внуками.

Была очень приятная встреча, мы походили по городу, посмотрели те места, где их прадед служил. Конечно, почти все уничтожено. Священник служил в кафедральном соборе, который уничтожен. Но хотя бы что-то... Он учился в семинарии – приезжие туда зашли, увидели семинарский храм, музей, были просто удивлены, как все сделано, говорят, что не ожидали.

И совсем экстремальный случай: к нам приехала семейная пара из Австралии. Глава семьи Владимир Малайчук – русский, когда-то его прапрадед Николай Невский был в нашей епархии священником, но так сложилась жизнь, что дети разъехались, потому что начались гонения. Они уехали сначала в Белоруссию, потом на Украину, а потом в Европу, и из Европы перебрались в Австралию. Там Владимир родился, женился на австралийке, которая имеет ирландские корни, ее зовут Джулия.

И они тоже были очень удивлены. Мы их свозили в тот храм, где служил их предок. Это Казанский храм города Петровска. Там их встретили и настоятель, и молодежное общество, которое существует в Петровске, и прихожане. Иностранцы были просто поражены такой теплой встречей и говорили, что не ожидали такого.

И, естественно, мы поддерживаем связи со всеми, кто к нам обращается, то есть мы высылаем материалы. В ближайшем будущем к нам приедет товарищ из Москвы, его прадед, священник Венустов, был репрессирован. И он пойдет в наше ФСБ, чтобы получить следственное дело, а для этого он готовит документы.

И вот таких людей очень много, все больше и больше. Вы даже думаете, что, наверное, этот процесс скоро остановится. Нет, он идет по нарастающей. Поэтому хотелось бы, конечно, чтобы в наше общество вступали люди, которые бы нам помогали делать техническую рутинную, как говорят, неинтересную, но очень важную работу, потому что без нее движения вперед нет.

– Скажите, какие самые интересные находки были у вашего общества, что Вам запомнилось?

– Находок очень много. Мне лично понравилась одна вещь, которую мне удалось сделать с помощью директора одного из наших музеев. Кстати, мы все больше общаемся с музеями. Есть провинциальные музеи, допустим, города Балаково, города Саратова, какого-то села или районного поселка (например, Турки, Самойловка), и их директора – удивительные люди. Мы с ними общаемся, обмениваемся информацией.

Так вот, у нас в Саратовской губернии родился известный актер Евгений Лебедев, народный артист СССР, лауреат Ленинских и Сталинских премий, он длительное время служил, как говорят актеры, в Питере, в Большом академическом театре под руководством режиссера Товстоногова. Он наш, саратовский, родился в Балакове в 1917 году, его отец был священником. И всю свою жизнь Евгений Лебедев пытался выяснить судьбу своего отца, потому что он пропал в 1937 году.

Нам удалось это сделать, но не с первого захода, эти поиски длились несколько лет, и в конце концов пришла идея: а что мы мучаемся, надо обратиться в музей в Балаково, там, наверное, есть информация, если Евгений Лебедев там родился. Мы обратились, и директор нам сказала: «Вы знаете, у нас ничего нет, только одна маленькая справочка» – и прислала нам эту справочку, которая все и решила. По этой справочке мы нашли следственное дело отца Евгения Лебедева и выяснили, что он был расстрелян, а через год была расстреляна его жена. И все, что мы нашли, передали теперь внуку этого священника, известному режиссеру Лебедеву, который живет в Петербурге.

Еще хочу сказать, что самый активный соратник нашего общества – это Ираида Ивановна Лежнина. Буквально вчера она мне сообщила: «Женя, я издала вторую книгу, это книга воспоминаний о наших предках». И она ее привезет на праздник 9 сентября. И мы подарим ее некоторым товарищам. Тираж, конечно, небольшой.

– Она сама издала?

– Да, на свои деньги. У нас таких людей очень много. Еще у нас есть, например, внучка священника Воробьева Владимира Ивановича (он был священнослужитель, известный в Саратове), она тоже хочет издать книгу воспоминаний о своем дедушке. Она тоже нас материально подкрепляет. И епархия, и наша комиссия собирает информацию об этом священнике, о его статьях (и статьи собирает) – и будет издан сборник. Кстати, отец Владимир окормлял как раз Крестовоздвиженский монастырь, и сестры того времени считали его своим духовным отцом. Погиб священник трагически, похоронен неизвестно где в Казахстане. Вот такие наиболее запоминающиеся поиски, но есть и другие интересные вещи, просто обо всем рассказать невозможно.

– А каковы вообще самые значимые или наиболее частые сложности, с которыми сталкивается общество и наша комиссия в такой работе?

– Сложности такие: часто мы не можем определить человека, которого мы ищем, то есть сведений о нем недостаточно, или что-то перепутали родственники, или в банке данных он отсутствует. Получив грант несколько лет назад и сделав банк данных, мы можем найти любого человека за несколько часов, но иногда такой человек не попадается. Я был в Петровске, меня попросили найти священника Правдина. У меня в банке данных он отсутствует, надо уточнять конкретно, в каком селе он служил, когда служил. Потому что найти документы после 1917 года очень сложно, в архиве еще не все рассекречено, а то, что рассекречено, в очень усеченном виде, там информации о священниках очень мало. Поэтому иногда возникают проблемы. И не всегда можно человеку помочь. И таких случаев достаточно много, я бы сказал.

– Вот эти клировые ведомости, о которых Вы говорите, – это, грубо говоря, канцелярский список всех служащих в епархии, правильно я понимаю?

– Клировые ведомости писались каждый год в каждом храме, это отчет священника за рабочий год. И в этих клировых ведомостях были сведения о состоянии церкви, наличии всех богослужебных книг, предметов для служения...

– То есть это уникальная информация.

– Да, уникальная. Когда церковь была построена, кем построена, и в конце записывалось все о клире, то есть все о священниках, дьяконах и псаломщиках, даже об их женах, детях и так далее, обо всех, кто проживает при церкви, кто там, допустим, ктитор – это староста храма. Если такая клировая ведомость сохранилась, то о церкви можно почти все узнать.

Но бывают случаи, когда ни одной клировой ведомости не сохранилось. Например, в нашем Государственном архиве Саратовской области, несмотря на то, что он является одним из самых лучших в России по количеству дел, очень многие дела были уничтожены во время советской власти. В частности, архив консистории содержал 110 тысяч дел, а осталось всего 11 тысяч, представляете? Одна десятая часть. Поэтому найти что-то бывает иногда очень сложно, приходится что-то придумывать, искать какие-то обходные пути, чтобы выйти на конкретного человека или церковь.

Например, очень многие священники просят нас: пришлите план церкви, надо восстановить колокольню. Как Вы знаете, когда церковь закрывали, прежде всего сбрасывали колокола, чтобы они не звонили, а потом ломали колокольню, чтобы никто их туда не повесил. Недавно я был в Слепцовке (уже в третий раз), где служили мои предки, и батюшка мне сказал: «А вы знаете, как вашу колокольню тут ломали? У коммунистов ничего не получалось. Так они из Саратова привезли железнодорожный домкрат, и им отжали колокольню от здания церкви». То есть кирпич очень был прочный, толщина стен до метра, и разрушить не получалось, взорвать не получалось, а вот домкратом колокольню все-таки сломали.

Церковь в Слепцовке уже несколько лет работает, а колокольни еще нет, потому что ее разрушили. И очень многие уцелевшие церкви у нас без колоколен. В Саратове, например, есть Покровский храм. Церковь разрушить не смогли, а колокольню разобрали до основания. И только после того, как церковь отдали епархии, колокольня была восстановлена в прежнем виде.

– Много ли среди тех, с кем вы общаетесь, людей, которые либо лично помнят своих дедов, отцов, либо наиболее близки к ним по возрасту?

– Должен сразу сказать, что таких людей у нас очень мало. Мы уже оказали помощь в поисках нескольким сотням людей, наверное, и только три семьи меня поразили. Первая семья… Кстати, представитель этой династии у нас служит священником, это батюшка Кирилл Петрович. Его папа сумел сохранить не только большое количество семейных фотографий, но и всю информацию о предках. В общем-то, моя помощь свелась только к тому, что я клировые ведомости скопировал и передал, немножко подправил что-то, все остальное в семье уже знали.

Вторая семья – семья священника Воробьева Владимира Ивановича. Его внучка – Дурбажева. Дочери священника всю жизнь пытались реабилитировать своего отца и своим детям о нем всегда рассказывали, то есть это были семейные предания. Практически все, что они рассказывали, полностью совпадает с тем, что мы нашли.

И третий случай: в нашем обществе есть одна очень хорошая женщина, родственница священников Уриевских. Она знает почти все, но у нее сведения уже отрывочные. Но, по крайней мере, она общается с другими потомками, которые ей присылают какую-то информацию.

Некоторые владеют фотографиями, но даже не знают, кто на них запечатлен. А большинство людей не знают почти ничего, то есть обращаются и говорят: «Помогите».

– В том-то и дело, что тех людей, которые могут восполнить именно ваши данные, все меньше и меньше, они уже уходят.

– Да, они уходят.

– Как вы фиксируете те воспоминания, которые у них есть? Записываете на диктофон или еще как-то?

– Они пишут нам электронные письма, мы их сразу складываем в банк данных, начинаем дополнять, а потом начинаем воспоминания сверять с тем, что мы нашли. И находим где-то расхождения, где-то совпадения. Когда я начинал свою работу, у меня на руках не было ничего. То есть я знал, что мой дед священник, он репрессирован, – и все, ни одной фотографии. Родственники мне дали две фотографии: до ареста и после лагеря, и все остальное я нашел сам благодаря архивным поискам.

У нас существуют наиболее продвинутые поисковики. Допустим, если у меня появляется новый человек, я говорю: «Ираида Ивановна, помогите, что у Вас есть?» Она мне свою информацию сбрасывает, я сравниваю, и мы человеку выдаем уже готовые сведения. И таких поисковиков у нас все больше, в Саратове примерно человек семь.

Вообще из нашего общества поиск ведут уже, наверное, человек тридцать, то есть во всех городах России и зарубежья идет активный поиск. Сейчас архивы стали открытыми, архивные работники выкладывают в открытое пользование разные работы, их можно посмотреть, получить, просто зайдя на сайт архива. Но наш архив этим пока не славится, поэтому мы ходим в читальный зал и там проводим работу. И уже все мы в этом читальном зале «распределены» – допустим, кто-то занимается священниками, кто-то – офицерами, – нужно обмениваться, и поиск идет быстрее.

Я недавно нашел информацию о своем предке. А как нашел? Мне ее дали. Я пятнадцать лет не мог найти, где этот мой предок родился, а мне нашли. Один человек не может объять необъятное, это просто невозможно, поэтому нужно объединяться и помогать друг другу.

– Я так понимаю, что вся Россия объединяется вокруг нашего саратовского общества или это все-таки преувеличение?

– Я так не могу сказать, но, насколько я знаю, наше работающее общество пока единственное в России. Где-то в Интернете я читал, по-моему, в Тамбовской епархии такое общество создали, там много структур, много подразделений, у нас этого нет. У нас каждый работает в меру сил и возможностей.

Если мы не успеваем, мы говорим: «Простите, подождите». Потому что мы тоже работаем, у нас тоже семьи, мы не можем сделать всё сразу. А иногда и не получается, просто говорим: «Извините, у нас нет данных, придется ждать. Вспоминайте, ищите какие-то новые сведения». И человек иногда пишет: «Ой, я вспомнил вот такой маленький нюансик». И этот нюанс сразу продвигает поиски. Вот такие вещи.

– Вы председатель нашего общества, при этом Вы не являетесь по своему образованию ни историком, ни краеведом, Вы физик. Как Вы смогли освоить эту, в общем-то, нелегкую профессию краеведа?

– Это получилось как-то само собой, и к тому же у меня были хорошие учителя. Дело в том, что в каждом городе есть люди, заинтересованные в исторических поисках. Надо их просто найти и постараться их разговорить, чтобы они тебя научили. Вот меня учили многие наши саратовские краеведы, а сам я физик по образованию и работал свыше сорока лет в школе. Дело в том, что физфак учит думать, я всегда своим ученикам это говорил. Кем бы ты ни был, но если ты закончил физфак, ты проблему решишь. Поэтому все, может, и получается.

А в общем-то, эта работа захватывает, поисковая работа очень интересная, просто удивительная. И люди, которые этим начинают заниматься, говорят: «Как здорово! Моя жизнь сразу изменилась». А тем более у нас в обществе блестящий священник, наш духовник Кирилл Краснощеков, он за нас молится, он нам помогает, и по его молитве мы можем много чего еще сделать. Я надеюсь, что общество будет работать и дальше.

– Большое спасибо.

Ведущая Инна Самохина

Записала Елена Кузоро