Архипастырь. С владыкой Юстинианом

В екатеринбургской студии нашего телеканала на вопросы телезрителей отвечает архиепископ Элистинский и Калмыцкий Юстиниан.

(Расшифровка выполнена с минимальным редактированием устной речи)

– Здравствуйте, уважаемые зрители, сегодня в екатеринбургской студии телеканала «Союз» мы имеем честь принимать архиепископа Элистинского и Калмыцкого Юстиниана.

Здравствуйте, владыка, благословите.

– Здравствуйте, помогай нам Господь.

– Владыка, если задаться целью отметить на карте все географические адреса, где Вам довелось жить и служить, это будет очень увлекательный и разнообразный маршрут: Центральная Россия, Забайкалье (там Вы служили в армии), Румыния, Молдова, США, Аргентина и другие страны Южной Америки, а теперь Калмыкия, где Вы уже два с половиной года.

Конечно, где бы ни жил верующий человек, Царство Божие внутри человека есть, вера православная одна, но есть региональные особенности, местные традиции, народные обычаи, государственная политика в отношении верующих в тот или иной момент, что либо препятствует, либо, наоборот, благоприятствует.

Вы служили и в условиях открытых гонений на Церковь, и в ту пору, когда государство признало ее права на существование. Где и когда Вам было сложнее?

– Ваш вопрос очень многозначительный; я бы даже сказал, ставит меня в трудную ситуацию. Потому что для каждого времени свои ответы, своя поддержка со стороны Божией. Я бы сказал, что в любое время было и сложно с его вызовами, и вместе с тем было ощущение, что Господь рядом. И чем больше идешь на определенный сознательный риск ради Бога (не потому, что не отдаешь себе отчета, что это может быть для тебя опасным или как-то осложнить твою жизнь, но осознанно делаешь это ради Бога), тем больше чувствуешь укрепляющую помощь Божию, направляющую тебя и проводящую через самые сложные моменты между Сциллами и Харибдами.

Поэтому, с одной стороны,  нужно всегда понимать, что мир никогда не бывает таким, что сам по себе ведет к спасению. С миром надо всегда ощущать себя в состоянии духовной боеготовности. И вместе с тем не быть унывающим, потому что Господь действует во все времена, потому что есть Творец всего существующего, в том числе времени. И Господь силен помочь всегда.

Поэтому я благодарю Бога за всю свою жизнь, за все те времена, через которые Он меня провел. Я никогда не лишался поддержки Божьей, никогда не ощущал того, что Господь надолго меня покинул.

– Вы обрели веру в детстве. Что в православии может привлечь ребенка? На чем бы Вы посоветовали делать акцент сегодня нынешним церковным родителям? Большинство из нас пришли в Церковь уже будучи взрослыми, это был осознанный выбор. Наши дети растут уже в верующих семьях, и, с одной стороны, это хорошо. А с другой – не потому ли они в подростковом возрасте хлопают дверью храма и уходят, хотя бы на какое-то время?

– Я думаю, самое главное в воспитании ребенка дать ему понять, что веровать в Бога – это естественно. Потому что ребенок, особенно еще маленький, тянется к Богу; для него это нормально: он общается с Богом, может быть, более непосредственно и лучше, чем взрослый. Это то, что мы теряем и забываем, когда вырастаем. Для ребенка очень важно понять: то, что он делает, – правильно, что его молитва, самая безыскусственная, это так же важно и серьезно. Может быть, нам нужно в меньшей степени пытаться «заряжать» ребенка какой-то обязательной информацией. Порой родители, воскресная школа хотят запихнуть в голову ребенка как можно больше фактов из Священной истории, истории Церкви. Не надо этого делать какими-то форсированными темпами. Самое главное, чтобы ребенок почувствовал Бога своей душой, чтобы он умел молиться, – это и должны дать ему родители и воскресная школа.

Воскресная школа у нас порой грешит крайностями: либо ведутся уроки наподобие школьных, чуть ли не с такой же обязательной отчетностью, некоторые ревнители едва ли не говорят о том, чтобы ставить оценки. И тогда, естественно, время уходит на эти занятия и чаще всего его не остается для приобщения ребенка к ежевоскресной литургии. Либо есть другой момент – как кажется, духовно правильный, но методически все-таки не совсем верный. Детей сначала ведут к литургии, и они стоят все богослужение, а затем, я бы сказал, духовно пресытившихся молитвой и уже уставших ведут на занятия воскресной школы, что тоже, наверное, не совсем верно.

Для себя я сделал вывод, что желательно сочетать и то, и другое. Поэтому там, где я служил в качестве священника или архиерея, не указывая и не приказывая, но делясь своим опытом, я старался предложить следующее. Взрослые с детьми идут к началу воскресного богослужения. Взрослые идут в храм, стоят часы, начинают молиться за богослужением литургии. А дети в это время собираются в воскресной школе, у них есть сорок-пятьдесят минут, когда учитель может им рассказать и о празднике, который переживает Церковь, и дать что-то по плановой тематике. А к Евхаристическому канону, пению «Верую» детей приводят в церковь, и они участвуют вместе со взрослыми в службе. Если дети не причащаются, то после возгласа «Святая святым» их опять забирают в воскресную школу, а если причащаются, то после причастия. Дальше следует завтрак и вторая часть их занятий в воскресной школе. То есть чтобы в воскресный день обязательно было и участие в молитве, и некая порция информации, желательно интересной, где-то с игровым моментом – и то, и другое должно быть.

Но мы должны понять, что если сам ребенок не захочет, если его душа не начнет просить, то насильно мы не сделаем его грамотным христианином. Да и что такое – быть грамотным? Ведь формально многие выпускники дореволюционных школ получали пятерки по Закону Божию, что не мешало им стать революционерами. Выходцы из семинарий тоже примыкали к революционному движению. Мы с вами знаем, как в советские годы знатоки Священного Писания делали выкладки, раскладывая моменты из Священной истории, истории Церкви, и это делало их только более злейшими врагами Церкви. То есть иметь информацию о Священной истории, об истории Церкви, но не быть верующим в Бога – значит быть просто более грамотным врагом Церкви. Если нет веры, нет живого ощущения Бога, вся остальная информация не приближает человека к Богу, Церкви и не делает его христианином.

– Владыка, что тогда так поразило Вас еще в детстве в личности Спасителя, что Вы Его полюбили? Например, будучи еще ребенком в садике, строили в песочнице монастырь, поразив этим воспитательницу: «Нет в Советском Союзе монастырей! Что же ты, мальчик, делаешь?» Ведь это должна была быть именно любовь.

– Да, я думаю, что это действительно была моя детская любовь, и лик Спасителя по сию пору стоит у меня перед глазами. Из всех образов Спасителя я очень люблю «Нерукотворенный образ», где все второстепенные детали сведены к минимуму; вот он – лик Спасителя, вот Его либо грозные глаза (есть и такой лик – «Спас Ярые Очи»), либо глаза, полные мудрости, доброты, прощения. Лик Спасителя и в детстве, и сейчас находится перед моим мысленным взором, и в моей божнице, келейных иконах у меня обязательно есть лик «Нерукотворенного образа» Спасителя.

Думаю, если человек не будет любить Бога, если он не чувствует потребности в любви Божией к себе, не испытывает этого, как тогда? Тогда, наверное, как при всяком чувстве, могут быть иные аспекты взаимоотношений с Богом. Может быть, по принципу – я послужил, а Ты мне дай что-то, вознагради меня чем-то. Чем для нас известна иудаистская традиция отношения к Богу – я Тебе, Господи, благоугодил, Ты меня еще здесь, в этой земной жизни, и возблагодари. Это то, чему учат некоторые протестантские богословы, которые тоже считают: если мы избранные, если Ты нас предызбрал, Господи, то наше земное процветание и есть признак того, что Ты нас любишь.

Все-таки в русском православии всегда есть ощущение того, что благословение Божие не может пониматься только во внешних признаках процветания. Наверное, для русского православного более понятен подвиг праведного Иова, который ощущал, что если равняться с точки зрения внешней праведности (да и Священное Писание называет Иова праведным), то он не хуже других, но почему-то на нем так отяготела десница Божия, что он страдает, теряя и богатство, и своих близких, и  здоровье. И вместе с тем в глубине своей души он понимает: все равно Бог его любит. Он не понимает, за что он страдает, почему любовь Божия ведет его именно таким путем, но он смело обращается к Богу с теми вопросами, которые исходят из его любящей Бога души.

Книга Иова, может быть, не дает ответы на все вопросы, возникающие в жизни человека, но удивительно, как она перекликается с русским православным менталитетом – Бог нас любит, мы понимаем это и доверяем Ему. «Доверие» и «вера» – однокоренные слова. Если я верую в Бога, я доверяю Ему, даже если Он проводит меня путем испытаний. Для других народов, может быть более юридически, тонко, чутко мыслящих, Бог – это больше носитель справедливости, которая воздает по грехам или праведности. Для нас же Бог есть любовь – неведомая в полноте своей, но осознаваемая нами как любовь. И мы молимся: «Господи, дай нам мудрость хоть немного понять судьбы Твои, которыми Ты испытываешь нас: за что, почему, как?» Но то, что это любовь, мы не сомневаемся, хотя, повторяю еще и еще раз, как бы недоумеваем: «Господи, Ты любишь нас, а почему ведешь путем испытаний?» Это было всегда. И в моей личной жизни, и в жизни всего нашего многонационального православного народа Русской Православной Церкви.

– Владыка, хочу поговорить о человеке, к которому можно в полной мере отнести то, что Вы сейчас сказали, –  священномученике Фаддее (Успенском), архиепископе Тверском. Владыку убили 31 декабря 1937 года, его останки обретены в 1993 году, а в 1994 году их перенесли в Вознесенский собор в Твери, настоятелем которого Вы тогда были. Расскажите, пожалуйста, и об этом событии, и об этом святом человеке. Наверняка он Вам дорог.

– Конечно, имя святителя Фаддея дорого мне, в первую очередь потому, что Господь ссудил мне принимать участие в обретении мощей. Это было осенью, я совершил литургию, и неожиданно пришли несколько женщин, которые позвали меня: «Батюшка, а мы достаем из могилы мощи священномученика Фаддея (так просто и неожиданно). Мы хотим, чтобы Вы как священник участвовали в этом, совершили панихиду». Что мне оставалось делать? Я понял, что без соответствующей юридической подготовки происходит эксгумация, пусть на заброшенном кладбище, но если такие вещи не делаются законным путем, то, видимо, это происходит и без благословения и постановки в известность местного архиерея. Что делать? Но если я и не пойду, ведь само событие уже происходит. Значит, его надо воцерковлять и идти.

Помню, я позвонил владыке Виктору, известив его о происходящем, позвонил своему знакомому Александру Васильевичу Буренкову:

– Александр Васильевич, я в затруднении:  нет транспорта, а надо как-то поехать, надо мощи перевозить.

Он, будучи предпринимателем, со всей категоричностью и недоумением говорит:

– Батюшка, ну что же Вы так незапланированно?

– Ну, вот так.

– Да нет у меня никаких машин.

И дает грузовой фургон, в котором они возят товары для торговых точек фирмы «Тверская ярмарка». И вот на этом крытом фургоне я поехал на заброшенное Неопалимовское кладбище и прибыл как раз к тому моменту, когда из могилы стали доставать останки и выкладывать их. Была приглашена опытная женщина – медик, патологоанатом, которая все делала профессионально.

Что мне тогда бросилось в глаза (я это часто вспоминаю, когда даю интервью) – мы не увидели следов от пули на черепе и костях священномученика. Было известно, что он вроде бы расстрелян, но следов пули не обнаружилось. Тогда в ход пошла другая версия, которая находит больше подтверждений, что архиепископ Фаддей был замучен: связав руки, его подвергали опусканию в нечистоты, и сердце его не выдержало. Хотя нашлись и вопросы ко мне: это было 31 декабря, и все подобные места были заморожены. А если это происходило внутри помещения, где не действовал мороз? Как бы там ни было, я не берусь что-то утверждать, а свидетельствую о том, что видел, не делая выводов.

Еще бросилось в глаза, что в могиле среди костей были видны остатки шелухи от пасхальных яиц. В Твери среди верующих людей передавалось, что это захоронение происходило накануне гражданского новолетия. Был мороз, поэтому могила была вырыта достаточно мелко, забросана крупными глыбами замерзшей земли. Потому с наступлением Пасхи верующие откопали останки священномученика и перезахоронили тело, не оставив его в сделанной кое-как могиле, а выполнив все как положено: выкопали более глубокую могилу, снабдив тело гробом и оплакав его как жены-мироносицы. И в том числе положили признаки пасхальной радости – пасхальные яйца, которые удивительным образом сохранились.

Все это курировал известный уважаемый священнослужитель, посвятивший свою жизнь обретению мощей многих священномучеников и мучеников ради Христа в 20–30-е годы отец Дамаскин (Орловский). Мы старались выступить спонсорами экспертизы останков. Пришла пора, и после того, как и специалисты подтвердили с большой долей вероятности, что это именно он (частицы мозаики сложились все вместе), встал вопрос, чтобы принести мощи священномученика в его город – Тверь, чтобы архиерей вернулся к своей пастве.

Незадолго до окончания декабря, по благословению правящего архиерея владыки Виктора, при кураторстве отца Дамаскина, мы совершили это перенесение крестным ходом по центру Твери. Мощи были внесены в Вознесенский собор. Спасибо владыке Виктору, который благословил, чтобы именно этот храм стал ковчегом для сохранения мощей священномученика Фаддея. Для нашей приходской общины это была безусловная радость, и сейчас я переживаю в своей памяти те события и стараюсь откликаться на приглашения уже нынешнего духовенства Твери, на призыв владыки Виктора всегда приезжать на память обретения мощей, на память мученической смерти архиепископа Фаддея.

– Владыка, когда Господь нас таким образом сводит с теми или иными святыми, то они становятся в буквальном смысле близкими и родными людьми, практически членами семьи, к которым можно, в каком бы ты ни был состоянии, искушении, просто припасть с коленочки и получить разрешение своих болей, недоумений, проблем, скорбей. Наверняка при такой связи со священномучеником Фаддеем у Вас неоднократно бывали ситуации, когда Вы точно знали: «Это он за меня помолился. Это он мне помог». Вы можете рассказать об этом?

– Такие моменты были. Во-первых, конечно, когда торжество перенесения мощей произошло, когда отъехали гости, ушли прихожане и в храме оставалось только несколько человек, то, видимо, и от радости пережитого, от эмоций я припал к его гробу. Он еще не был прославлен, не был канонизирован официально нашей Церковью, но в моем понимании он безусловно был таковым, и я почувствовал: вот он сошел, пришел в храм своего кафедрального города. И меня вдруг пронзила такая мысль: как же строго нужно сейчас жить, ощущая, что здесь постоянно находится архиерей, прославленный Богом, священномученик. Когда мы обретаем мощи, понимаем ли мы, что берем на себя еще большую ответственность – вот он свидетель нашей жизни и обличитель нашей неправоты. И тогда на душе мне стало даже как-то тревожно, и я сказал: «Святитель Божий, привнесли твои мощи сюда, а будем ли мы достойны теперь твоего пребывания здесь?»

Меня тогда это очень потрясло и вместе с тем дало ощущение духовной близости со святителем. Его молитвенная помощь нужна была мне постоянно, потому что забот по возрождению собора, переданного после размещавшейся там промышленной выставки, было много. Особенно когда наступил такой ответственный момент в жизни каждого священнослужителя, когда твою епархию посещает предстоятель Церкви. Это случилось летом 1995 года, когда для перенесения мощей преподобного Нила Столобенского из Знаменского храма города Осташкова, что на берегу озера Селигер, обратно в Нило-Столобенскую пустынь прибыл патриарх Алексий. В его программе было посещение нескольких храмов епархии, в том числе Вознесенского собора. А как же иначе? Ведь он находится на перекрестке двух центральных магистралей города Твери, на виду у всех. И в нем находятся мощи священномученика Фаддея.

Так получилось, что собор еще не был отремонтирован до конца, не выглядел должным образом, и тут я, конечно, каждый день обращался к священномученику Фаддею. Помню, как мы поставили леса под самый купол, желая произвести хотя бы небольшой косметический ремонт: побелить его, чтобы он был свеженьким.

 

А когда забрался под купол, увидел, что много слоев прежней покраски, как чулок, готовы отпасть от хорошей основы. И я подумал: «Так тяжело и дорого поставить леса, а если мы сейчас сверху просто побелим и “помолодим” этот “чулок”, насколько этого хватит, рационально ли это? Пустая трата средств, сил. Давайте попробуем зачистить поверхность, вооружившись шпателями». И тогда мужчины прихода полезли на леса и сами стали зачищать прежние слои, доходя до очень хорошо сохранившейся основы, все росписи храма были забелены во время промышленной выставки. Но это требовало времени.

Помню, приехал владыка, посмотрел и сказал:

– Да, отец, остается две недели до приезда патриарха, ты не успеешь.

Я говорю:
– Владыка, не знаю, что делать, но мы уже так вошли в эту ситуацию, и все равно нужно как-то из нее выходить.

Я был секретарем епархиального совета, и вскоре на заседании совета владыка сказал: «Отец, а тебе мы еще благословляем быть ответственным по приему патриарха в Ниловой пустыни, куда должны перенести мощи, в Знаменском храме в Осташкове, где мощи находятся сейчас и где будет идти патриаршая литургия. Потом должен быть организован обед на сто персон, а после обеда еще освящение истока Волги».

Я понимал, что так сложилось, что все это необходимо было сделать. Мои ближайшие помощники тогда мне сказали: «Батюшка, в таких случаях берут больничный и ложатся в больницу». Я ответил: «Нет, не позволю себе малодушествовать». Конечно, все эти дни я усердно молился священномученику Фаддею – мы везде успели, успели его молитвами. И в Вознесенском соборе я услышал слово патриарха Алексия. Вы помните его интонации: «Отец, мы Вас пригласим на заседание Синода скоро». И летний Синод 1995 года определил мне быть епископом в Молдавской митрополии.

– Получается, что это архиерейство было с содействия священномученика Фаддея.

– Да. А сейчас, совершая служение в Калмыкии, я помню о близости Астрахани, ведь одно время владыка Фаддей был астраханским архиереем. Так что я не ухожу из сферы деятельности, которая была у владыки Фаддея.

– Владыка, в Ваши студенческие годы Вам приходилось с риском для своего благополучия отстаивать свое право ходить в храм, вообще быть православным. Если взять сегодняшних студентов, то, конечно, никакого риска для благополучия твое православие не представляет, даже если ты скажешь об этом во всеуслышание. Но вместе с тем ребята сталкиваются с таким явлением, когда педагог на лекции походя, может, даже сам не оценивая это как кощунство о святых или клевету на Церковь, говорит вещи, от которых молодого православного человека внутри просто раздирает.

Как поступать дальше с этой внутренней болью? И как строить свои взаимоотношения со Христом?

Кто-то промолчит и скажет: «Ну, я Господу не изменяю, я этого не говорю. Он придерживается таких взглядов, излагает их – имеет право. А я верен Христу, но сижу и молчу, чтобы не разжигать, не разводить споров и дискуссий, в которых, может быть, и проиграю». А кто-то встанет и что-то скажет. Кто-то найдет для себя еще какой-то вариант. Что бы Вы посоветовали?

Я понимаю, что не может быть унифицированных, подходящих каждому человеку установлений, но тем не менее… Ведь сегодня эта ситуация абсолютно реальна.

– Вы хорошо сказали, что не может быть общего ответа; все должен решать каждый человек в конкретной ситуации. И, наверное, никто не может подталкивать человека на подвиг, большой или малый. На подвиг должен решаться каждый из нас сам.

Для примера приведу, как это может касаться того, как держать пост. Говорят: а разрешите мне то-то и то-то послабление. Священник, наверное, все-таки не уполномочен давать разрешение на какой-то более мягкий вариант поста. Он должен говорить, как должно поститься, а ты уже, в силу того что ты разумный человек и понимаешь обстоятельства своей жизни, работы, своего здоровья, выбираешь сам. Ты можешь посоветоваться со священником. Он может посоветовать какие-то разумные рамки, чтобы не доводить дело до того, что человек постится вопреки показаниям врачей.

Наверное, священник, как и каждый христианин, должен сказать, как должно быть, а выбираешь ли ты этот путь исповедничества, а может быть, даже и мученичества – это только твой личный выбор, он никем не должен быть властно мотивирован, так чтобы ты пошел на подвиг, не избрав его сам.

Такие случаи могут происходить в жизни каждого человека очень часто. Вот мы проходим мимо храма. Для православного человека естественно перекреститься. Но ведь я не могу сказать каждому: «Крестись». Вдруг он застесняется, вдруг он услышит грубое слово или косой взгляд. Это дело выбора каждого из нас. Будь мы на рынке, на занятиях в университете или на улице, степень готовности к исповедничеству определяем только мы сами.

И я не понимаю порой рассуждений людей, которые удивляются, для чего ввели норму закона, защищающего оскорбленные чувства верующих. Потому что есть такие случаи, когда люди не хотят понимать, что они сознательно делают больно. Я не думаю, что верующие не объясняют такого, и, наверное, можно после лекции подойти и сказать: Вы делаете мне больно такими-то заявлениями.

Сейчас мы с вами наблюдаем еще и такое явление, как сознательно воспитывается легкое, а порой оскорбительное отношение к чувствам верующих. Когда происходит откровенное глумление. Если меня обидели невзначай, если я объяснился, человек понял, попросил прощения, ну и слава Богу, что все так мирно разрешилось. Но сейчас уже есть и такие люди и те силы, которые, я бы сказал, сознательно злоумышляют, конкретно причиняют боль верующим. И делают это, может быть, в расчете на то, чтобы как-то раскачать общественное течение жизни. Навязываются определенные клише, повторяется «мантра» о том, что верующие люди слабые, недалекие, может ли верующий человек быть свободным, умеет ли он свободно мыслить… Это навязывается, воспитывается в людях. Мы сейчас снова подходим к тому, когда навязывается мысль, что священники и епископы – это люди, которые не дружат с научным мировоззрением, не могут быть верующими в Бога, они с двоящимися мнениями, они лицемеры. То есть мы видим, что в обществе воспитывается отношение к  священникам и епископам как к неким злобным силам, которым надо отвечать пренебрежением, отметать их на периферию жизни и что бы ни сказал священник или епископ, это заведомо несерьезно и не нужно брать в расчет. Сейчас уже есть эта тенденция.

При нежелании заставить себя разобраться с обстоятельствами жизни того или иного священника или епископа сразу готовится некое отрицательное клише на всех. Вообще, я замечаю, благодаря таким издержкам подачи материала в средствах массовой информации мы как бы опять начинаем возвращаться в то время, когда не существовало таких средств. Как раньше распространялась информация и как ее получали наши предки? Встретившись с кем-то, пообщавшись с ним, мы получили информацию, сложили свое суждение. Либо это происходило со слов другого человека. А если до наших предков доходили какие-то слухи, то к ним и относились как к слухам.

Потом появились газеты, радио, телевидение, и первое время журналисты старались свою информацию давать максимально объективно, не переходя на ту или иную субъективную точку зрения. Сейчас мы с вами пришли к разгулу субъективизма в подаче материала журналистами, которые считают, что они вправе препарировать информацию так, как хотят. А у людей еще есть некое уважение к тому, что написано, что показывается на экранах телевидения: «Но там же было написано. Но это же по телевизору говорили». А ведь это уже так часто бывает откровенной ложью. И поэтому сейчас мы снова оказываемся в таком положении: не всему написанному верь, не всему, что увидишь или услышишь, доверяй. Опять получается, что мы возвращаемся к положению наших предков. Пока ты с тем или иным человеком не пообщаешься лично, не спеши выносить свое суждение. Тот или иной человек как бы обрастает коконом мнений других людей, а когда ты с ним встретился, перед тобой предстает совсем иной человек, у него иные воззрения на жизнь. А ты благодаря Интернету подумал, что его уже пора к стенке ставить.

– Не только подумал, а еще и другим сказал и на своей страничке опубликовал.

Владыка, у нас осталось буквально пять минут до конца программы, и я прошу Вас сказать какие-то слова напутствия нашим зрителям, благословить наших дорогих «союзников», благодаря которым уже двенадцать лет существует телеканал «Союз».

– Ваш канал в контексте сказанного мной крайне необходим для того, чтобы доводить позицию верующих людей до более широких общественных слоев, для того, чтобы верующие могли общаться между собой благодаря этой удивительной возможности. Я хочу сказать, что никакая богословская наука, хотя она, естественно, развивается, никогда в полноте не поспеет за всеми новыми явлениями, которые появляются в нашей жизни. И здесь очень важно не потерять живую веру, не поддаться на соблазн того, что  наука что-то доказала.

Меня очень интересуют вопросы библеистики. Естественно, есть масса самых разных вопросов по поводу и формирования канона библейских книг, и их определенного человеческого авторства. Сейчас мы слышим заявления о том, что повествования Библии, библейская археология и исследования, которые проводят некоторые ученые, не всегда согласованы и что нет археологических остатков, которые бы подтверждали существование империи времен Давида и Соломона, и так далее. Но, во-первых, существовал Хазарский каганат, который был державой весьма и весьма значимой. А вот атрибутировать, какие захоронения принадлежат ко времени Хазарского каганата и принадлежат сугубо хазарам, археологи не могут, потому что все это проходит в широком контексте всей той эпохи и всех тех культур, которые накладывались. Поэтому существование достаточно краткого по времени царства Давида–Соломона проходило под влиянием других культурных традиций. Поэтому сложно найти и сказать, что вот это действительно признаки царства Давида–Соломона. Как и спорят о том, где же явные признаки того, что это Хазарский каганат.

Самое главное, чтобы было доверие к Богу, когда у нас есть живое чувство и когда мы в Боге уверены так, как в Нем были уверены святые Божьи люди. В нашей традиции мы говорим «мученик», а вообще «мартир» – это свидетель. Мученики свидетельствовали о том, что Бог для них есть такая же реальность, как мама, папа, весь окружающий их материальный мир. И если такого человека повлекут на казнь и скажут: «Отрекись от мамы с папой и скажи, что их нет», – для него это будет явная несуразица. Так вот, и себе, и всем я желаю такой веры, чтобы для нас Господь был такой же объективной реальностью, как наши мама и папа. Как мне наука может доказать, что у меня нет мамы с папой? Я знаю их. И чтобы так же никто и никогда не смог бы мне сказать (а я бы ему поддался), что наука или кто-то доказал, что Бога нет и Библия говорит неправду. Живой веры желаю и себе, и всем нашим зрителям.

Ведущая Светлана Ладина

Записала Юлия Подзолова