Митрополит Иларион: «Бояться, что православные архиереи съедутся на Собор и там предадут Православие, могут только люди, у которых совершенно искаженное сознание»

– В Екатеринбурге прошел Х Российско-немецкий дискуссионный форум «Петербургский диалог», созданный десять лет назад по инициативе двух президентов –  Владимира Путина и Герхарда Шрёдера. Его задачи достаточно понятны: расширение взаимопонимания между народами, укрепление взаимоотношений, преодоление существующих предрассудков. Обсудить проблемы, стоящие в российском и немецком обществе,  в Екатеринбург съехалось очень много государственных, политических, общественных деятелей из наших стран. В форуме приняли участие Дмитрий Анатольевич Медведев и канцлер Германии Ангела Меркель, работало несколько секций: «политика и экономика», «гражданское общество», «образование», «наука и здравоохранение». И в том числе – «Церкви в Европе». Для участия в ней в Екатеринбург приехал председатель Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата, постоянный член Священного Синода митрополит Волоколамский Иларион. Конечно, мы не могли не пригласить Владыку к нам в эфир, и я сердечно приветствую Вас, Владыка, в студии телеканала «Союз».

– Спаси Господи.

– Владыка, какие задачи стояли перед секцией «Церкви в Европе» и какие вопросы на ней обсуждались?

– Сегодня мы обсуждали вопрос о преподавании религиозных  дисциплин в светской школе. И в ходе обсуждения выявились две совершенно различные модели, которые существуют в России и в Германии. В России в светской школе религиозное образование, точнее, преподавание основ религиозной культуры, будь то православной, мусульманской, иудейской, буддийской или основ светской этики, находится в руках светских преподавателей, то есть людей, которые получают определенное право и лицензию на преподавание этих дисциплин от министерства образования. Это совершенно не обязательно должны быть верующие люди – это должны быть люди, владеющие своим предметом.

В написании учебника участвовали религиозные конфессии, и при написании учебника был очень жесткий, в том числе и перекрестный, мониторинг одних конфессий в отношении учебников других конфессий,  чтобы любые учебники не содержали какого-то негатива в адрес других конфессий. То есть, по сути дела, речь идет о светской модели преподавания, дистанцированной от какой-либо ярко выраженной религиозной принадлежности.

В Германии дело обстоит совершенно иначе. Там в светских школах преподают религию представители церквей. Прежде всего это католики и протестанты; право на преподавание они получают от своих церковных властей, то есть от местных епископов, и существует очень плотное взаимодействие между системой образования и Церквами Германии.

– А как вообще обстоит дело с религиозным образованием за рубежом? Введение основ православной и других религиозных культур в России было воспринято как «откат в средневековье», «нарушение конституционных принципов», «возвращение мракобесия» и «попрание всех демократических свобод». А как обстоит дело с преподаванием религиозных дисциплин в других странах, которые мы привыкли называть «цивилизованными»?

– Я сказал несколько слов о Германии. Могу еще привести в пример Австрию, где я несколько лет служил епископом. Там, как и в Германии, ответственность за преподавание религии в светской школе несут представители церквей. Причем православный священник может прийти в светскую школу и вести основы Православия для православных детей, за это он будет получать зарплату от государства, а лицензию он получает от местного епископа.

И вот возникает вопрос: почему в католической Австрии православный священник в рясе может прийти в школу и преподавать Православие православным детям, а в нашей православной России это невозможно?

Я думаю, что критика в адрес преподавания религиозных дисциплин в школе исходит прежде всего от тех людей, которые сохраняют менталитет советского атеистического времени и боятся, что религия займет слишком прочное место в жизни нашего общества. Потому что совершенно очевидно для всех: кто влияет на умы детей, тот и будет влиять на будущее нашей страны. Поэтому вопрос нужно ставить так: в чем вообще опасность религии, почему эти люди боятся, что детям будут преподавать не просто даже религию, религиозные дисциплины, а, скорее, культурологический предмет? Такой, как «Основы православной культуры».

– И чего здесь бояться, что плохого может принести священник в школу? Почему имеется это сопротивление?

– Я думаю, Святейший Патриарх здесь, на екатеринбургской земле, точно назвал это «отрыжкой советского времени» – какие-то пережитки того менталитета, который препятствовал религии нормально и свободно развиваться.

– Владыка, а как бы Вы прокомментировали появление атеизма уже современного, не связанного с советским прошлым? В Екатеринбурге достаточно громко прозвучала проблема восстановления Екатерининского собора. Когда просто была озвучена мысль о необходимости восстановлении на историческом месте первого и главного храма города, был организован митинг против этого строительства. И в нем приняли участие, в основном, молодые люди – не пенсионеры, люди, воспитанные в советском обществе. Это люди уже эпохи перестройки и постперестройки.  Их было не так много, и очень запомнился один молодой человек, на футболке которого было написано: «Бога нет, живите спокойно» –  с одной стороны, а с другой –  «Бога нет, живите и радуйтесь жизни». Как бы Вы могли прокомментировать появление такого феномена?

– Человека невозможно заставить поверить в Бога. И если Сам Господь не открывает очи человека, внутренние очи, человек остается духовно слепым. И мы, наверное, никогда не узнаем, почему есть люди, которых Господь, можно так сказать, «взяв за шкирку», ведет в Церковь, даже если люди при этом сопротивляются. И почему какие-то люди, даже приходя в Церковь,  остаются глухими к тому, что они там слышат, и слепыми к тому, что они там видят. Мне кажется, в этом есть некая тайна, и я бы никогда не стал осуждать людей, что они имеют те или иные убеждения, даже атеистические, потому что это их право, с одной стороны. С другой стороны, никто еще не разгадал  механизм прихода человека к вере. Есть люди, которые агрессивно сопротивляются религии, а есть люди, которые непричастны религиозному опыту в силу того, что или сами они недостаточно приложили к этому усилий, или Господь им этого не дал.

И мы должны понимать, что всегда рядом с верующими людьми будут находиться неверующие. Более того, среди нас очень много людей, которые вроде как не отрицают Бога, которые не носят футболки с надписью «Бога нет, живите спокойно», которые, если их спросят, ответят: мы верующие, православные. А на самом деле эти люди лишены религиозного опыта, они не ходят в церковь, не участвуют в таинствах, почти ничего не знают о Православии, о религии и христианстве и вообще о Христе. И это говорит о том, о чем постоянно напоминает нам Святейший Патриарх – что перед нами огромное миссионерское поле, которое остается невозделанным, и жатвы очень много, а делателей мало. Поэтому я думаю, что наша задача заключается в том, чтобы спокойно, без всякой агрессии, не осуждая кого бы то ни было, проповедовать то, что Господь заповедовал нам говорить людям.

А как люди будут откликаться – это уже как в притче о сеятеле и семени. Наше дело сеять, а куда это семя упадет – на плодородную почву или на каменистую, этого нам знать не дано.

– Владыка, Вы сказали, что в католических Германии и Австрии православный священник имеет возможность прийти в светскую школу и преподавать Закон Божий. «Имеет возможность» и «приходит»... Насколько это соотносится, насколько это право реализуется?

– Я должен сказать, что это очень даже соотносится и очень даже реализуется. Не в последнюю очередь и потому, что это в материальном плане выгодно для священника –  преподавать, получая за это зарплату. Ведь у нас в России, священники, слава Богу, живут за счет того, что они служат Церкви – они получают от прихода зарплату, они получают какие-то пожертвования. И на это существует и священник, и его семья, и его дети. А на Западе в большинстве стран и в очень многих случаях священник является священником только по субботам и воскресеньям, а с понедельника по пятницу он работает на какой-то светской работе. Или продавцом в книжном магазине, или мойщиком на автомойке и так далее. И, конечно, преподавание религии – это очень подходящая для священника профессия, тем более что она оплачивается государством. Поэтому наши  священники очень охотно на это идут, тем самым совмещая миссионерскую работу и в то же время зарабатывая себе на жизнь.

Одно, конечно, условие ставится: преподавание должно вестись на языке страны. Поэтому те наши священнослужители, которые приезжают в страну, но не знают в достаточной степени язык, не могут преподавать.

– Владыка, несколько вопросов, связанных с Вашим церковным послушанием председателя Отдела внешних церковных связей. На сегодняшний день у Русской Православной Церкви зарубежные приходы есть во многих странах мира. Не могли бы Вы назвать какие-то цифры: в каких странах есть приходы и сколько таких приходов в мире?

– Очень приблизительно могу сказать, что в дальнем зарубежье у Московского Патриархата около трехсот приходов, и еще около трехсот приходов –  у Русской Зарубежной Церкви. Итого около шестисот. В более чем сорока странах  присутствует наша Церковь, и она присутствует на всех континентах, включая Антарктику.

– Каковы цели у этих приходов? Сейчас все несколько увлечены «шпионским скандалом», который имеет место быть в Америке. И когда появилась информация о том, что Русская Церковь будет строить храм в Париже, некоторые средства массовой информации откликнулись    таким образом, что это будет «шпионское гнездо» Москвы…

– Вы хотите, чтобы я развеял эти сомнения?

– Не то чтобы развеяли, а просто разъяснили, для чего нам храмы в Париже и Мадриде?

– Я думаю, у телезрителей канала «Союз», наверное, нет представления о том, что мы строим храмы в Париже и Мадриде, чтобы создавать там «шпионские гнезда». Тем более, если уж создавать «шпионские гнезда», то это надо делать каким-то менее заметным образом.

А что касается целей и назначения наших приходов за рубежом, то прежде всего они заключаются в духовном окормлении наших соотечественников. Потому что в упомянутых Вами странах и во многих других странах Европы и мира имеется огромное количество наших соотечественников – речь идет о миллионах людей, и они все нуждаются в духовном окормлении, многие из них приходят в храм. И эта деятельность по строительству храмов в дальнем зарубежье началась еще до революции. И, как известно, при Государе Императоре Николае Александровиче и даже при его предшественниках уже строились храмы. И эти храмы сегодня являются видимыми знаками присутствия Русской Церкви – это  русские храмы в Каннах, Беаррице, Ницце,  Флоренции, и Александро-Невской собор в Париже, и Свято-Николаевский собор в Вене; все эти храмы были построены в дореволюционное время.

Конечно, в советское время очень мало открывалось православных приходов за рубежом  в силу стесненных обстоятельств Русской Православной Церкви в Отечестве, хотя продолжала развиваться и Зарубежная Церковь и создавались приходы Московского Патриархата. А вот уже в 1990-е годы и в начале ХХI века это строительство храмов приобрело очень масштабный характер, потому что, по сути дела, еще одна огромная волна эмиграции из России и из стран ближнего зарубежья нахлынула на Европу и докатилась до других континентов. И наши люди нуждаются в пастырском окормлении, поэтому строятся храмы, поэтому мы направляем священников для служения в дальнем зарубежье, чтобы люди имели возможность ходить в церковь, участвовать в таинствах, причащаться Святых Христовых Таин – и самим не забывать, и детям своим давать возможность приобщаться к той духовной сокровищнице, которой владеет Русская Православная Церковь.

– По-видимому, существуют  определенные трудности с открытием наших храмов за рубежом? Если взять Египет, там есть только один приход в Каире, в то время, когда большая часть наших соотечественников и посещает,  и постоянно проживает в Хургаде, Шарм-эль-Шейхе. В  каком-то обозримом будущем в этих двух городах планируется создание приходов?

– Я думаю, там будут созданы приходы. Но мы должны учитывать, что при создании приходов в дальнем зарубежье мы всегда исходим из норм канонического права – согласно этим нормам, одна Поместная Церковь не может создавать приходы на канонической территории другой Поместной  Православной Церкви. Например, Египет и Африка являются канонической территорией Александрийского Патриархата, поэтому в строгом смысле слова наших приходов там нет. Но там есть, во-первых, наше подворье в Каире, которое  имеет статус как бы церковного посольства. И, во-вторых, опять же по договоренности с Александрийским патриархом, мы можем создавать там приходы, которые являются приходами Александрийской Церкви, но фактически окормляются из России, русскими священниками. Например, есть такой приход в Иоханнесбурге, и такие же приходы мы можем создавать в тех курортных городах, где имеются большие скопления русских людей.

Сейчас очень много русских людей в Турции. Гораздо больше, чем тех греков, которые остались после всех гонений и всех тяжелейших обстоятельств жизни греков в ХХ веке в Турции. Вот сегодня это – совершенно новый фактор, и эти православные русские, которые находятся и в Стамбуле, и в Анталии и в других городах, составляют паству Константинопольского Патриархата, но духовное окормление они желают получать на русском языке, на славянском языке. И здесь невозможно обойтись без  очень тесного сотрудничества с Константинопольским Патриархатом.

– Вы сказали, что наши соотечественники владеют в основном русским языком... В тех же Хургаде и Шарм-эль-Шейхе приходов Александрийского Патриархата нет, там есть только коптские храмы. Службы проходят на арабском языке,  и те тысячи людей, которые в этих двух курортных городах проживают и туда приезжают, практически лишены всякого окормления. А ведется ли сейчас какой-то диалог с коптами?

– Сейчас существует не очень активный диалог с Коптской Православной Церковью в силу разных обстоятельств. Во-первых, есть межправославный диалог с дохалкидонскими Церквами, которые включают в себя, с одной стороны, все Поместные Православные Церкви, а с другой стороны, – все дохалкидонские Церкви: это Армянская, Коптская, Сиро-Яковитская, Эфиопская. Этот диалог на каком-то этапе был приостановлен без каких-то видимых причин. Просто в начале 90-х годов были подписаны какие-то соглашения, эти соглашения поступили в Поместные Церкви, в Поместных Церквах их обсуждают; где-то приняли, где-то не приняли, где-то подвергли критике. И этот диалог, по всей видимости, возобновится, но пока он де-факто приостановлен.

Есть двусторонние диалоги Русской Церкви, ну, например, с Армянской Апостольской Церковью. Двустороннего диалога с Коптской Церковью у нас не было. А со своей стороны  Коптская Церковь заключила договор с Армянским Католикосатом, Киликией и  Сиро-Малабарской Церковью о том, что они не будут вступать в двусторонние диалоги изолированно, а будут действовать сообща – как бы все три Церкви должны участвовать в диалоге. Суммируя, можно сказать, что какие-то отношения есть. Когда Святейший Патриарх Кирилл посещал Александрию, была его встреча с патриархом Коптской Церкви Шинудой Третьим, но отношения эти сейчас не слишком, наверное, активные.

– Сейчас достаточно активно происходит взаимодействие с Католической Церковью. Я имею в виду, в первую очередь, такое практическое  воплощение, как паломничество. Наши люди ездят в страны Европы и, посещая католические храмы, соборы, имеют возможность соприкоснуться с великими православными святынями, в том числе и во Франции, в Италии. Но в Коптской Церкви находится тоже очень много общехристианских святынь: все православное монашество  вышло оттуда – и Антоний Великий, и Павел Фивейский… И их мощи, и святые места, связанные с их жизнью, находятся в ведении Коптской Церкви, но из-за отсутствия контактов это практически мало известно нашим паломникам, к великому сожалению. В паломничестве движение не только на Запад, но и на Восток как-то предполагается?

– Я думаю, что оно предполагается, хотя его вряд ли можно как-то искусственно инициировать. Паломничество – это такое явление, которое всегда подпитывается снизу, оно очень редко бывает организовано сверху. И есть такие святые места, которые  на протяжении  очень многих веков находились в запустении, а все равно туда стекались православные люди, потому что знали – это место свято: оно  связано с жизнью Спасителя или того или иного из святых. И я думаю, что святыни православного Востока, конечно, тоже будут притягивать наших людей.

Мы должны помнить, что паломничество – не просто религиозный туризм. Паломничество – это и подвиг в каком-то смысле. А почему очень важно сейчас ездить к святыням православного Востока? Потому что на Востоке христианам живется не очень-то легко, и есть такие страны, где христиане подвергаются притеснениям, их число уменьшается, и без внешней поддержки им будет очень трудно выжить. И вот, я думаю, даже такие исторические Патриархаты,  как Антиохийский,  у себя на родине находятся в достаточно сложных и стесненных обстоятельствах.

– Да, паломничество могло  бы как-то даже поддержать эти церкви. Потому что в том же Дамаске – огромное количество мест, связанных с апостолом Павлом, но все они остаются вне туристических и паломнических маршрутов. Это пока все же единичные поездки, к сожалению.

Владыка, Вы совсем недавно вернулись из паломнической поездки по Турции. Какое-то практическое преломление эта поездка получит?

– Ну, это была, собственно, не моя поездка, это было паломничество Константинопольского патриарха к святыням Каппадокии. И он в эту поездку пригласил патриарха Александрийского Феодора, я тоже был приглашен. Был еще в течение двух дней архиепископ Афинский Иероним. И мы вместе путешествовали по храмам Каппадокии.

Каппадокия – очень интересная земля. Во-первых, в природном отношении она очень необычна – это земля, которая образовалась благодаря мощному извержению вулкана. И эти вулканические породы сформировали очень причудливые конструкции, похожие на какие-то грибы,  каменные деревья. И когда попадаешь туда, то кажется, что ты на какой-то другой планете.

Но интересно то, что в IV-VII веках вся эта земля была заселена монахами. И эти причудливые каменные и песчаниковые конструкции буквально изрыты пещерными монастырями. Там сотни и тысячи, и, может быть,  десятки и сотни тысяч монахов спасались в те времена. Каппадокия – это родина великих Каппадокийских отцов Василия Великого, Григория Богослова, Григория Нисского, тех, кому мы обязаны нашей богословской традицией.

И для меня особенно дорого и  важно было посетить места, связанные с жизнью святителя Григория Богослова. Я в юности носил имя этого святого, очень глубоко его почитаю, написал о нем книгу. Это был самый популярный и самый читаемый богослов Византии на протяжении десяти веков; по количеству цитат из его творений в произведениях византийских авторов он уступает только Библии. Сохранились места, связанные с его жизнью – например, храм, построенный на том месте, где было его фамильное имение, где был похоронен его отец. И мощи его отца Григория Назианского Старшего находились в этом храме вплоть до 20-х годов, когда греки вынуждены были покинуть эту землю. Сейчас этот храм превращен в мечеть, но там до сих пор стоят деревянный иконостас и деревянный амвон, подаренный Императором Николаем II.

Поэтому очень причудливо переплетены судьбы людей и даже многих народов в этих местах. И когда мы посещали эти места с патриархом Варфоломеем, конечно, создавалось очень двойственное впечатление. С одной стороны, ты понимаешь, что это места святые, исторические, а с другой стороны, ты видишь «мерзость запустения, стоящую на месте святем», то есть ты входишь в полуразрушенный храм, оскверненный, который был превращен в тюрьму, где на месте алтаря поставлен туалет; вспоминаются, конечно, и наши советские времена, когда  эти оскверненные храмы по всему лицу нашей земли стояли. И, конечно,  понимаешь, что надо помочь нашим братьям хотя бы какие-то святыни восстановить, привести в порядок, чтобы они стали центрами паломничества. Вот мы об этом говорили с патриархом Варфоломеем.

– Но ведь турецкое правительство запрещает свободно проводить службы там, любая служба совершается только с разрешения правительства Турции… Вот в этом какие-то заметные сдвиги возможны в ближайшее время?

– Какие-то позитивные сдвиги уже происходят. И, в частности,  во время этого паломничества мы совершали Божественную литургию и вечерню в двух каппадокийских храмах. Все это, конечно, делалось с разрешения властей. Впервые за многие десятилетия патриарх Варфоломей получил разрешение совершить на Успение Литургию в монастыре Панагия Сумела – это один из наиболее почитаемых монастырей в Турции, куда съезжаются несколько тысяч греков, в том числе и российских. И хотя какие-то сдвиги уже есть, но о позитивных сдвигах можно говорить с достаточной осторожностью; в целом эта ситуация еще не определена, и Константинопольский Патриархат остается в очень стесненных условиях.

Они уже много лет ставят вопрос о необходимости восстановления богословской школы на острове Халки – это основная духовная семинария Константинопольского Патриархата. И вот уже несколько лет турецкие чиновники говорят, что  это возможно, это будет, но реально школу-то еще не открыли.

– Владыка, несколько острый вопрос, который волнует определенную часть наших верующих, – это активизация отношений с Католической Церковью.С одной стороны, мы приходим к большему человеческому  пониманию, перенимаем опыт социальной и просветительской работы, получаем возможность паломничества к православным святыням. С другой стороны, тесное сотрудничество с Католической Церковью вызывает у людей тревогу и опасение, не будет ли новой унии с католиками; есть люди, которые просто подозревают, в частности и Вас, как председателя Отдела внешних церковных связей,  чуть ли ни в каком-то сговоре с католиками… Что Вы можете по этому поводу сказать, насколько нам грозит уния?

– Я думаю, уния  с католиками нам не грозит. Но призрак ее все-таки витает над нашими отношениями. Вот недавно ушел в отставку кардинал Каспер, который возглавлял Папский Совет по содействию христианскому единству. Это очень тонкий богослов, автор прекрасных богословских исследований. Но в своем отношении к Православию он все-таки проявлял достаточную узость. Потому что, например, года полтора назад он дал интервью, в котором сказал, что мы с православными должны обсуждать тему примата Римского папы. И, конечно, в ходе этого обсуждения православные должны пересмотреть свое понимание примата. Он не сказал, что обе стороны должны взглянуть – православные должны пересмотреть. И потом он говорит: мы от православных не будем требовать такого понимания примата, которое существует в Латинской Церкви – у нас ведь в Католической Церкви существует и другое понимание, характерное для Греко-Католической Церкви. То есть говорится, что надо принять униатское понимание примата Римского епископа.

Конечно, на это никто не согласится, и никакой унии подписываться не будет, но определенная трудность в этом диалоге существует. Вот, православно-католический диалог  существует уже тридцать лет. Он был официально начат в 1980 году,  и в нем участвуют все Поместные Церкви. И сейчас в рамках этого диалога обсуждается тема примата Римского епископа в первом тысячелетии. То есть идея заключается в том, чтобы взглянуть на первое тысячелетие, когда восточные и западные христиане сохраняли единство: какова была в это время роль Римского епископа. Для нас очевидно, что Римский епископ был главой христиан Запада, но его церковная юрисдикция не распространялась на христианский Восток. Католики, я думаю, в конце концов, придут к такому же пониманию, хотя им все время хочется найти какие-то исторические прецеденты, доказательства, что авторитет Римских пап действовал на Востоке. Так вот, трудность заключается не только в том, что существует разное понимание примата у католиков и православных, но и у самих православных существует несколько разное понимание роли первого епископа во Вселенской Церкви.

Скажем, Константинопольский Патриархат, который сегодня фактически является первым в семье православных епископов, склонен свои полномочия первого толковать более расширительно, чем мы видим эти полномочия. И когда мы говорим, что Константинопольский патриарх первый среди равных, это вызывает неудовольствие – говорят: это не просто первый среди равных, у него есть определенные координирующие функции, у него есть право апелляции. Я думаю, что по вопросу примата «первого епископа» в Церкви договориться будет трудно. Но как бы там ни было, вне зависимости от того, какой документ будет принят, насколько он будет соответствовать нашим ожиданиям, я думаю, что ни о какой унии говорить сейчас нет смысла, и эти разговоры могут вестись только в каком-то демагогическом ключе. Тем более  что ни одна Поместная Церковь в одиночку такую унию подписывать не будет. А значит, если даже в одной Церкви возникнут какие-то ошибочные настроения, другие Церкви внесут свои коррективы. Я думаю, что здесь опасаться совершенно нечего.

А что мы должны сотрудничать с католиками в области социального служения, в том, чтобы искать ответы на те вызовы, которые существуют сегодня перед традиционным христианством, я думаю, сомнений нет. Потому что и православные, и католики в Европе и в других частях мира  сегодня сталкиваются с одним и тем же вызовом – прежде всего это вызов расцерковленного и секуляризованного мира. И мы не можем наши отношения двусторонние сводить только к выяснению личных отношений, только к выяснению, скажем, того, что нас разделяет. Мы должны что-то делать и вместе, чтобы свидетельствовать расцерковленному миру о Христе и Его вечных неизменных истинах – мы это понимаем, мы должны это делать вместе, даже не имея между собой евхаристического общения.

– Владыка, еще одна болезненная тема для церковных людей – это VIII Вселенский Собор. Что это такое, и почему среди православных людей есть опасения и даже какие-то апокалиптические настроения?

– Я хотел бы, во-первых, прояснить, что такое апокалиптический настрой: мне кажется, что апокалиптический настрой существовал у христиан первого поколения – это были люди, которые ждали Второго Пришествия Спасителя со дня на день, но они ждали его не со страхом, как сейчас люди ждут, а с радостью, потому что они понимали, что Второе Пришествие Христа будет увенчанием всей истории Церкви.

Прежде всего, мне непонятно, почему Второе Пришествие, его перспектива, его возможность и близость должны вызывать у людей страх и трепет, тогда как здоровое, нормальное христианское сознание должно быть проникнуто здоровым христианским эсхаталогизмом и апокалиптизмом: мы должны с радостью ждать, что придет Господь Спаситель, и мы не должны этого бояться, потому что вся история к этому направлена.

А что касается Вселенского Собора, то он не готовится. Но ведется, начиная с 1960-х годов, подготовка к Всеправославному Собору, который прежде всего помог бы решить накопившиеся проблемы взаимоотношений между Поместными Православными Церквами. Сейчас проходят предсоборные заседания, на одном из них рассматривалась тема предоставления автокефалии, то есть кто должен предоставлять автокефалию той или иной Поместной Церкви. Тема предоставления автономии, тема диптиха, то есть в каком порядке Поместные Церкви должны следовать одна за другой. Я думаю, что если взглянуть на тематику этих предсоборных совещаний, – а никакого секрета в этой тематике нет, все  публикуется на наших официальных сайтах, то станет понятно: опасения здесь совершенно излишни. И бояться, что православные архиереи съедутся на Собор и там предадут Православие, могут только те люди, которые, очевидно,  не доверяют самой Церкви. Тогда, наверное, эти люди должны поставить вопрос перед самими собой о качестве их Православия. Почему съехавшиеся православные архиереи должны предать Православие? Ну вот, в Древней Церкви они встречались и потом громили ереси, формулировали догматы. Их решения начинались словами «изволися Духу Святому и нам»; а почему это сегодня не может быть? Почему сегодняшние епископы должны приехать и предать Православие? Я думаю, что эти настроения происходят от людей,  у которых совершенно искаженное сознание.

– Владыка, мы с Вами в такой обширной сегодняшней беседе «посетили» полмира – и в Европе побывали, и в Египте, и в Турции. Но, возвращаясь в Екатеринбург, – кроме «Петербургского форума» Вы прибыли в этот город в том числе и для участия в Царских днях, Вы будете принимать участие и в ночном богослужении в Храме-на-Крови с 16 на 17 июля. Как Вы, Владыка, понимаете подвиг Царственных Страстотерпцев, каково его значение для нашей страны, для России?

– Сейчас подвиг Царственных Страстотерпцев широко известен. И здесь, в Екатеринбурге, есть и Храм-на-Крови, и места, связанные с последними днями и даже часами жизни Царственных Страстотерпцев – они сегодня освящены молитвами, являются святыми местами. Здесь есть музей, посвященный Царственным Страстотерпцам. И их почитание сегодня является действительно общероссийским и даже всемирным. Но я вспоминаю времена, когда ничего этого не было и когда тайно на квартирах священников в Москве совершались молебны Царственным Страстотерпцам. И мне было лет, наверное, четырнадцать, когда я впервые попал на такой молебен. И тогда же, в этом возрасте, я впервые держал в руках книгу, которая меня потрясла. Эта книга называлась «Письма Царской Семьи из заточения». Она была издана Зарубежной Русской Православной Церковью; естественно, она относилась к разряду запрещенной литературы – это был так называемый самиздат. Но меня поразило в этой книге  то необыкновенное христианское смирение, с которым бывший Царь, то есть человек, наделенный до недавнего времени абсолютной властью и, как бы мы сегодня сказали, пользовавшийся абсолютным комфортом во всех отношениях, как он и вся его Cемья переносили абсолютно ужасающие условия, в которых они оказались в ссылке, и с каким духовным мужеством встретили свою кончину. Конечно, в истории каждого народа есть такие особые скорбные страницы.

Русская Церковь еще на заре своего бытия прославила страстотерпцев Бориса и Глеба, которые, казалось бы, не совершили никакого христианского подвига, то есть не были, в строгом смысле слова, мучениками за веру. И с формальной точки зрения Царственные Страстотерпцы не были мучениками за веру. Но фактически они стали мучениками за веру, за всю нашу страну и за весь наш народ. Они разделили судьбу народа, потому что уже в те годы началось ужасающее гонение безбожной власти не только на религию. Это было гонение просто на жизнь, на собственный народ. Уничтожали не только аристократию – уничтожали всех, кто только попадал под маховик ленинских и потом сталинских гонений. И Царственные Страстотерпцы тем, что они разделили судьбу страждущего народа, в каком-то смысле стали во главе этого великого сонма мучеников, страстотерпцев и исповедников российских. И мы сегодня их почитаем как страстотерпцев – и их образы, и образы Царственных детей, которые ни в чем не были повинны. Если, скажем, Государю как политическому деятелю кто-то мог бы ставить в вину те или иные ошибки, то ведь Царские дети ни в чем не были повинны. Они были повинны только в том, что были детьми Царя, и за это самым жестоким образом были уничтожены. И это кровь, которая, как кровь Авеля, вопиет к небу, и в то же время кровь, которая является семенем христианства. Потому что здесь, на крови, теперь созидаются храмы, Екатеринбург является центром паломничества, и не случайно съезжаются сюда тысячи людей в дни памяти Святых Царственных Страстотерпцев, потому что все понимают величие и значимость подвига этих страдальцев.

Я вспоминаю событие, в котором мне пришлось участвовать – это канонизация Царственных Страстотерпцев в 2000 году на Архиерейском Соборе; я тогда не был архиереем, но я участвовал в Соборе, в подготовке его документов, и присутствовал на заседании, где обсуждалась эта тема. И меня тогда поразило, что до последнего дня внутри Церкви были споры о канонизации – кто-то был за, кто-то был против, кто-то говорил «да, но…» и приводил какие-то аргументы. А в тот момент, когда на Архиерейском Соборе стала обсуждаться эта тема, вдруг всем все стало понятно, как будто сама атмосфера как-то изменилась, в воздухе что-то произошло, – всем стало понятно, что это Святые Царственные Страстотерпцы, что их канонизация является актом, которого ожидает вся Церковь. И как только это произошло, все споры утихли, никто не критиковал это решение.

Вот Вы спрашивали о Вселенском Соборе. Мне кажется, что такие моменты в жизни Церкви – это моменты, о которых можно говорить «изволися Духу Святому и нам»: когда собираются архиереи, когда они обсуждают какой-то вопрос, и вдруг Святой Дух таинственным, но совершенно ощутимым образом касается всех сердец и дает людям понять, где есть церковная истина.

– Владыка, спасибо Вам за сегодняшнюю беседу. И благословите наших зрителей.

– Пусть Господь благословит всех зрителей телеканала «Союз». Я радуюсь возможности встретиться с вами. Да хранит вас всех Господь на многая и благая лета.

– Спаси Господи.

Беседовал игумен Димитрий (Байбаков)