Свет невечерний. Ранний человеколюбец

Хорошо помню то время (я тогда был школьником), когда наши божественные старушки подходили к каждой иконочке, целовали ее. У нас очень почитали икону «Всех скорбящих Радость». Все наши старушки любили Балыкинскую икону Божией Матери; это старинная большая красивая икона, которая прославилась во времена Полтавской баталии. Особенно почитали Казанскую икону Божией Матери. И единым центром почитания Богоматери и всех Ее икон является икона, которая называется «Плащаница Божией Матери». Она выносится на Успение. Это изображение (то есть икона) Богородицы, которое, по моему ощущению, является как будто бы собирательным образом всех великих икон Богородицы, почитаемых Русской Церковью. Каждую икону – и Тихвинскую, и Казанскую, и Юровичскую, и Минскую – я вижу в одном лике Богоматери, Которая лежит на смертном одре, а над Ней стоит Ее Сын, принимающий Ее пречистую душу в Свои священные руки.

Особенно перед плащаницей (да и перед всяким другим образом) Богоматери невольно приходит мысль о судьбах нашей русской истории, о том, что пришлось пережить нашим храмам, нашим иконам и святыням, которые народ почитал. Было гонение на священников, монахов, на простых верующих людей, и одновременно шло гонение на храмы, иконы, мощи. Над преподобным Сергием Радонежским, преподобным Серафимом Саровским издевались как над живыми; они позволили себе пройти через это горнило испытаний вместе с народом, за который они молились.

И Царица Небесная прошла эти испытания вместе со всем народом. Есть множество историй, когда великие иконы Богоматери, перед которыми дрожит сердце и невольно хочется молиться, использовали в сельском хозяйстве. Например, у нас в Кормянском монастыре есть величественная и красивая Иверская икона Божией Матери, которую нашли в сарае, где хранилась картошка. Икону использовали просто для того, чтобы закрывать один бурт картошки. И не сразу хозяева обнаружили надпись на обратной стороне, что образ написан на Афоне. Большая красивая икона, над которой издевались. Издевались и над храмами. На некоторых иконах святым выкалывали глаза; устраивали кощунственные карнавальные шествия, издевались над священными ризами...

Когда сейчас подходишь к иконе Божией Матери или стоишь перед плащаницей, когда совершается замечательная служба отпевания Богоматери, понимаешь, что стоишь перед самым кротчайшим, самым добрейшим Существом, которое когда-либо породила земля.

Когда слушаешь истории кощунства над храмами, иконами, священниками, святынями, волей-неволей бессознательно (мы не всегда это можем контролировать) появляется какая-то горечь и желание отомстить. Есть, кстати, рассказы о том, как кощунники были наказаны. Но мы понимаем, что какой-то обиды, злости или мести уж точно нет рядом с иконой Божией Матери. Удивительное евангельское незлобие несет икона Божией Матери! Это Евангелие в красках, если хотите. Эта кротость, эта доброта – лучшая иллюстрация кротости, о которой говорит Евангелие.

У Владимира Галактионовича Короленко есть воспоминания. Он вырос на Украине и был потомком разных кровей: у него предки были и поляки, и украинцы, и русские; он находился на средоточии нескольких культур, в которые вплетались в том числе немецкие, еврейские корни. Он с детства разговаривал на нескольких языках. У него есть интересные зарисовки польских обычаев. Его первые религиозные впечатления – службы в костеле, куда его водила бабушка. Он очень любил русский православный храм. У него друзья были настоящие украинцы, украинские крестьяне. И, наряду с этим, уже тогда, в середине XIX века, он встречал оголтелый национализм. Он – человек, который научился читать сначала по-польски, потом по-русски, с ужасом видел польских националистов, которые исповедовали какую-то дикую сатанинскую русофобию. Это пугало Короленко, который сам был наполовину поляк.

Он видел великорусский шовинизм, когда природные украинцы, желая продвинуться по службе (у него есть описание таких персонажей), получали чин, выслуживались и делались русскими еще больше, чем русские, пытались насадить русскость огнем и мечом. Он описывает первых украинских националистов, рассказывая о том, что это было деланое украинство, ненастоящее, пошлое, которое дискредитировало настоящую красоту украинской речи, украинской культуры.

Короленко говорит о том, что больше всего во всем этом его огорчала обязанность ненавидеть. Он жил в своей семье, в своем городе, в котором были евреи, поляки, немцы, русские, украинцы и много очень хороших людей. Но среди них были те люди, которые заставляли ненавидеть кого-то только потому, что он украинец, например, или русский, или поляк.

Короленко находил какое-то утешение перед чудотворной статуей Божией Матери, которая стояла на площади в их городе. Будучи подростком, проходя мимо этой статуи, он всегда становился перед ней на колени. Потому что образ Богоматери – это образ незлобия и кротости, образ человеколюбия. Короленко явил, говоря словами Достоевского, образ раннего человеколюбца. И это евангельское человеколюбие.

Когда Царица Небесная явилась преподобному Серафиму Саровскому, лежащему на одре болезни, когда все уже отчаялись в его исцелении, Она сказала только одну фразу: «Сей от рода нашего». То есть этот монах евангельского рода. Серафим Саровский – пасхальный старец, который каждого приветствовал словами: «Радость моя, Христос воскресе!» Он это говорил украинцам, русским, полякам, евреям; людям, занимавшим высокие посты, дворянам, людям княжеских кровей, простолюдинам. Для него каждый человек был радостью. И даже за тех разбойников, которые его покалечили, сделали инвалидом на всю жизнь, Серафим Саровский ходатайствовал. Он даже не смог ударить их, хотя был очень дюжий, крепкий мужчина и мог разбросать этих крестьян по углам своей кельи. Но он этого не сделал, потому что был ранний человеколюбец; он был из рода Богоматери, то есть человек, не способный злиться, ненавидеть.

Чтобы быть от рода Богоматери, чтобы напитаться подлинно евангельским духом, надо запретить себе всякую злость, месть, ненависть по какому бы то ни было признаку. Надо встать на путь евангельского человеколюбия. У нас другого пути нет. Или ты христианин, то есть от рода евангельского, от рода Богоматери, или же ты просто пустышка, обгорелая головешка, как говорил преподобный Серафим Саровский, которая не горит, а просто чернеет где-то в пыли и от нее никому ни тепло, ни светло, об нее можно вымазаться. Нет, это не наш путь.

«Сей от рода нашего». Это сказано не только преподобному Серафиму Саровскому, но каждому из нас. Куда нам идти, на что равняться? Наш путь, – путь евангельского человеколюбия.

Записала Нина Кирсанова