Свет невечерний. Посмотреть за горизонт

В Евангелии от Иоанна есть знаменитая история исцеления слепого, которой посвящена целая глава. Огромный текст (девятая глава) читается за литургией большим отрывком, даже слегка утомительным. Можно задать вопрос: почему так много внимания уделяется такому бытовому исцелению человека? Ведь Христос исцелял людей во множестве. Евангелисты даже иногда говорят, что невозможно было всего описать. Например, привели вечером людей к дому – и Христос исцелил слепых, хромых, немых, глухих, увечных. Он воскрешал и усопших. Но почему-то на страницы Евангелия попали не самые яркие, не самые эффектные исцеления.

Евангелие от Иоанна уникально тем, что в нем исцеления подаются не просто как действия милосердия Божия, но как притчи, которые раскрывают какую-то глубочайшую истину, в которые вложен очень важный смысл, касающийся абсолютно каждого человека. То есть это не только история слепорожденного, но и некая притча, некоторая мысль, изложенная в действии, когда Господь слепорожденному доверяет определенную роль, чтобы проиллюстрировать эту мысль.

Звучит несколько двусмысленно, потому что, с одной стороны, были такие евангельские эпизоды, когда Господь доверяет, например, дереву стать притчей: смоковница бесплодная вдруг превращается в символ, который волнует, пугает и расстраивает людей уже на протяжении двух тысячелетий. А тут человек. Но это законное дело, и я хочу подчеркнуть, что это вопрос не использования человека, а высокого доверия: Господь награждает человека стать притчей, образом, наукой, уроком для других людей.

Так вот, слепорожденный просил милостыню в числе других слепых, которые просто наводняли улицы городов того времени. Ведь не было современной медицины, которая без труда решала бы множество проблем, превращающих жизнь древних людей в трагедию. Таких слепцов, инвалидов было очень много; целые армии увечных, слепых, глухих, прокаженных наполняли античные города, иудейские селения.

И вот Христос подошел именно к этому человеку, сделал брение из плюновения (как изящно сказано), то есть просто плюнул на землю, смешал грязь, помазал глаза этому слепорожденному человеку и отправил его умыться в купели Силоам. И оттуда тот возвратился прозревшим.

В этой истории важны такие, казалось бы, нудные моменты, которые евангелисты воспроизводят с какой-то настойчивостью: исцелившегося слепорожденного, обретшего зрение, вызывают снова и снова иудейские начальники, допрашивают его, и он им последовательно, снова и снова, рассказывает эту историю, кто его исцелил. Мне кажется, все эти перечисления, повторы связаны с тем, что евангелисту очень хотелось подчеркнуть верность и какую-то необыкновенную храбрость, отвагу этого человека. Весь мир вдруг ополчился против него. Когда он только-только прозрел, в момент его счастья, когда открылись, казалось бы, все двери и он стал полноценным членом общества, мир, который он увидел, в тот же самый момент сразу стал ему враждебен. Даже родители от него отказываются, потому что боятся, что их отлучат от синагоги (в то время это то же самое, что выбросить человека в пустыню, объявить ему полный бойкот). Они говорят: «Он сам в совершенных летах; самого спросите, нас не трогайте».

И человек обрекает себя на одиночество, обретая зрение. Как такое может быть? Он теперь такой же, как и все, но становится изгоем. Он и до этого был как будто бы изгоем, будучи слепым, а тут становится изгоем, обретая зрение.

Господь потом находит этого человека. В конце девятой главы Евангелия от Иоанна, где описывается вся эта история, с минимумом деталей, но очень важными нюансами, которые прочерчены евангелистом, говорится, что Господь открывается слепорожденному, который получил зрение, и этот человек исповедует веру во Христа.

Вся эта история – большой образ обретения человеком духовного зрения. Речь идет о духовном зрении. Это не просто история какого-то отдельного исцеления с целым клубком недоразумений. Это образ обретения духовного зрения каждым человеком. Я хочу подчеркнуть, что речь идет о духовном зрении, потому что можно быть физически зрячим и здоровым человеком, но при этом быть слепцом, не иметь зрения, совершенно никакой чувствительности к духовной жизни.

Был такой античный римский писатель, современник Цицерона, который жил как раз в ту эпоху, когда проповедовал Христос, даже чуть раньше. Свою книгу «О заговоре Катилины» он начинает интереснейшей фразой, что человек отличается от животного тем, что не довольствуется просто тем, чтобы набить свое брюхо. Он говорит, что природа создала домашних животных с каким-то дефектом зрения: они в какой-то степени близоруки, смотрят вниз, перед собой, никогда не поднимают глаза к небу.

И человек может уподобиться такому животному, когда его интересует только комфорт, еда, благополучие, температура воздуха и прочие вещи, которые касаются тела, телесных вещей. В том числе даже и карьера. Но это признак определенной близорукости. И Саллюстий, будучи языческим автором, говорит, что мы отличаемся от животных, мы должны смотреть вперед, должны искать духовных вещей.

Что называют духовными вещами? Это то пространство смыслов, в котором живет каждый человек; это те ценности, которые мы так ценим и любим в литературе, философии, искусстве. Но это и тварный мир тоже. И хорошо, когда человек, оторвавшись от еды, от своей тарелки, учится читать, например, Платона, Аристотеля или того же Цицерона, обретает чувствительность к изобразительному искусству, к хорошей музыке. Его кто-то научил слушать, видеть. У него открывается духовное зрение.

Но Христос говорит тоже о чем-то другом. То зрение, которое Он дает каждому из нас, – это способность видеть за горизонт сотворенного, что прекраснее, важнее всего того, что мы наблюдаем в мире, который нас окружает, мудрее любого мудрого философа, прекраснее любой самой изящной античной статуи, волнительнее любого произведения Баха или Моцарта. Потому что для этих удивительных прозрений даже такие великие богословы, как апостол Павел, не находили слов. Не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его.

Но есть обратная сторона этого дара, который мы получаем во Христе: он обрекает нас иногда на одиночество, на то, что наши друзья и даже родители от нас отворачиваются. Как было с этим прозревшим слепорожденным. И христианин должен быть к этому готов. И если ты вдруг обрел то самое удивительное зрение во Христе, о котором даже не можешь рассказать человеку, который этот опыт не переживал, будь готов к тому, что станешь изгоем, тебя перестанут понимать твои друзья, сослуживцы, а родственники начнут крутить пальцем у виска при упоминании твоего имени.

Но именно такими прозревшими людьми были наши великие старцы: Антоний Великий, Оптинские старцы, Серафим Саровский. Люди, которые не довольствовались тем, что у них было; которые, как Арсений Великий, махнули рукой на произведения великих философов, великих литераторов. Арсений Великий был преподавателем у детей императора, блестяще знал античную литературу. Но по сравнению с Евангелием все это поблекло. Он увидел какую-то другую красоту, что-то совершенно новое, волнительное и трогательное, и за это красотой пошел в пустыню, бросив все свое богатство, влияние, карьеру. Потому что Христос позвал его в пустыню, показав ему что-то невероятно прекрасное. И в пустыне, питаясь кореньями, сухим хлебом (после торжественных пиршеств императорского дворца), он нашел покой, утешение и любовь во Христе, для которой нет названия в человеческом языке.

Вот такой путь прозревшего слепца: прекрасный, но очень опасный. Поэтому тот, кто идет за Христом, должен помнить, что придется взять на плечи и свой крест.

Записала Нина Кирсанова