Свет невечерний. Апостолы мрака. Проповедь архимандрита Саввы (Мажуко)

XX век для Русской Церкви и в целом для христианского мира был эпохой литургического возрождения (именно так это называется в богословской литературе), когда христиане снова ввели в центр своей жизни литургию, Евхаристию. Потому что, в общем-то, это и есть самый главный нерв христианской жизни. Ради этого мы, собственно, собираемся в церкви. Поэтому так важны были для осмысления тексты святых отцов, древних авторов. Именно в XX веке невиданных размахов добилась патрология: и на Западе, и в восточных Церквах. Мы сейчас имеем прекрасные издания, исследования, целые энциклопедии святоотеческого наследия, которые возвращают нас к той первой, исходной интуиции Евхаристии и церковной жизни, которая была у первых христиан.

Христиане жили литургией. Причем для них литургия была не просто богослужением, а таинством Церкви и таинством общины. Это был не просто обряд, который исполняют священники, но тот момент человеческой истории, когда вдруг перед Чашей Христовой высвечивается настоящая христианская семья – община. Это важное слово «община» все чаще и чаще звучит в разговорах христиан разных конфессий. В православии в последние годы мы даже постоянно заменяем привычный нашему слуху термин «приход» словом «община». Это правильно.

Одна из главных ошибок церковной жизни – это то, что мы путаем свое с чужим. От этой путаницы мы совершаем массу церковно-политических ошибок, потому что, как апостол Павел пишет в одном из своих посланий, свои Богу – это и есть общинники, те, что составляют евхаристическую общину, собраны вокруг Чаши Христовой, ведомы своим пастырем, епископом или священником. Осмыслить, что такое община, возродить общину – это задача, которую сейчас ставит современное богословие. Миряне (очень не люблю это слово, но мы его используем), то есть члены общины, максимально стараются соответствовать этому идеалу: идеалу людей, собранных вокруг Чаши Христа, вокруг Чаши Евхаристии.

Но в связи с этим возникает и масса подмен, порой очень драматичных. Мы строим общину, а вместо общины почему-то получается стая или секта. Я вспоминаю разговор с одной своей приятельницей из Москвы, с которой я, тогда еще достаточно молодой священник, начитавшийся богословской литературы, разговаривал о том, как хорошо возродить общину, когда все свои, все друг друга знают, называют по имени, но она меня резко оборвала и сказала: «Знаю я ваши общины! Приходишь в такую общину, а на тебя волком смотрят, потому что ты – не свой».

«Ты не наш! Вот есть наш батюшка, это наши люди, наши прихожане»... Мы все связаны с духовником, даже своей речью, своими интересами. Мы все свои. Мы следуем одним курсом. Но вместо общины подаются маргинализированные сообщества верующих людей, то есть людей, которые себя противопоставляют миру и постоянно демонстрируют собственную исключительность. Это ни в коем случае не община! Это то, что вызывает к жизни первобытный инстинкт. Причем эти религиозные стаи очень живучи именно потому, что они выстраиваются на первобытном инстинкте стаи. Первые стаи были охотничьими, когда люди собирались ради того, чтобы загнать зверя или воевать.

Одно из самых известных латиноамериканских племен, которое исследователями считается самым кровожадным на земле, занимает огромную площадь проживания, но при этом самой своей главной задачей ставит войну с другими племенами. Они обычно живут в небольших домах. Вы все их прекрасно знаете по тому атрибуту, который вошел благодаря им в фильмы ужасов: по засушенным головам. Каждый воин этого племени должен непременно поучаствовать в сражении с другой стаей, с другим племенем и как трофей принести голову. Самое интересное, они никогда не обирают своих врагов. Это бескорыстная ненависть, бескорыстная вражда. Нужно только голову принести, которую особым образом препарируют, а потом она высыхает до размера апельсина. Мы эти головы видим в разных мистических сериалах, в комиксах, где их любят вспоминать, и даже в детских мультфильмах. Смысл жизни этих людей – вражда, постоянное нападение. Это стая.

Но вдруг неожиданно этот первобытный инстинкт появляется там, где должна быть христианская семья, где люди собираются во имя Христово. Вот что самое главное! Община собирается во имя Христово. А она вот как-то не собирается. Тогда лидер или активные члены общины начинают апеллировать к этим первобытным человеческим инстинктам, которые особенно ярко вдруг оживают у горожан, то есть у людей, которые должны быть максимально приличными, культурными, образованными. Вот именно они оказываются наиболее уязвимыми и легче всего превращаются в стаю.

Про эту подмену нужно помнить. Потому что мы собираемся не ради политических взглядов, не ради культа духовника, лидера, батюшки или определенных взглядов: либеральных, монархических, может быть, просто вокруг какого-то загадочного духовника с длинной седой бородой, ради которого  готовы пойти даже на преступление. И такое бывает! Потому что от стаи до секты только один шаг. Иногда даже это может быть одно и то же. Так вместо общины появляется стая.

Я тут, конечно, должен был бы привести цитату из святых отцов, но я, наверное, поступлю неправильно и процитирую американский фильм ужасов, который я однажды в юности по ошибке посмотрел со своим другом и который  до сих пор не могу забыть. Это самый страшный фильм, который я видел в подростковом возрасте и больше никогда не пересматривал: так мне было страшно. Это «Восставший из ада». Это фильм, снятый по роману одного английского писателя. Необычный роман, очень страшный фильм, снятый даже в нескольких частях. Главное «пугало» этого фильма – это сенобиты, а самый страшный из них – утыканный иголками Пинхед. Был там такой персонаж. Очень страшный, жуткий, который стал просто классикой американских кошмаров.

Так вот, слово «сенобит» – это искаженное греческое слово, которое восходит к хорошо известному «киновия». Так назывались древние греческие монастыри. А «киновия» переводится очень просто – «общение, община». Когда священник говорит: «Благодать Господа нашего Иисуса Христа, и любовь Бога и Отца, и Причастие Святого Духа да будет со всеми вами», «причастие» в греческом оригинале – это «киновия», то есть «общение».

А почему автор этого страшного романа выбрал это благородное и красивое название? Потому, что он пытался описать образ существ, которые стали из людей демонами. Сенобиты – это люди, превратившиеся в демонов-мучителей, которые действуют не сами по себе, а в общине. Это своего рода монастырь. Получается, община сама по себе не может быть целью. Цель – это Христос. Ради Христа мы собираемся. Мы на литургии говорим: «Христос посреди нас». Когда мы это забываем и во главу угла ставим политические взгляды, тексты нашего гуру, заветы духовника или какие-то чудеса, которые наш лидер или партийный провозвестник нам рекомендует, мы превращаемся не в киновитов, не в общинников, не в братьев и сестер, а в сенобитов, то есть людей, которые незаметно для самих себя теряют человеческое обличье и превращаются вместо апостолов радости в апостолов мрака.

Это очень страшно! Это настолько незаметно происходит, что даже очень хорошие люди теряют эту грань и очень легко сходят с евангельского пути. Поэтому так важно различать эти нюансы. Так важно помнить о том, что община очень легко может выродиться в стаю. А стая – это совсем нечто далекое от христианства, от религии и от всего того, что хоть как-то приближает человека к свету. Лучше уж вообще не вступать ни в какую общину, чем принадлежать к обществу сенобитов, к обществу апостолов мрака. Мы – дети Света. Мы – чада Божии. Мы должны нести радость, свет и примирение. Вот так апостол Павел определял служение христиан. Только радость, только любовь, только утешение – вот наше служение и показатель подлинной общины.

Записала Таисия Зыкова