Родное слово. Станислав Петров и протоиерей Димитрий Долгушин

Восемьдесят лет назад, 4 сентября 1943 года, в Кремле состоялась встреча Сталина с иерархами Русской Православной Церкви. О судьбоносной встрече, которая круто изменила положение верующих в стране, будем говорить сегодня.

Гости студии: доктор филологических наук протоиерей Димитрий Долгушин и кандидат исторических наук, доцент, заведующий сектором археографии и источниковедения Института истории Сибирского отделения Российской академии наук Станислав Петров.

– Давайте начнем разговор с того, что предшествовало этой встрече и по чьей инициативе она состоялась.

Протоиерей Димитрий:

– Этой встрече предшествовали определенные события исторического масштаба. Лето 1943 года – Курская битва, которая окончательно обозначила коренной перелом в ходе Великой Отечественной войны.

Дальше начинается битва за Днепр, как ее иногда называют. Идут военные действия на территории Донбасса. Сводка Совинформбюро как раз за 4 сентября 1943 года пестрит так хорошо нам теперь знакомыми названиями: Дебальцево, Горловка, Енакиево и другие пункты в этот день были освобождены.

Чем дальше, тем больше перед политическим руководством Советского Союза встает вопрос об открытии второго фронта. Казалось бы, боевые действия идут успешно, но вопрос открытия второго фронта все равно остается насущным.

Как раз в это время тогдашние союзники Советского государства США и Великобритания, видя успехи наших войск на фронте, уже были готовы к более плотному сотрудничеству. И намечается проведение Тегеранской конференции, которая должна была стать дипломатической площадкой для решения важнейших, фундаментальных вопросов. Она была назначена на 28 ноября, если я не ошибаюсь.

Соответственно, в этот период очень остро вставал вопрос о том, чтобы ничто не омрачило отношения с союзниками. А общественное мнение этих стран (Соединенных Штатов Америки, Великобритании) было против некоторых особенностей внутренней жизни Советского Союза, в том числе гонений на Церковь, которые здесь разгорелись.

Как раз на вторую половину сентября планировался приезд большой делегации Англиканской Церкви во главе с архиепископом Йоркским в Советский Союз. На фоне этих событий начинается проработка, подготовка тех перемен в отношении к Русской Православной Церкви, которая и ознаменовалась встречей 4 сентября.

Хотя эта встреча произошла достаточно стремительно и для внешнего наблюдателя внезапно, но, по-видимому, начала готовиться гораздо раньше, еще в августе. Митрополит Сергий (Страгородский) был вывезен из вынужденной эвакуации в Ульяновске.

Станислав Петров:

– 31 августа, перед самой встречей, он был привезен в Москву, другие участники тоже были собраны.

Протоиерей Димитрий:

– Нужно сказать еще об одном фоне этих событий: Русская Православная Церковь к началу Великой Отечественной войны была фактически разгромлена как организованная структура. Архиереев на воле оставались считанные единицы. Управляемость епархиями из центра была фактически утрачена.

Большевики, поставившие целью ликвидировать Русскую Православную Церковь, казалось бы, приближались к осуществлению этой цели. На территории Советского Союза, не включая присоединенные территории Прибалтики, Западной Украины, Западной Белоруссии, оставалось где-то храмов 400 – на всю огромную территорию. В 25 областях вообще не было ни одного православного храма.

Станислав Петров:

– Летом 1939 года в архиерейском служении у Русской Православной Церкви было всего четыре владыки. И десять владык (не знаю, насколько эта круглая цифра правдива), находясь в архиерейском сане, были без кафедр, служили иерейским чином в каких-то небольших храмах в качестве их настоятелей.

Протоиерей Димитрий:

– То есть для того, чтобы понять это событие, нужно сначала осмыслить масштаб репрессий, которые обрушились на Русскую Православную Церковь в предшествующий период. Может быть, Станислав Геннадьевич об этом скажет. Потому что пик – это 1937–1938 годы.

Станислав Петров:

– Было несколько волн репрессий. Они происходили на протяжении всего периода советской власти с Гражданской войны, затем в ходе разных антирелигиозных кампаний, проводившихся Советским государством.

В начале 20-х годов была связанная с голодом кампания по изъятию церковных ценностей, а затем последовала череда уголовных процессов над духовенством и мирянами Русской Православной Церкви (процессы прокатились практически по всей стране).

Следующий рубеж – период коллективизации, ускоренного перехода к социалистическому обществу, как говорили, когда происходило то, что Солженицын назвал «великим переломом». Это в первую очередь было связано с преследованием духовенства, верующих активистов Русской Православной Церкви.

Наверно, в первой половине 30-х годов был более-менее спокойный период. Но со второй половины 30-х гонения по нарастающей приблизились к периоду великих репрессий, в результате которых, как Вы уже сказали, к лету 1939 года Русская Православная Церковь насчитывала всего лишь четырех архиереев, занимавших кафедры штатно.

Протоиерей Димитрий:

– Я где-то видел цифры (Станислав Геннадьевич меня поправит, если они не совсем точные), что всего по церковным делам репрессировано около 350 000 человек, из них 150 000 в 1937 году; и 80 000 расстреляно.

Станислав Петров:

– Очень тяжело сказать точно, потому что в советский период статистика как таковая по Церкви не велась, тем более там, где не фигурировал сан, какое-то духовное звание. Ведь люди шли под своими светскими именами, даже монахи, в том числе архиереи. «Церковник» – это наименование, под которым могли быть и активный мирянин, и владыка, и так далее. Наверно, кто-то занимался подобного рода подсчетами. Но насколько они точны? Даже если говорить о событиях 4 сентября.

Протоиерей Димитрий:

– На встрече со Сталиным митрополит Сергий (Страгородский) говорил, что множество людей находится в заключении.

Станислав Петров:

– На Архиерейский собор нужно было собрать архиереев со всей страны – это тоже была задача непростая. Кто-то был репрессирован, кто-то ушел за штат, кто-то отказался от духовного сана, ушел в светскую деятельность, чтобы не быть репрессированным, кто-то перешел в тайные священники. Очень сложно назвать объем репрессий. По тем историческим причинам, которые упомянул отец Димитрий, произошел поворот государства к Церкви.

Ведь в январе 1943 года митрополит Сергий, местоблюститель патриаршего престола, обратился в правительство Советского Союза с просьбой об открытии счета в государственном банке, на который можно было бы перечислять церковные пожертвования в помощь раненым, сиротам, для преодоления последствий войны. С 1918 года ничего подобного не разрешалось. А в январе 1943 года был получен положительный ответ.

– Вклад Церкви был весомым?

Станислав Петров:

– Да, это был существенный вклад. Не буду говорить про известную танковую колонну Дмитрия Донского. Суммы этих пожертвований в качестве отчетов проходили перед Советом по делам Русской Православной Церкви (мы еще остановимся на том, когда и в связи с чем он был организован). Каждая епархия отчитывалась, суммы были значительными.

Можно вспомнить, что митрополит Лука Крымский (Войно-Ясенецкий), получив Сталинскую премию за свою книгу «Очерки гнойной хирургии», значительную ее часть отдал на нужды сирот павших воинов. То есть денежные средства, которые могли отдать верующие (зачастую не могли, но все равно отдавали), были существенным вкладом в общее дело. Церковь здесь не была отделена от остальных граждан Советского Союза.

Кстати, без этого и встреча была бы невозможна. То, что к ней готовились заранее, – вне всякого сомнения. Материалы были предоставлены Сталину, он тщательно изучал документы (они сохранились с его пометками). Одновременно шли переговоры с митрополитом Сергием и другими владыками на предмет формулирования тех просьб, которые Московский Патриархат мог бы адресовать Советскому правительству в это время, чтобы не получить отказ.

Как вспоминали участники этой встречи, все сформулированные просьбы были удовлетворены, на все было дано согласие. А это были судьбоносные для Русской Православной Церкви того времени потребности. Думаю, может быть, на этом нам надо остановиться.

Протоиерей Димитрий:

– Может быть, вообще надо какую-то хронологию этой встречи проговорить?

Станислав Петров:

– Давайте начнем. Это может быть интересно, потому что прием состоялся ночью, и ему предшествовала определенная работа.

Протоиерей Димитрий:

– Сталин вообще работал ночью.

Станислав Петров:

– Сейчас мы подойдем к этому – почему он работал ночью, почему с православными тоже встречался ночью. Кстати, одной из подготовительных работ, проведенных непосредственно высшим политическим руководством, была встреча 4 сентября днем на ближней даче в Кунцево у Сталина.

Присутствовали Маленков, Берия, Сталин и небезызвестный Георгий Карпов – будущий глава Совета по делам Русской Православной Церкви. Именно на этой встрече оговаривались все нюансы и возможности, которые будут предоставлены Русской Церкви.

Поздним вечером Карпов позвонил митрополиту Сергию, спросил, согласен ли тот встретиться с верховным главнокомандующим, председателем Советского правительства Иосифом Виссарионовичем Сталиным, и получил положительный ответ, что все готовы к этой встрече.

После этого они прибыли в рабочий кабинет Сталина в Кремль. То есть не только митрополит Сергий из Ульяновска и митрополит Алексий (Симанский) из блокадного Ленинграда прибыли в конце августа, но и сам Сталин выехал с ближней дачи с Кунцево в Кремль.

Протоиерей Димитрий:

– Мне казалось, что она прошла в Кунцево.

Станислав Петров:

– Нет, она прошла официально в другом составе, присутствовали также Молотов и Карпов. По сути, они встречались трое на трое: три митрополита и три представителя Советского правительства.

Протоиерей Димитрий:

– Что за человек Карпов? Вы говорите, он небезызвестный.

Станислав Петров:

– Человек, который возглавлял 5-й отдел Секретно-политического управления Народного комиссариата государственной безопасности – это единственный советский орган, который был как-то связан с Русской Православной Церковью, непосредственно с духовенством, владыками, митрополитом Сергием. Карпов занял пост в учрежденном при Совете народных комиссаров Совете по делам Русской Православной Церкви, не уходя с поста начальника этого отдела.

Протоиерей Димитрий:

– Ремарку хочу сделать. Обратите внимание, что это тоже маркер угнетенного положения Русской Православной Церкви в Советском государстве в 30-е годы: контакт Церкви с государством фактически отсутствовал и шел только через одну институцию – НКВД. Только в НКВД был отдел? Или это ГПУ тогда называлось?

Станислав Петров:

– НКВД. И до конца 30-х годов была Комиссия по вопросам культов при Президиуме  Всероссийского Центрально-исполнительного комитета (главного советского органа власти), которой долгое время руководил Смидович Петр Гермогенович. Позже она была упразднена.

Кстати, в качестве проекта первоначально выдвигалось воссоздание такого отдела при ВЦИК, вернее, тогда уже при Верховном Совете СССР, потому что по сталинской Конституции 1936 года произошли изменения в названиях и вообще советские высшие органы власти управления были реструктурированы.

Тем не менее Сталин, председатель Совета народных комиссаров, сказал, что будет другая структура по урегулированию отношений с Русской Православной Церковью, учету ее каких-то требований, просьб, взаимодействий.

Протоиерей Димитрий:

– Требования вряд ли тогда были возможны.

Станислав Петров:

– Возможны были и требования, но обращения в форме нижайших просьб. Все было возможно, главное, как вы это требование сформулируете.

Протоиерей Димитрий:

– Карпов был плоть от плоти НКВД.

Станислав Петров:

– Да, плоть от плоти коммунистической партии.

Протоиерей Димитрий:

– Он был очень жестким и даже жестоким следователем в эпоху репрессий.

Станислав Петров:

– Да, была огромная дискуссия на одной из конференций, посвященной истории Русской Православной Церкви, когда приводились факты его предшествующей деятельности в качестве следователя, он занимался пытками – допросами, используя в качестве аргумента табуретку на голове у допрашиваемого и так далее. Но он был человек партии. Партия приказала ему бить табуреткой по голове – он бил. Партия приказала взаимодействовать с Русской Православной Церковью – он исполнял.

– Как осуществлялось взаимодействие? Получается, что Церковь была каким-то образом подотчетна органам НКВД?

Станислав Петров:

– К сожалению, вынуждены признать, что это факт. Невозможно существовать в государственной системе и быть независимым. Хотя Церковь формально была отделена от государства, тем не менее она не могла существовать в абсолютно безвоздушном пространстве.

Все равно нужно было решать различные проблемы: например, вопрос налогообложения духовенства, открытие свечных промышленных предприятий, которые были необходимы и были разрешены при этих договоренностях со Сталиным.

И было еще много других проблем, в том числе, как мы говорили, освобождение духовенства из тюрем и лагерей. Патриарх Сергий составил список из 26 человек, которых просил освободить. Но дело затягивалось. Почему? Оказалось, что из этих 26 человек не расстрелян только один.

Даже выборы самого патриарха оказались возможными только после того, как на это согласился «верховный вождь», как в благодарственных письмах называли Иосифа Виссарионовича Сталина.

После этой встречи иерархи Русской Православной Церкви послали благодарственное письмо с очень высокими эпитетами в адрес Сталина, но иначе и быть не могло в условиях, в которых находились страна и Русская Православная Церковь.

– Уже через три дня после этой встречи состоялся Архиерейский собор. Там ведь был и епископ Новосибирский и Барнаульский Варфоломей.

Станислав Петров:

– И Лука (Войно-Ясенецкий), который тогда был архиепископом Красноярским. До этого он 16 лет был в заштатном положении, не служил с конца 20-х годов. Он и во время собора только-только начал служить архиерейским чином, как он писал в своих письмах. А до марта 1943 года он служил иерейским чином.

Протоиерей Димитрий:

– Когда знакомишься с персоналиями, участниками этих событий, то, конечно, встречаются очень яркие личности. Мне бы хотелось, чтобы Станислав Геннадьевич сказал несколько слов.

Станислав Петров:

– Кстати, оба они – и митрополит (тогда еще архиепископ) Варфоломей, и архиепископ Лука – вошли в Священный Синод при патриархе Сергии. Синод был небольшой, в количестве семи человек, если считать вместе с патриархом, но, видимо, очень действенный и продуктивный как орган церковного управления.

Протоиерей Димитрий:

– Мне бы еще хотелось, чтобы Станислав Геннадьевич сказал про митрополита Алексия (Симанского). Все-таки он не только участник этой встречи, но и стал патриархом после смерти патриарха Сергия (Страгородского).

Станислав Петров:

– Судьбы всех трех митрополитов, которые принимали участие в той встрече, одновременно и схожи, и в чем-то не совсем схожи. И митрополит Сергий, и митрополит Алексий были дореволюционного поставления в отличие от Николая (Ярушевича), который был возведен на одну из викарных кафедр в начале 20-х годов – если не ошибаюсь, тогда еще не Ленинградских, но Петроградских кафедр (нужно это уточнить, потому что с нашими частыми переименованиями городов порой и церковные титулы видоизменялись).

Митрополит Алексий (Симанский), как многие представители епископата того времени, – выходец из старинного дворянского рода, от Рюриковичей, как говорили Симанские. Вообще сейчас историки насчитывают, что он был в тринадцатом поколении правнуком Иоанна III и Софьи Палеолог. Если говорить о ближайшем родственном круге, это все чрезвычайно почтенные люди, вошедшие в нашу историю. Сам владыка Алексий оказался в кругу призванных олицетворять Русскую Православную Церковь в это время.

Буквально через восемь месяцев после ухода из земной жизни патриарха Сергия состоялся Собор, на котором владыка Алексий был избран Патриархом Московским и всея Руси. Свыше четверти века он возглавлял Русскую Православную Церковь, а после него Патриархом Московским и всея Руси был Пимен.

Протоиерей Димитрий:

– На встречу со Сталиным владыка Алексий был привезен прямо из блокадного Ленинграда.

Станислав Петров:

– Он находился всю блокаду в Ленинграде.

Протоиерей Димитрий:

– И вернулся туда.

Станислав Петров:

– Да, это был колоссальный символ, что владыка, глава епархии, находится непосредственно в Ленинграде, вместе с верующими, разделяя все их трудности, беды.

 – Как изменилась жизнь обычных верующих людей? Они почувствовали это на себе?

Станислав Петров:

– Почувствовали. Сталин дал разрешение открывать новые приходы. Хотя с осторожностью. В том числе митрополит Алексий, когда ему поступило прошение о возобновлении богослужений в часовне Ксении Блаженной, написал: «Сейчас несвоевременно возбуждать ходатайство об открытии часовни».

Тем не менее произошло открытие многих и многих храмов. По крайней мере, как считается, было разрешено открыть два храма в областных, республиканских центрах – кафедрального собора и кладбищенской церкви. В том числе у нас, в Новосибирске, нынешний кафедральный собор – последствие этой встречи со Сталиным.

Протоиерей Димитрий:

– Эта встреча 4 сентября была в день отдания праздника Успения Пресвятой Богородицы, вот что интересно.

– Символично.

Протоиерей Димитрий:

– Для Новосибирска символично, потому что один из храмов, который стал функционировать в Новосибирске, – это Успенская церковь.

Станислав Петров:

– Там ведь было сформулировано много просьб. Они получили поддержку. Мы детально не останавливались на разрешении духовенству избираться в исполнительные органы (церковные советы) религиозных обществ, на издание журнала «Московской Патриархии». В первой половине 30-х годов такой журнал выходил и был упразднен в 1935 году, потом был возобновлен.

Открывались духовные учебные заведения – не то количество, к которому мы пришли в конце советского периода, когда были семинарии в Одессе, Москве, Ленинграде (плюс две духовные академии). Нет, было открыто порядка десяти, а то и больше семинарий.

Ведущая Инесса Титова

Записала Людмила Кедысь