Родное слово. Протоиерей Димитрий Долгушин отвечает на вопросы

– Этот праздник связан с днем выхода русской первопечатной книги, «Апостола» Ивана Федорова. Это было замечательное, переломное событие в истории русской культуры. Чем отличается рукописная книга от печатной? Рукописная книга создается долго, стоит дорого, доступна немногим. Печатная книга изготавливается гораздо быстрее, большими тиражами, ее себестоимость снижается, и она становится массовой, более доступной, более дешевой, появляется много читателей этой книги.

Когда на Русь пришло книгопечатание и начало закрепляться, институализироваться в русской культуре в XVI–XVII веках, русская культура стала обогащаться доступностью книг. Те книги, которые стали не переписываться, а печататься, продолжали традиции рукописных книг. Для рукописной книги, которая создавалась такими трудами, характерно то, что она не была о чем-то случайном, основная ее часть рассказывала о самом важном и насущном. Самым важным и самым насущным для человека являются вопросы веры, богослужения, поэтому основная часть древнерусских книг – это богослужебная, богословская литература (Священное Писание, жития святых). И этот репертуар рукописной литературы вступил в новую эпоху и стал более доступен для большего количества людей благодаря тому, что русский первопечатник, диакон Иван Федоров, создал когда-то типографию и организовал печатное дело вместе с Петром Мстиславцем, своим сотрудником, при поддержке тогдашнего правительства.

Конечно, в XVI веке были и более ранние печатные издания, выходившие незадолго до первопечатного «Апостола» 1564 года, но эти более ранние издания, называемые изданиями анонимной типографии, точно не датировались. Мы не можем сказать, кто их точно издал, есть только различные предположения по этому поводу. Поэтому фигура Ивана Федорова для начала русского книгопечатания определяющая, важная, связана с замечательным русским архиереем XV века святителем Макарием, митрополитом Московским, который, по всей вероятности, благословил книгопечатание, начинавшееся в 1550–1560 годах в Московском царстве. Поэтому, вспоминая диакона Ивана Федорова, мы должны еще вспомнить и святителя Макария Московского, замечательного книжника, архиерея, подвижника, тоже причастного к этому фундаментальному событию в истории русской культуры.

– Мы заговорили о первопечатнике Иване Федорове. В этой связи хочется вспомнить радостное событие, которое произошло в прошлом году в стенах нашей Новосибирской семинарии, когда было найдено его уникальное издание. Давайте еще раз поговорим об этом.

– Конечно, это замечательное событие для Новосибирской православной духовной семинарии, Новосибирской митрополии, всего Новосибирска! В этом году в Новосибирской духовной семинарии был обнаружен и атрибутирован редчайший экземпляр Псалтири с Часословцем (так называемой Заблудовской Псалтири), отпечатанный Иваном Федоровым в городе Заблудове. Этот редчайший книжный памятник доступен для исследования.

В ГПНТБ была проведена замечательная конференция, на которой присутствовал ведущий в этой области специалист – профессор Вознесенский из Российской национальной библиотеки, наверное, наш самый крупный специалист по жизни и деятельности Ивана Федорова. Этот ученый руководил коллективом сотрудников ГПНТБ, обследовавшим и выявившим эту Псалтирь, сделал подробный доклад о ней. Я думаю, это знаменательное событие, которое останется надолго в памяти у всех, причастных к нему.

– День православной книги, который отмечается почти пятнадцать лет, обрел уже свои традиции. К этому дню приурочены конференции, различные мероприятия, встречи со школьниками, молодежью. В чем важность таких публичных мероприятий?

– Я думаю, значение этих публичных мероприятий в том, чтобы дать возможность школьникам, молодежи в целом почувствовать книгу. В нашем детстве у нас было особое отношение к книге (нас этому учили). Я помню этот запах свежеотпечатанных книг, которые продавались в книжных магазинах, или любимых книжек дома, это ощущение страниц... Казалось бы, все это уходит в прошлое, потому что сейчас мы живем в цифровую эпоху и книга становится уже не столь обязательным атрибутом быта: многое мы читаем в цифре, можем слушать в аудиофайлах. Но мы еще все-таки получили опыт общения с книгой. А современные дети визуальной эпохи смотрят ролики в Интернете, слушают какие-то подкасты. Наверное, это неплохо и нехорошо, но это факт, что книжная эпоха для них становится эпохой, находящейся вне их непосредственного опыта. Это неправильно, потому что у этой эпохи есть непреходящие ценности.

Может быть, будет меняться мир, эти цифровые формы будут занимать в жизни человека еще больше места. Мы сейчас даже до конца не можем себе представить, каким образом будет развиваться научно-технический прогресс и какие будут формы бытования текста в будущем. Ворчать на это, наверное, тоже не самый умный выбор. Представим себе: в свое время была дописьменная, устная эпоха. Огромные массивы текста запоминались, выучивались с помощью специальных мнемонических приемов. Это была развитая память, которая могла сохранять большие массивы устной информации. Потом пришла письменность. Может быть, люди, носители этих мнемонических приемов, ворчали, что теперь можно все записать, не нужно тренировать свою память, владеть, как раньше, риторическими навыками.

Потом рукописные книги сменились печатными. Тот же самый Иван Федоров вынужден был даже уехать из Москвы, потому что при каких-то обстоятельствах сгорела его типография. Одной из версий, которые высказывались, был поджог со стороны мастеров, которые занимались перепиской рукописных книг. Мы можем себе представить, наверное, люди тоже ворчали, когда книги перестали переписываться. Нашему сердцу, конечно, приятны, любезны книги, которые можно потрогать. Наши дети уже принадлежат к каким-то другим укладам быта, другим эпохам. Наша задача – протянуть эту ниточку преемственности культуры (культура – это традиция, преемственность), научить их ценить, любить книгу, рассказать им, какие богатства скрываются в истории книги. Это просто необходимо, и такие праздники в этом очень помогают.

– В эти дни в Новосибирске проходил православный фестиваль «Славянская Буквица». Вы тоже были его участником.

– Мы говорили о том, каким образом бытовала письменность в эпоху Пушкина. Это, кстати, любопытно. Эпоха Пушкина – это золотой век русской литературы. Вообще весь XIX век – это век литературных вершин, а русская литература – одна из вершин мировой культуры. Можно сказать, что Россия – это страна великой литературы, которая является одним из самых главных достижений русской культуры. Русская литература – это одновременно и философское созерцание, и эстетическое явление, и многое другое. Это нечто такое, что вырастало из определенной эпохи, определенного быта.

На русскую литературу можно смотреть как бы с альпийских вершин, поднимаясь на какие-то уровни философствования о ней, выявляя какие-то художественные методы, которыми пользовались наши писатели. А можно подступить как бы снизу, посмотреть, как она вырастала из этого быта пушкинской эпохи. Я постарался в своей лекции рассказать об этих вещах, которые, с одной стороны, кажутся не такими важными, а с другой стороны, очень многое без них непонятно: например, как люди писали, на какой бумаге, как изготавливали тогда бумагу, где ее можно было купить, как она выглядела. Ведь старинная бумага выглядела не так, как выглядят наши листы. Она была шероховатая, для начала XIX века часто зеленоватого, синеватого цвета, изготавливалась из тряпья (тряпичная бумага). Были старьевщики, ездили по определенным местностям, и им люди продавали старое тряпье. Чем более заношенное оно было, тем было лучше для производства бумаги. Потом это тряпье измельчали, вываривали в специальных чанах, наливали на поддоны, и получалась рыхловатая бумага, на которой были видны водяные знаки, они укладывались разными проволочками на этих поддонах, где высыхала бумага. Чтобы на ней можно было писать, нужно было взять из маховой части крыла гусиное или лебединое перышко, которое специальным перочинным ножичком нужно было очинить. Его по-разному затачивали, делали на конце разрезы. Это было тоже целое искусство!

– А чернила? Сегодня был мастер-класс по изготовлению чернил.

– Чернила изготавливали очень часто домашним или кустарным способом. В семьях были свои секреты изготовления чернил. Конечно, ценились те чернила, которые были стойкими и не выцветали. Хорошо было, если они еще и достаточно быстро высыхали, потому что такие водянистые чернила долго сохли и могли смазать уже написанный текст. Поэтому только что написанный текст посыпали песком, потом песок стряхивали, чтобы текст не смазался. Позже придумали добавлять в чернила спирт, который высыхал быстрее, и тогда уже стали обходиться без песка.

Почерки же не сразу стали такими, которыми мы пользуемся сейчас. Сначала в Древней Руси пользовались почерками, которые назывались: устав, полуустав, скоропись. Это такие рисованные, тщательные почерки, когда каждая буковка выписывается отдельно. Наши современные почерки рождаются где-то в начале XIX века из парадной скорописи XVIII века, в которой буковки, более читабельные, стоят отдельно. Начинает формироваться почерк современного типа, но в начале XIX века еще очень много черт этой скорописи: например, для быстроты букву «В» изображали прямоугольником; и другие буквы писали упрощенно.

Потом появляются почерки такие, как сейчас у нас. Буквы начинают одна с другой связываться, перестают быть угловатыми, формируются почерки. Хороший почерк был целым сокровищем. У Достоевского, в «Идиоте», князь Мышкин приходит к своему родственнику, генералу Епанчину. После некоторого разговора с ним генерал Епанчин решает помочь этому молодому человеку, практически нищему, устроить его на работу и предлагает ему что-то написать. Князь Мышкин каллиграфически пишет: «Игумен Пафнутий руку приложил». Генерал Епанчин смотрит на это и говорит: «О, да здесь сокрыта целая карьера!» То есть хороший почерк означал целую карьеру.

Что представляли из себя департаменты, всякие государственные ведомства в XIX веке? Это были места огромного делопроизводства: все бумаги надо было переписывать. Человек, который поступал на службу в департамент, начинал с самой низовой должности  подканцеляриста или канцеляриста. У Ивана Андреевича Крылова рано скончался отец, и ему пришлось в тринадцатилетнем возрасте уже начать зарабатывать деньги в Твери. Он поступил на службу канцеляристом переписывать вот эти бумаги. Это монотонная, ужасная работа. Но если был хороший почерк, это могло быть трамплином для какой-то карьеры. Так начинали многие. Гоголь приехал в Петербург, мечтал стать великим государственным деятелем. В конце концов поступил в департамент, ему пришлось возиться с этими бумагами, ему не понравилось, и он оттуда потом ушел. Любая чиновничья карьера начиналась с этого.

Что касается писателя, то писателю нужно было свой неразборчивый черновик отдавать в типографию, перед этим аккуратненько все переписать либо заплатить переписчику, у которого поставлена рука. Есть такое выражение: писарская копия. Это копия, которая написана ровным, красивым, разборчивым, понятным почерком. В таком виде черновик уже можно было передавать наборщикам в типографию.

Так что сначала путь книги рождался в уме, воображении писателя, каких-то пометках в его записных книжках, которые в XIX веке очень широко использовались, были  иногда очень изящными; в рабочих тетрадях. Пушкин очень любил работать именно в рабочих тетрадях и повсюду возил их с собой. Когда Достоевский находился в очень тяжелых условиях на каторге в Омском остроге, он все равно нашел возможность иметь у себя рабочую тетрадь. Когда Достоевского везли на каторгу, он проезжал через Тобольск. И там жены декабристов, Полина Анненкова и Наталья Фонвизина, нашли способ навестить проезжавших через Тобольск петрашевцев, в том числе и Достоевского. Каждому из них они подарили по Новому Завету в русском переводе.

Достоевский имел потом эту книгу все время с собой: она прошла с ним через каторгу, он читал этот экземпляр Нового Завета в Омском остроге. Когда Достоевский освободился и ему разрешили вернуться из ссылки, книга всегда лежал у него на письменном столе. Он открывал ее в самые трудные моменты своей жизни, когда сомневался, как поступить, и вчитывался в эти строки. Последний раз это было буквально за несколько часов до его смерти. Сибирская тетрадь Достоевского совпадает по формату с Новым Заветом; скорее всего, Достоевский ее прятал в экземпляр Нового Завета, потому что заключенный на каторге имел право иметь у себя единственную книгу – Библию или Новый Завет. Тетрадь нельзя было иметь, а она ему была нужна, потому что редкий русский писатель мог похвастаться тем, что он столько времени, буквально с утра до ночи, провел бок о бок с простым народом.

В «Записках из мертвого дома» Достоевский вспоминает, как было тяжело, невозможно уединиться, но зато в эти каторжные годы он был буквально в самой что ни на есть народной среде. Он открыл там много для себя в обдумывании русского национального характера. В этом страдании он открыл для себя Христа, потому что читал этот Новый Завет. Та самая Наталья Дмитриевна Фонвизина помогала ему. У нее был знакомый священник Знаменский, через которого Достоевского удавалось периодически устраивать на лечение в больницу. Там он мог более свободно заниматься чтением. Он читал сочинение святителя Иннокентия Херсонского «Последние дни земной жизни Иисуса Христа». Видимо, какое-то осмысление у него шло и в этом направлении. Я это все говорю к тому, что Достоевскому была необходима эта сибирская тетрадь для того, чтобы фиксировать письменно народные словечки, которые он услышал, еще какой-то материал, то есть у него шла работа ума и сердца, а для этого нужна была вот такая рукописная книга, такая творческая лаборатория, которая потребуется, когда он сможет после каторги вернуться к литературному творчеству.

Вот такие рабочие тетради, записные книжки, черновики, потом сведенные воедино, рождали литературное произведение. Оно переписывалось набело, и писарская копия с него отправлялась в типографию, где наборщики набирали литеры. Типография того времени представляла собой кассу с буковками, которая была разбита на множество ячеек. Это был очень длительный, кропотливый процесс. Наборщик должен был быть очень грамотным человеком, хорошо чувствовать орфографию, пунктуацию, знать даже иностранные языки; по крайней мере, французский и немецкий. То есть это должен был быть очень квалифицированный, трудолюбивый и внимательный человек. Однако, несмотря на то что человек мог со всем усердием относиться к своей работе наборщика, какие-то ошибки, вольные и невольные, все равно делались. Будем думать, скорее невольные, опечатки, например. Это же еще и безумно трудоемко, не то что печатать на клавиатуре. Нужно было сделать так, чтобы не было криво.

Набранные гранки, то есть отдельные фрагменты текста, отпечатывали и отдавали на корректуру. Специальный человек, корректор, который должен был знать и иностранные языки, и русскую грамматику, начинал вычитывать тексты, исправлять опечатки. Это была первая корректура. На вторую корректуру текст, уже с внесенными исправлениями корректора, еще раз отдавали автору. Потом следовала третья, подписная, корректура, после которой ставили подпись, что можно отдавать в печать. После этого проходила четвертая, финальная и обзорная, корректура, после которой уже печатали тираж. Сколько было усилий! А потом книгу нужно было еще переплести. Интересно, что в XIX веке книги были дорогие, и чтобы сделать их доступными для читателей, их продавали в разных вариантах. Одна и та же книга стоила дороже на более дорогой бумаге, а напечатанная на более дешевой бумаге стоила дешевле. Чтобы книга стоила дешевле, ее могли продавать без переплета. Но человек, купив ее, мог сам ее отдельно переплести, отдать в переплет. А могли, наоборот, сделать подарочное издание в каком-нибудь очень роскошном переплете с золотым обрезом.

Нужно было, чтобы книга еще дошла до читателей. Здесь в дело уже вступали продавцы. Были книжные лавки: например, знаменитая книжная лавка Александра Филипповича Смирдина на Невском проспекте. Не все могли позволить себе купить книгу. Уже в пушкинское время появились библиотеки, например, знаменитая Императорская публичная библиотека, заработавшая в 1814 году на углу Невского проспекта и Большой Садовой, около Гостиного двора. Она работала три дня в неделю, с 9 утра до 9 вечера. Директором библиотеки был знаменитый Алексей Николаевич Оленин, выдающийся деятель русской культуры. Он смог собрать под свое крыло целую плеяду библиотекарей, которые были одновременно писателями, или писателей, которые были одновременно библиотекарями. Русскими фондами у Оленина заведовал Иван Андреевич Крылов. Там работал Николай Иванович Гнедич. Они жили прямо при библиотеке, у них там были квартиры: у Крылова на втором этаже, у Гнедича на третьем. Недолго там работал знаменитый поэт-романтик Константин Николаевич Батюшков. Библиотекарем, помощником Крылова, работал Антон Дельвиг, только что в 1818 году окончивший лицей.

Эти два знаменитых человека имели репутацию ленивцев. На самом деле это была скорее какая-то условная лень. Крылов разработал расстановку русских книг. Он собрал в Императорской публичной библиотеке фонд книг, который был в основном на иностранных языках. К 1830 году там было всего 500 000 книг, из них русских поначалу было всего лишь 2 000 с небольшим. А когда Крылов уходил в отставку из библиотеки в 1841 году, то таких книг, которые он собрал, было уже 30 000. На самом деле это очень трудоемкий процесс. Крыловская лень – это условная фигура речи. Басни свои он бесконечно переделывал до семи редакций (об этом сохранились рукописи и мемуарные свидетельства). Это были люди, влюбленные в книгу. В своей творческой деятельности они и творили, и делали так, чтобы книги дошли до читателей.               

Ведущая Инесса Титова

Записала Ирина Овчинникова