Православный взгляд. Епископ Колпашевский и Стрежевской Силуан отвечает на вопросы

– Владыка, давайте сегодня обсудим тему, которую предложил один из наших телезрителей. Условно я ее назвал: «Тревоги и страхи». Думаю, что для глубоко верующих людей эта тема не так актуальна, но нас смотрят разные люди. Откуда же с духовной точки зрения могут возникать страхи, волнения? Это влияние темных сил или это природа человека?

– Тревоги и страхи относятся к душевной жизни, а как говорит апостол Павел, каждый человек есть не только дух, но и душа, и тело. Поэтому душевная жизнь естественна, и какие-то переживания не были чужды даже Спасителю мира, Богочеловеку. Он прослезился, глядя на печальных иудеев возле гроба праведного Лазаря, которого намеревался воскресить. Точно так же и в человеческой жизни не все переживания обязательно носят какой-то страстный, греховный характер.

Душа связана с духом, но у нее есть определенная автономия. Например, когда мы теряем близкого человека, то, как верующие люди, духом своим, умом не перестаем верить в бессмертие души и в нашу встречу с этим человеком в вечности, тем не менее сердце наше скорбит, и скорбит очень сильно, порой слезы льются сами, непроизвольно. Так может быть и с тревогами, страхами. Важно, что это за тревоги и страхи.

– Сейчас я уточню. Наш телезритель пишет: «В современном мире очень много таких страхов, как страх смерти, будущего, катастроф, страх за близких. Как правило, эти страхи порождаются современным обществом, миром, обстановкой вокруг».

– Я думаю, они не столько порождаются, сколько усугубляются, усиливаются. Например, страх за близких, наверное, всегда свойствен людям, любящим своих родных.

– Ну да, страх за детей, родителей.

– И это не всегда страх однозначно греховный. Здесь скорее вопрос в мере. Чрезмерность проявления любых чувств неминуемо ведет к разладу, в том числе и духовному, к погружению в страсти. И страх смерти тоже может быть очень разным.

Страх смерти – это та добродетель, которую советовали приобрести многие подвижники поста и молитвы. Правда, если быть точным, они больше говорили о памяти смерти, а не о страхе смерти. Память смертная – это добродетель, а когда мы боимся смерти как перехода в другую реальность, как приближения встречи с Богом, это говорит о нездоровье нашей души, о неправоте нашего духа.

Так и тревога, нервозность, сопровождающие современную жизнь человека, психологически легко объяснимы, поскольку они во многом провоцируются напряженностью нашей жизни, некоторой ее стрессоемкостью, что ли. Но реагировать на эти провоцирующие факторы можно по-разному; можно не терять присутствия духа, мудрости, доверия Богу.

Здесь важным является степень нашей веры Богу. Не веры в Бога как в Существо высшего порядка, а веры Богу. Есть два синонимичных слова– «верующие» и «верные», но у каждого из них свой семантический нюанс. Так вот, в Священном Писании христиан древности, как правило, называют не словом «верующие», а словом «верные».

Это очень важный нюанс; по слову другого апостола – Иакова, веруют, то есть в какой-то мере являются верующими, даже бесы. Веруют и трепещут, говорит апостол Иаков. И при этом они остаются бесами, чуждыми Божественного света, стоящими на путях богопротивления. А вот «верные» – это не только люди, признающие, что Бог есть, но в первую очередь те, кто старается следовать Его воле, исполнять Его волю, кто старается увидеть Промысл Божий в каждом мгновении своей жизни и жизни окружающего мира, потому что в мире все направляется Богом.

Этот Промысл действительно присутствует в каждом мгновении, и наша задача – увидеть его. И если мы начинаем видеть Промысл Божий, то душа успокаивается, приобретает мир. И, что самое удивительное, по свидетельству многих святых отцов (да и на нашем жизненном духовном опыте мы убеждаемся в этом), как ни парадоксально, иногда в каких-то безвыходных обстоятельствах, в неразрешимой ситуации чувство мира даже полнее и душа успокаивается.

Когда эти обстоятельства, которые апостол Павел называет «отчаянными», полагают некие пределы всяким нашим усилиям, делают невозможным решение проблемы нашими усилиями, душа успокаивается, всецело предаваясь Богу и видя в этом какое-то особое промыслительное действие, что Господь здесь хочет явить Свою волю и поэтому не дает нам явить свою.

– Вы сказали, что, наверное, страх смерти присущ всем, при этом должна присутствовать и радость встречи с Богом. Я думаю, что праведные люди, как никто другой, понимают свою греховность. Но, понимая свою греховность, как можно ждать радостной встречи с Богом, если у тебя есть грехи и наказание может быть соответствующим? Мы же не знаем, какой приговор будет нам вынесен, как же можно не бояться?

В фильме «Остров» у старца, уходящего из этого мира, спросили: «Неужели не страшно умирать?» И он ответил: «Умирать не страшно, страшно встретиться с Богом  Живым». По-моему, как-то так было сказано.

– «Страшно перед Богом предстоять». Действительно, страшно, но это страх особого рода. Это не ужас грешников, это чувство ответственности и понимание того, что это самый главный экзамен в жизни. Один древний святой, по-моему, преподобный Агафон, живший в Египте, беседуя со своими учениками в преддверии своей кончины, выразил такую мысль: «Я всю жизнь по мере своих сил старался исполнять волю Божию. Но я человек и не знаю, угодно ли Богу мое дело».

Один суд человеческий, другой – Божий, поэтому мы, как люди, стараемся жить по заповедям, если говорить о людях верующих и старающихся быть верными Христу и Его правде. Но мы люди, и поэтому нам может казаться, что мы сделали все, а суд Божий иной, он глубже, Бог видит самые глубокие мотивы наших сердец.

В связи с этим мне вспоминается другой образ – из фильма «Сталкер» Андрея Тарковского. Там три путника идут к некой таинственной комнате, где исполняются желания. Один из этих путников под именем Писатель в конце концов отказывается войти в эту комнату, хотя на пути к ней терпит всякие испытания, переживания, конфликты. Он объясняет это тем, что понял, что здесь исполнятся самые сокровенные желания, и не то, что ты сам себе придумал, в чем сам себя пытаешься убедить, а то, что соответствует твоей природе.

Если где-то в глубине нашей природы, нашего сердца живет зло, любовь ко злу, то там, на этом последнем и самом страшном экзамене при встрече с Богом, все это проявится и исполнится, как в этой комнате из фильма «Сталкер». Вот что страшно – что мы чего-то в себе можем не знать, не видеть, что в действительности осталось непобежденным и противным Богу.

– Так все-таки страшно?

– Конечно. Но это страх творческий, он не парализует волю, не заставляет бежать от Бога, как некогда прятались от Бога в раю согрешившие Адам с Евой;  наоборот, он мобилизует на исправление своей жизни, делает наше покаяние более живым. Поэтому страх – не самая глубинная струна, что ли, этой жизни.

Самая глубинная струна – любовь. Вот когда любовь соединена с неким чувством ответственности, которое можно назвать страхом, тогда все это придает энергию движению вперед, к небу, добру, истине.

– На Ваш взгляд, где граница между объективным взглядом на жизнь и какой-то личной тревожностью?

– Объяснить это рационально, логически, исследуя лишь симптомы проявления этой тревожности, очень трудно. Мне кажется, в этом слабость современной психиатрии или психологии. Там работают с симптомами, и если при этом игнорируют тысячелетнюю духовную традицию, то остаются на поверхности проблемы и не могут помочь ее разрешить.

Чтобы преодолеть тревожность, в первую очередь, конечно, нужно чувствовать в своем сердце некий духовный стержень, некую незыблемую основу, которую ничто не может сокрушить. Такой должна быть наша вера. Вера не как нечто умозрительное, как абстрактное признание бытия Божия, а вера как живая связь с Ним, которую мы чувствуем, когда мы чувствуем Бога.

Если это дано нам в опыте сердца, в опыте нашего духа, то это является той самой гранитной скалой, на которой можно основывать духовную жизнь. А вслед за этим нужно оберегать свою психику и не растравлять ее какими-то разжигающими, разрушающими образами. Если человек ночи напролет смотрит фильмы ужасов, а потом его посещают какие-то страхи, то психологически это вполне объяснимо.

Не надо смотреть на то, что разрушает, разоряет наш мир, нужно беречься и от образов, и от таких разговоров, и даже от таких мыслей. Это целая наука духовной жизни, более того, это искусство, которому в православной культуре есть название – аскетика. Вот аскетика необходима каждому человеку, чтобы оставаться человеком. И чем отчаяннее обстоятельства нашей жизни, тем нужно быть более внимательным и более искусным аскетом.

Но аскетизм – это необязательно ношение вериг, потому что это внешний, телесный аспект. Внешний образ аскетики может быть очень разным, и это далеко не всегда ношение вериг или сон на голой земле. В аскетике главным всегда был внутренний подвиг, это трезвение над тем, что делается у нас в уме, в сфере наших чувств, в нашем сердце, к чему подвигают нас наши желания. Вот за этим прежде всего необходим контроль.

А если мы обнаруживаем там угрозу, то нужны некие внутренние духовные действия, как правило, связанные с молитвой, направленной против определенной страсти. И здесь важна не только молитва, но и покаяние, то есть важно привести себя в должное духовное устроение, а должным является устроение мирное – вот он, критерий. Когда в сердце мир не только потому, что нас не трогают, а мир, который не могут у нас отнять какие-то искушения, испытания, это верный признак того, что мы в правильном, добром устроении.

– Давайте поговорим об этом более предметно – перейдем ко второй части нашей программы. Предлагаю поговорить о святителе Тихоне, память которого отмечается 9 октября. Я думаю, этот святой точно не пренебрегал многовековым опытом Церкви. Расскажите подробнее о нем.

– Святитель Тихон был первым патриархом после более чем двухсотлетнего перерыва, когда патриаршество было отменено императором Петром I (с духовной точки зрения абсолютно незаконно, антиканонично). Это был большой удар по Церкви.

Но это был удар и по стране, по империи, потому что таким образом империя лишилась некого второго центра силы – силы духовной, которая, будучи дистанцированной от государственного аппарата и в то же время приближенной к народу, могла быть  третейским судьей, который обеспечивал бы равновесие, баланс между государством и обществом. Может быть, тогда удалось бы избежать катастрофической революции 1917 года. Предполагать это можно, потому что нечто подобное мы видим в истории других стран, где Церковь удерживала, когда нужно, государство, а когда нужно, народ от крайних действий. Так что для государства это скорее потеря, чем обретение.

Это хорошо понимали в Церкви и всегда надеялись восстановить институт патриаршества. На Поместном Соборе 1917–1918 годов это удалось сделать, после того как империя рухнула. Произошла Февральская революция, ее последствия главным образом были негативными, но было и положительное  – возможность избрать патриарха.

Правда, и император Николай к этому уже подходил, и я думаю, это произошло бы и при нем; может быть, чуть позже. По крайней мере, подготовка к Собору велась именно в период царствования последнего русского самодержца, прославленного в лике святых как страстотерпец.

Патриарх Тихон был одним из трех кандидатов на патриарший престол, причем первоначально за него давали меньше всего голосов. Эта процедура была разделена на два этапа. Первый этап – голосование участников Поместного Собора, и в результате голосования святитель Тихон занял третье место. На втором этапе был жребий, и из первых трех кандидатов, получивших больше всего голосов, жребий пал на него.

Народ воспринял это с большой радостью, потому что его любили, когда он был еще архиереем. Свой путь в архиерейство патриарх Тихон проходил не только в России, но и в Северной Америке. Он много сделал для развития православия именно там, на североамериканском континенте, в частности в Соединенных Штатах Америки.

Когда его избрали на патриаршество, в своей речи он выразил мысль о том, что он принимает этот жребий в годину великих испытаний. То есть он предчувствовал, что происходит некое восхождение Русской Церкви на свою Голгофу, что и последовало в эпоху гонений, уничтожения храмов, священнослужителей, преследования верующих, заточения их в тюрьмы, лагеря.

Именно в этих обстоятельствах святитель Тихон должен был управлять Русской Православной Церковью. Все сыпалось буквально на глазах. Возникали не только внешние угрозы, но и внутренние вызовы, возник обновленческий раскол, другие нестроения. Кто-то был за белых, кто-то был аполитичен, возникали споры, раздоры внутри самой Церкви. Появилась русская эмиграция, где протекала своя церковная жизнь, не всегда солидарная с жизнью в России.

Кроме того, это был период Гражданской войны, то есть церковная жизнь была усугублена очень многими внешними факторами. Не потерять голову и присутствие духа в этих обстоятельствах мог только действительно святой человек, который не просто знал о Боге, но знал Бога, который жил с Ним и привык посвящать Ему всю свою жизнь. Патриарх Тихон был именно таким человеком. До последнего своего дня он оставался бесконечно преданным Церкви, Богу.

Как-то он выразил очень мужественную, но где-то и страшную мысль: «Пусть мое имя для истории погибнет, но Церковь сохранится». То есть ему не было страшно, что его начнут обвинять в пособничестве большевикам, в сотрудничестве с ними, а ведь многие десятилетия это было упреком в адрес Русской Православной Церкви, особенно со стороны русской эмиграции.

– Русской Православной Церкви за рубежом, давайте говорить прямо.

– Да. И патриарх Тихон не заботился о своем личном имидже. Он заботился о реальном бытии Церкви и находил какой-то правый и очень верный путь ведения ее через все испытания (начиная с осуждения большевиков, но не как политической силы, а как силы богоборческой, несущей горе и страдания народу).

Тем не менее потом он переосмыслил свою позицию, удостоверившись в том, что по попущению Божию эта антихристианская сила пришла всерьез и надолго. Для него это стало очевидным фактом, и тогда он начал искать какие-то способы легального сосуществования с нею. Поэтому не будущий патриарх Сергий, а именно патриарх Тихон начал искать способ сосуществования с богоборческим режимом.

Он заложил основы этого способа сосуществования – дистанцирование от всякой политической деятельности, сосредоточение исключительно на деятельности церковной, направленной не на какое-то устройство этого земного мира, а на спасение души. Ничего другого в тех обстоятельствах Церкви не оставалось.

– У нас остались вопросы телезрителей.

«Владыка, недавно настоятелем храма в поселке Апрель был назначен священник Вашей епархии иерей Алексий Коновалов. Как принимаются такие решения и почему последовал его перевод в другую епархию? И вообще что это за батюшка?»

– В данном случае это решение было ответом на желание самого отца Алексия. Я с ним знаком очень давно. Более 20 лет назад я ходатайствовал о его рукоположении в священный сан. Какое-то время он жил при монастыре, будучи уже женатым выпускником Томской духовной семинарии.

Сам он из Казахстана, но получил здесь духовное образование, и в начале 2000-х годов встал вопрос о его хиротонии. Удостоверившись в том, что это человек вполне искренний, желающий посвятить себя служению Церкви и Богу, я ходатайствовал перед владыкой Ростиславом, и отец Алексий был рукоположен и первые годы служил в Томском Богородице-Алексиевском монастыре под моим начальством.

Когда встал вопрос о создании Колпашевской епархии и о том, что я ее возглавлю, отец Алексий изъявил готовность, желание какое-то время там потрудиться. О том, что он уезжает туда навсегда, речь не шла, но на первых порах были нужны какие-то знакомые, проверенные люди, на которых можно было опереться. У отца Алексия есть семья, у него трое детей. В Колпашево они прожили восемь лет, поэтому я считаю, что свой вклад в становление Колпашевской епархии они внесли.

Если они для себя решили, что их семье лучше переехать в Томск, я не видел оснований и не имел морального права их от этого удерживать. Я рад за них. Если они сами довольны переменой своего места жительства, то и слава Богу. У нас сохраняются добрые отношения, это было абсолютно мирное и согласованное решение, и все было сделано правильно.

Слава Богу, что у отца Алексия тут тоже есть поприще. Я думаю, что у него есть потенциал раскрыть все свои пастырские таланты на этом поприще и принести пользу этому приходу.

– Думаю, паству интересует исключительно вопрос: «Батюшка хороший?»

– Батюшка хороший.

– Преподаются ли сейчас в школах Колпашевской епархии «Основы религиозных культур и светской этики»?

– Это часть учебного плана, они преподаются во всех школах. Другое дело, какой преподается модуль. Чаще всего выбирают светскую этику. Но из всех религиозных культур основы православной культуры, разумеется, выбирают больше всего, с большим отрывом.

– Нарымский край – земля мучеников, пропитанная кровью, но не всегда праведников. На Ваш взгляд, оказывает ли это влияние на жизнь севера области на каком-то незримом уровне?

– Да весь земной шар пропитан кровью, и если бы только кровью. К сожалению, атмосфера человеческой жизни пропитана грехами, и это, конечно, сказывается на всем. Я бы не сказал, что Нарымский край в этом плане занимает какое-то исключительное место. Наоборот, там было меньше людей, а значит, и грехов количественно меньше, чем в некоторых больших городах.

А вот то, что там были новомученики, и то, что их страдания их не сломали, а, наоборот, послужили ступенями лестницы, ведущей от земли к небу, в Горнее Царство, во славу Божию, лично для меня и для верующих людей, живущих на севере области, имеет огромное значение. Это нас вдохновляет. Конечно, мы живем в обстоятельствах куда более комфортных, чем жили новомученики и исповедники Российские, то есть в этом отношении мы вообще ничего не лишены.

А то, что есть какие-то бытовые житейские трудности, что край северный и болотистый, расстояния больше, морозы сильнее, так это было всегда. В этих испытаниях нам как раз и помогают новомученики, память о них и молитва к ним.

Ведущий Виталий Стёпкин

Записала Людмила Белицкая