Архипастырь. Вера или игра

В петербургской студии нашего телеканала на вопросы телезрителей отвечает епископ Галичский и Макарьевский Алексий. 

– Наша сегодняшняя тема: «Вера или игра». Что мы делаем: верим или же играем?

Тема возникла под влиянием нескольких источников. В Послании святого апостола Иоанна Богослова есть такие слова: «Если кто-то говорит, что Бога любит, а брата своего ненавидит, тот лжец». Мы часто сталкиваемся с такой ситуацией: люди действительно думают, что они верят, но когда доходит до обстоятельств, до проверки, оказывается, что это была иллюзия, игра.

– Весь мир по своему определению иллюзорен, но в то же время он и конкретен. То есть мы всегда в мире наблюдаем дуализм (познаваемое и непознаваемое; и так далее). Современное общество отличается тем, что все время пытается придумать какую-то определенную формулировку и от этой формулировки отталкиваться. В XIV–XVII веках были определенные лозунги, или, как мы говорим, девизы. Сейчас мы их называем иначе. Для меня это всегда как некая вывеска. Например: «Жизнь – игра»; или: «Церковь – это клуб по интересам». И так далее. И каждый начинает пытаться найти себе определение.

Это не ново, это всегда было: начиная от античных философов до первых литераторов; от поэмы Гомера «Одиссея» до Льва Николаевича Толстого; от Толстого переходя к Антону Павловичу Чехову, Федору Михайловичу Достоевскому и так далее. То есть всегда в героике стоял вопрос взаимоотношений с Абсолютом, отношение героя к Абсолюту; и каждый называл или формулировал эту веру по-своему.

Без веры ведь жить невозможно. Основание веры закладывается в самом детстве. Но почему-то когда мы говорим о вере, мы забываем основание веры. Мы говорим, что вера – это воплощение того, что ожидает человека. Апостол Павел в своем послании очень интересно сказал, что такое вера: Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом. И это ведь так и есть. С самого детства человек это видит. Ребенок на все смотрит, осязает это, воспринимает, у него включается чувственное восприятие. Затем от чувственного он переходит к опыту: трогает это. Затем он уже доверяет опыту. От опыта у него возникает доверие словам или образам.

Если мы посмотрим в окно, то, судя по современным объяснениям, есть только то, что мы видим в окне (дома, например), а всего остального нет, все остальное отсутствует. Но разве это так? Если мы выйдем из дома и завернем за угол – нам вдруг открывается совершенно другой ракурс, другой вектор видения. А если мы сядем в самолет и перелетим в другое полушарие – совершенно иной. Что тогда иллюзорно и что реально?

Всегда пытаются веру поставить в определенные рамки. А Бог – вне времени, вне места и вне пространства. Основание веры – это благодарность. Благодарность дает молитву, дает прошение, дает милосердие, дает взаимовыручку, дает восприятие. Благодарни суще недостойнии раби Твои, Господи, о Твоих великих благодеяниих на нас бывших. Мы благодарим Бога и приносим Ему хвалу.

Ведь грехопадение начинается с отсутствия благодарности. Церковь протестантская говорит, что причина грехопадения – гордыня. Да нет; гордыня – это как следствие. А причина в чем? Адам должен был благодарить, а он вместо благодарности отправляется искать Еву, вместо того чтобы сказать: «Родная, почему ты сегодня не благодаришь Бога?..»

Это мы сейчас разбираем пространство веры. Мы верим во все, что написано в Священном Писании. Мы – верующие люди, религиозные. Но ведь ученый – тоже верующий человек: он верит в определенные постулаты, в определенные формулы и догмы. Он верующий, но вера его основана на доверии своему учителю, на доверии этой формуле, которую он опытным путем подтверждает. А атеист – разве не верующий человек? Верующий, он объясняет, во что он верит.

Поэтому в действительности вера – это основание жизни: человек начинает себя воспринимать человеком, образом и подобием чего-то. Кто-то признает себя образом и подобием Божиим, а кто-то говорит: нет, я образ и отражение (семантика в ход пошла) этого общества, родителей, нашей общины.

Очень часто люди, долго ходящие в храм, вдруг задают себе такой вопрос: «То, что я ходил в храм, – не игра ли это?» Вы правильно выбрали такой ракурс. Знаете, сегодня перед передачей мне пришло сообщение от давней моей хорошей ученицы, которая ходила на курсы катехизации. Сейчас она переживает перелом в жизни: что ее жизнь в Церкви? А связано это с тем, что современное общество Церкви навязывает то, что не есть ее предназначение.

Допустим, я не отрицаю необходимость социального присутствия Церкви, но это не основное. Иногда у меня создается такое впечатление, что у нас в Церкви основное предназначение остается за огромным красивейшим занавесом. Ведь сакральное звучание Церкви, ее сакральность и есть основание веры. А сакральность в чем? – Что вмещается в Церкви, что есть основание веры, цель этой веры и предмет нашего познания. И тогда нам открывается совсем иное, тогда все становится на свои места, и тогда вера – это не игра, а постоянное познание самого себя.

Вы не хотите быть христианами? Но вы все равно верующие люди; от Аристотеля до Платона, от Платона до Парменида и так далее. Я могу даже на языке античной философии говорить. Господь говорит: со всяким человеком будь тем, кто перед тобой: с еллином – как еллин, с иудеем – как иудей. Также сказано: с беззаконником поступай по его беззакониям. То есть нельзя ругать основание нашей веры; нельзя принижать ценность определенного предмета, который мы обсуждаем.

Вера – это настолько высоко! Но настолько же и близко, приземленно для каждого человека. То есть это познаваемо и непознаваемо (как Бог), потому что это абсолют, абстракт, который является основанием веры. Простите, что так глубоко и далеко.

– Вопрос телезрительницы из Подмосковья: «Я про себя хочу сказать, что я верую. Не вижу, но верую. А дел-то нет. Хочу делать, но не получается. И уныние приходит, что я верую, а дел не делаю. Как быть?»

– Я понял Ваш вопрос, он связан с однобоким толкованием слов апостола Павла: вера без дел мертва есть. Знаете, меня еще в университете это толкование очень удивило, и я тогда впервые обратился к отцу Федору. Потом я вспомнил объяснения святых отцов о том, какие это дела. Разве веровать не есть уже дело? Но дело какое? Дело духовное, дело интеллектуальное. Верить – это уже дело. Вот о каких делах говорит апостол. Без каких дел вера мертва? Без дел самой веры. Это дело доверия, дело благодарения, молитвы. Я пытаюсь сказать кратко, потому что вопрос очень глубокий и можно долго о нем рассуждать.

Вы верите – это уже дело. В Символе веры мы говорим: верую... И дальше перечисляем, во что мы веруем. Разве это не дело? А мы почему-то говорим и считаем, что ничего не делаем.

Это напоминает мне одного младостарца, который часто говорил: «Вы все грешники, вы недостойные люди. (Это зацикленность на себе, что он уже святой, великий, уже состоялся.) Что же вы так живете? Нос вытащите – хвост увязнет, хвост вытащите – нос увязнет. Никаких дел, никакого покаяния нет...» Я тогда возмутился: как же так? Иоанн Лествичник говорит: даже если ты падаешь, падаешь на ступени выше. То есть я понял, что слова этого младостарца вообще-то противоречат церковному учению.

Все эти «гуру» в кавычках  зацикливают всё на себя, они сами себе авторитет, и исчезает основной авторитет – Бог. Почему мы кладем Священное Писание в догматику нашей веры? Ведь у каждого есть своя догматика. Посмотрите, как развивается философия: когда рождается христианство, философы говорят: всё. Извечные вопросы, на которые философы не могли найти ответы, дает христианство, дает богословие. До XIV века теология – междисциплинарная наука философии, которая соединяла в себе все, вдруг начинает уходить. Потому что начинает развиваться другое учение, отношение к смерти меняется. Представители французской философии, английской философии вдруг начинают менять отношение к обществу, к Богу, к Абсолюту; смерти начинают бояться. Потому что постепенно исчезает вера.

Церковь, правильно Вы сказали, стала неким православным клубом по интересам: мы, православные, собираемся вокруг батюшки и начинаем строить рай на земле. Но каждый как бы ограничивает Бога. Как так? Это невозможно. Ведь каждый человек – личность, сотворенная по образу и подобию; личность непостижимая, неповторимая.

Вспоминаю слова отца Василия Ермакова: «Дорогие, вы что, совсем одурели? Я же не к себе привожу, а к Богу! Если вы приходите ко мне, вы мне не нужны». Вот отношение священника-пастыря: он не к себе приводит, но к Богу. Он не учитель, а пастух. Например, есть такое явление у животных, когда все стадо может скинуться в пропасть, и очень часто такое наблюдается. Пытаются объяснить, что виной тому высокогорье, разряженный кислород и так далее. Но если одна дурная овца прыгнула, за ней – вторая, потом – все?.. Почему Господь, проповедуя, все время говорит о пастырстве, об овцах? Потому, что это более всего понятно, это плотское, видимое: одна безумная овца побежит куда-то – и все за ней ринутся.

Важна цель. Вы правильно сказали, в толковании слов Иоанна Богослова открывается спасение. В семье полагается начало спасения, но спасение только личное. Не стадом спасаемся мы, а лично. Ведь посмотрите, не все же апостолы взяли и взошли на крест, но только один – Учитель, Христос. И вот это учительство вдруг открывается совсем по-другому. Вот тайносовершительность Церкви – положение во спасение. И тогда получается, что Церковь – совсем не клуб по интересам.

Так что, дорогая телезрительница, как же Вы не делаете никаких дел? Вы делаете великое дело – Вы задаете себе такой вопрос, Вы ищете. А искание – это тяжело. Иоанн Златоуст говорит, что христианство – для думающего, размышляющего человека, говоря современным языком. У Златоуста очень интересный и высокопарный язык. Можно сказать так: христианство – не для дураков, именно в том понимании, как толкуется в Священном Писании. Там сказано: не назови «рака», «безумный» (см. Мф. 5, 22)… Церковь и христианство – для рассуждающего, для думающего, для постигающего веру человека. Раз Вы задаете себе такой вопрос, значит, Вы это постигаете. Да, больно, обидно встретиться с реальностью, но ведь за этой реальностью открывается другая реальность. Человек постигает что-то, и это поступательное движение.

– Владыка, Вы затронули тему рассуждения, и я хочу задать вопрос, связанный с рассуждениями, в контексте игры. Сейчас, в эпоху Интернета, социальных сетей, под любым сообщением и под любым постом миллион разнообразных комментариев, рассуждений, но в них отсутствует серьезность. К сожалению, даже у людей, которые позиционируют себя церковными, иногда, может быть, даже богословами и так далее, отсутствует серьезность в размышлениях. И возникает такое чувство: а не игра ли это на публику? Святые подвижники обычно очень принципиально относились к своим словам, чтобы не уклониться от истины.

– Вы абсолютно верно подметили. Почему так? Это удобно – нет ответственности. Мы можем рассуждать о чем угодно, но на нас не налагается ответственность. Почему пастырь говорит совсем по-другому? Мы говорим: он должен... Нет, здесь не долг; у него есть право быть с Богом, следовать за Богом, быть последователем Его учения. Пастырь отличается тем, что  разъясняет не просто, а аргументированно, основательно. Он не впадает в разглагольствования, но за каждое свое слово берет на себя ответственность.

Современные диспуты похожи на то, что люди собрались для того, чтобы забросить определенную фразочку, как кусок мяса. В свое время в Европе самыми дорогими были билеты в зоопарк во время кормления животных. И сейчас во время путешествий по всевозможным странам самые дорогие посещения в таких парках, где животные ходят, а ты чувствуешь себя куском мяса. Это похоже: бросить «кусок мяса» и смотреть, как его будут разрывать.

В Священном Писании сказано (и святые отцы на этом основываются): «Испытывайте, от какого духа говорят». Смущение: впервые мы слышим этот дух, когда Денница приобретает другой образ и начинает смущать. Он говорит очень аргументированные четкие фразы, но это полуистина.

Обратите внимание, когда Понтий Пилат беседует с Господом, он задает вопрос: «Что есть истина?» Современные люди начинают рассуждать, основываясь на современном учении, на развитии социальной философии, теологии, богословия, психологии, психиатрии и так далее; на основе всех социальных наук. Ни в коем случае нельзя так говорить. Мы не должны забывать, кто Понтий Пилат. Он – последователь греческой философии фактически уже в римском прочтении. Мы должны понимать, что он – воспитанник, представитель школы первых философских веков (I век по Р.Х. или I век до Р.Х.). И когда он спрашивает: «Что есть истина?» – он говорит именно об этом. Почему Господь не отвечает? В действительности Он ответил на том языке, на котором с Ним говорил Понтий Пилат. Почему тот вдруг растерялся? Потому, что получил ответ, которого не ждал.

Вы правильно сказали, что все современные разглагольствования – это не жизнь, это игра. Игра во что-то: в специалиста по медицине, в литератора, искусствоведа, философа. Это самое страшное, что может быть. У нас идет пропаганда и навязывание дилетантизма. Дилетант надел на себя корону гуру и вещает. Ничего страшнее не может быть.

Знаете, когда я слышу профессионала, я трепещу перед ним, потому что вижу, что человек не просто говорит о той истине, носителем которой является, но он как практик говорит об этой истине, открывая новые грани видения. Мой ум потрясается, мои уши услаждаются, и я вижу красоту этого человека.

Сейчас я учусь в аспирантуре на теологии (все никак не успокоюсь). Два дня подряд я наблюдал за двумя профессорами и сравнивал их с теми профессорами, с которыми встречался в 80–90-е годы. Знаете, это профессионалы своего дела: за их логическими цепочками ты не просто наблюдаешь, а умозрительно их созерцаешь. Ты понимаешь, что чувственное восприятие соединяется с умозрительным, и ты внемлешь. Вот это интересно, и тогда это не игра, тогда это ответственно и аргументированно.

– Вопрос телезрителя из Белгорода: «Я хотел бы выяснить такой вопрос. Когда спрашивают, почему Бог в корне не пресек зло изначально, ответ всегда такой, что Он не вмешивается и не ограничивает свободу выбора. То есть у Бога такой принцип: не ограничивать свободу выбора, в том числе и человека.

Но почему же когда Адам с Евой сделали свой выбор, Он их ограничил: Он не оставил их в раю, они должны были уйти. Получается, есть такие ситуации, когда Бог все-таки вмешивается в выбор человека? Или Он никогда не вмешивается?»

– Сразу вспоминается «Божественная комедия» Данте Алигьери. В литературе как раз рассматривается этот ракурс. Но тут немножко другое. Это протестантское видение, я бы сказал, языческое видение. В этом прочтении Бог – это такой жестокий Нептун: «Ух, как бы мне кого наказать!» Но это язычество. Это не Бог отторгает от Себя Адама и Еву, а Адам с Евой построили между собой и Богом стену, и Бог не может разрушить эту стену; только Адам с Евой могут ее разрушить.

У протестантов и католиков есть очень схожее толкование ракурса грехопадения: Адам с Евой падают, Господь беседует с ними, наказывает и так далее. Но подождите, ведь первое, что делает Господь, – Он идет к Адаму с Евой. Первое действие – движение. Второе действие – вопрос, и вопрос очень важный. Он говорит: «Адам, где ты?» Разве Господь не знает? Знает. Ему нужно совершать это? Не нужно. Но Господь показывает свободное волеизъявление, желание спасения. Он не ограничивает свободу человека, это человек ограничил ее своим действием.

Где ответ? Прямые слова Священного Писания. Почему мы их отметаем? «И тогда увидел человек…» Но после чего он увидел? После того, как не ответил на вопрос Бога: «Адам, где ты?» Потом он не взял на себя ответственность. Кто вкусил плод? Господь разве не знает, кто это сделал? Знает, но Он спрашивает. И только потом третье. Но почему-то эти три основания, эти первопричины всегда отметают и начинают трактовать результат. Так не Бог это совершил, а человек; ведь Господь не неволит. Это ведь не игра.

У игры есть правила. Например, в шахматах одни фигуры ходят так и никак иначе; есть определенная последовательность ходов: сначала ходят одни, потом отвечают другие; то есть четко прописаны правила игры. В мире, сотворенном Богом, нет правил игры, а есть закономерность, основанная на том самом абсолюте, на той самой первопричине. Мы можем говорить об этом как угодно: у философов – одна терминология, у теологов – другая, у психологов, психиатров – иная. Если математики – значит, мы уйдем в философию Декарта, Шопенгауэра. То есть у каждого должна быть своя терминология.

Какая здесь терминология? Правила игры были введены самим человеком. Господь сотворил человека по образу и подобию, то есть изначально со свободным волеизволением. Это был один из первых даров. Но ведь и налагается ответственность: если я волен, сам принимаю решение, значит, я принимаю ответственность. Действие есть ответственность. Но у нас почему-то говорят, что действие не есть ответственность. Но тогда это безумство, то есть логика, последовательность исчезают. А у нас очень часто говорят, что Бог человека осудил. Да нет, человек сам себя осудил.

Сразу вспоминается неуместный анекдот. Апостол Павел показывает рай и говорит: «Вот за этой стеной протестанты. А вот за этой стеной католики. А за этой стеной те-то». – «А почему шепотом?» – «Потому, что они думают, что они одни спаслись».

В то же время вспоминаются слова святого апостола Павла: Вера без дел мертва есть. Учитель, когда пришел ученик и спрашивает что-то, говорит: «Действие веры очень простое. Я скажу этой горе, и она двинется». Вот это действие – дело веры.

Действие, которое совершал в раю Адам (с Евой), – это его действие, которое налагало ответственность. Какое действие? Разве Господь не дал ему права: «Нарекай имена этим животным, этим творениям»? Нарекать – это уже действие. Он свободно брал на себя ответственность, когда определял им их предназначение. Это ответственность. Но почему-то протестанты этого избегают: мол, нет, ответственность возникла потом, только по грехопадении Адама. Так это противоречит прямым словам Священного Писания. Простите, но я вот так вижу.

– Владыка, вернемся к Вашим размышлениям о профессионализме. Когда Вы говорили об этом, мне стало в каком-то смысле обидно за нашу действительность: такое чувство, что у нас клуб христиан-любителей, а не христиан-профессионалов. Профессионал своего дела (например, водитель-профессионал) – это человек, который ощущает ответственность за то, что делает. А любитель: с него взятки гладки, что называется. Как Вы считаете, так и есть? Или все не так плохо?

– Не так все плохо. Понимаете, это происходит не впервые. В течение всей истории человек все время стоял перед исканием ответа на этот вопрос. Что такое современное общество? Каждое общество выдвигает свои проблемы, современность вскрывает проблематику.

Наше общество – это влияние идей XVII–XVIII веков, которые наконец-то дошли до российского общества. То есть конец XIX – начало ХХ века – это подъем русской философии, это расцвет такой мысли, которой не видывал Запад, а потом вдруг философская школа (и не только философская) фактически была уничтожена, и мы знаем, с чем это связано (были революции).

Вы правильно затронули тему профессионализма. С чем это связано? Каждое время выдвигает, предъявляет свои требования. Вспомните, насколько в Средние века были популярны алхимики. Перед этим было время, когда всяких ворожей, магов жгли, убивали. И вдруг алхимики! Масонские ложи... Вдруг поменялся ракурс? Но когда мы изучаем проблематику этого периода времени, мы открываем для себя, как выйти из этого.

Профессионализм – это ведь ответственность. Хочется отойти от профессиональной ответственности – тогда я не отвечаю; я просто рассуждаю. Понимаете, у нас рассуждения почему-то не несут за собой ответственности. Рассуждая, человек может гнушаться другим человеком, фактически ругая в нем его образ, его начало, его предков, его служение, предназначение, тем самым ведя себя хуже, чем фашисты. Основание евгеники (это целое движение) ведь дало основание фашизму, всем его логическим цепочкам построения. Это сейчас у нас тоже присутствует. В чем? Профессионалы исчезли. Разве социологи перестали быть социологами? Они забыли свое предназначение. Психиатры перестали быть психиатрами? Ведь у них четкое предназначение.

Пастырь не должен быть психологом, социологом и психиатром. Пастырь – врач душ человеческих. Но ведь основание на чем? Господь говорит: Врачу, исцелися сам. Господь открывает это благодатное основание. Поэтому когда мы с вами профессионалы в богословии, патрологии, гомилетике, мы должны четко оперировать именно в этих границах, и тогда у нас все будет четко.

Современное общество боится границ по одной простой причине – это ответственность. И тогда очень просто поиграть: мы поиграли в эту игру и переключились. Почему для многих храм интересен как клуб по интересам? Люди говорят: «Мы ходим в монастырское подворье. Знаете, там такие песнопения! Это точка силы». Подождите, Вы  язычник? Вы вообще безграмотный человек? О чем Вы говорите? Если Вы говорите как буддист, то давайте говорить, четко погружаясь в эту атмосферу, в эту философию, в это учение... Но нет, человеку хочется только сливки снять, побегать по верхам. Знаете, это похоже на человека, который пришел в ресторан и хочет попробовать сразу все блюда. Но это невозможно: ты не узнаешь кухню, у тебя будут перемешаны все вкусы. Имейте вкус.

Вспоминаю удивительнейшего художника Шишкина: «Имейте вкус к тому, что вы видите, и этот вкус переносите на картину». В другом месте, в письме своему ученику, он говорит: «Будь свидетелем момента встречи (с состоянием, с Богом и так далее)». В Священном Писании – момента встречи с истиной. Истина открывается всегда. Вот сейчас я смотрю в Ваши глаза и вижу: «Ага, что-то отец Михаил поймал». Вот встреча с истиной нашего общения. Или если телезрители задают вопрос – значит, встреча состоялась, значит, в человеке что-то затронуто. Это профессионально. Ведь это время – это возможность проповедовать, но люди не готовы это принять; они хотят услышать, но не готовы принять. Почему? Готовность – это ответственность.

...Церковь – это фактически модель состояния общества. Церковь должна через себя, как через сито, все просеять – Церковь к этому призвана. Но через что? Через сакральность, таинственность, тайносовершительность, а не через социальное служение. Люди говорят: «Знаете, батюшка так замечательно преподает восточные единоборства! Он открывает другой ракурс, православное видение восточных единоборств. А этот батюшка сегодня как замечательно отслужил! А сейчас шашкой машет...»

Наверное, во мне больше говорит монах. Недавно мне один батюшка сказал: «Ну, владыка, Вы – монах и рассуждаете только так». Я мог бы ему сказать: «Простите, отче, но вообще-то Вы проявляете вольность в своем поведении». Но я смирился по одной простой причине – он выражал не только свое мнение, но и мнение тех людей, которые вокруг него: своей семьи, своей общины. И для меня он интересен, потому что он носитель той истины; мы должны видеть ее.

Например, мы открываем истинное состояние петербургского общества: состояние художников, состояние литераторов, состояние артистов, ведь они (каждый из них) являются носителями именно своей общности, своего социума. И только все вместе мы являемся отражением реального состояния всего мира, всего общества.

Но Церковь – это сито. И когда мусор мы отсеяли – как сказал Господь? «И сожжется». Но сожжется и исчезнет в никуда? Это тоже нужно – это зола, и она пойдет в почву, чтобы были добрые плоды. Из чего мы возьмем золу? Значит, мы должны видеть и плохое. И получается, Господь и зло обращает в добро.

Сейчас могут сказать: «Владыка, Вы рассуждаете как софист». Да нет. София – это Премудрость Божия. И софисты потом отошли от своего начального.

Мы всегда должны смотреть (как с грехопадением Адама) на первопричину, и тогда открывается истина. И тогда мы видим, что Церковь – совсем другое.

Церковь пытается (и всегда пыталась) изменить общество, потому что Церковь – не что иное, как обличитель нашей формы жизни: правильно я живу или неправильно. Мы, приходя в Церковь, хотим сразу, априори, видеть идеал. Но идеален только Бог. Через встречу с идеалом мы стремимся к совершенству. Через встречу с опытом другого человека (как тот или другой человек пришел к Богу) мы и видим идеал отражения в этом человеке. Видим и открываем только одну грань, потому что Бог непознаваем. Но открываем. Здесь и открывается профессионализм каждого человека как верующего. Или как игрока, как шахматиста – пускай он использует правила этой игры. Ведь игра, имея правила, имеет и опыт.

Например, когда мы играем в шахматы, мы основываемся на опыте других: есть такая-то система, есть такой-то ход, разработанный таким-то гроссмейстером, и мы используем последовательность ходов, разработанных этим гроссмейстером. Встречный игрок, который играет с нами, использует свои знания, основываясь на своем опыте. И тогда мы встречаемся с другой реальностью. Какова эта реальность? Кто мы в этой реальности? Как мы к ней относимся? Тогда и понимаешь: игра это или нет? Клуб по интересам или нет?

А что для нас семья? Ведь в современном обществе семья – это игра: включили телефон, пообщались. Неудобны все эти социальные друзья – удалюсь, отпишусь. Информационная доступность сделала так, что мы можем написать любому архиерею, любому священнику вольность, хамство и скрыться: меня же не видно, не знают, кто я.

Сразу вспоминаются слова Владимира Высоцкого: «Из кустов...» Помните эту фразу? Кстати, недавно был день его памяти. Хотя Высоцкого я не люблю, но он отразил ту идеологему, представителем которой явился, – это как раз искания творческой интеллигенции того времени. Это мне в нем нравится. Надеюсь, в своем ответе я не ушел в сторону.

– Владыка, мне кажется, все, что Вы говорите, так или иначе сводится к такой философской категории, как «бытие», подлинное бытие. Стал священником – будь подлинным священником...

– Соответствуй.

– Не надо размазываться, расплываться.

– Абсолютно верно.

– В принципе, мы можем предъявить каждому христианину те же требования – быть. Надо быть христианином, а не казаться, не играть.

– Не слыть, а быть. Не считаться, а являться. И так далее. Это как раз современный мир. Фактически это начинает появляться с XVIII века: то, что о человеке знают, и то, что человек есть. Почему очень четко развивается такой юридизм бытия человеческого сознания и ответственность и свобода начинают приобретать немножко другие формулировки? Потому, что за этим легче спрятаться. А ведь в первую очередь ответственность основана на свободе. А свобода основана на ответственности. Какая интересная связь! Это взаимопроникновение и взаимосвязь. То же самое, как образ и подобие; как личность и индивидуальность и так далее. Мы можем долго говорить, но, как говорится, мы уже уходим чисто в терминологию. Это как бы видимое и невидимое.

Очень часто звучит такая фраза: «Я пойду к православному врачу». Знаете, меня всегда это удивляло. Я пойду к профессионалу. Дело в том, что профессиональная деятельность  не есть противоречие вере. Другое дело, что вера может налагать свой отпечаток на профессиональную деятельность.

Профессионал своего дела – Антоний Сурожский. Он врач. Но когда он стал священником, у него не было превалирования врачебной этики или врачебной практики в его жизни. Наоборот, происходит отражение изменений. То есть его внутренние изменения являются отражением его жизни.

Лука (Войно-Ясенецкий): профессиональный врач, но и удивительнейший пастырь и удивительнейший ученый-богослов. Он свое богословие как раз поместил в профессиональную деятельность и профессиональную деятельность освятил своим богословием. Ведь можно же под этим ракурсом рассматривать его профессиональную деятельность, и тогда нам открывается совсем другое. То есть как человек он отсекал то, что противоречило его профессиональной этике, потому что его профессиональная этика зиждилась на его учении, на его вере. Тогда есть гармония. Гармония очень важна в жизни человека.

Каждый человек призван быть профессионалом, в первую очередь – человеком, неповторимой личностью. Разве быть хорошим поваром легко? Это сложно, ведь повар должен быть и технологом, и химиком, и физиологом, и психологом. И мы начинаем перечислять...

– «А я стану православным, и это покроет все мои недостатки».

– Но это человек в совокупности, но никак не в раздрае, не в разделенности. «Разделяй и властвуй» – бесовский принцип. А у нас почему-то пытаются человека разбить, разделить, чтобы не было гармонии. Потому что таким человеком легко управлять, ему уже можно навязать свои правила игры, и он это скушает, примет; его заинтересует эта новая игра.  Потому что есть возможность переключиться и нет ответственности.

– Владыка, как Вы считаете, связаны ли игра и чувство стыда? Потому что когда нас уличают в непрофессионализме, дилетантизме, включается режим игры...

– Мы не должны забывать, что такое игра. Игра – это какой тип деятельности? Это осмысленный, но не продуктивный тип деятельности, когда мотив лежит не в результате, а в самом процессе: результат не важен, важен процесс. Поэтому в игру и уходят, потому что тогда важен не результат, а процесс. Люди боятся результата.

Ведь что такое жизнь в Церкви? Обожение. А как добиться обожения? Участием в таинствах. Не в социальных играх, не в социальных взаимосвязях. Все это как инструмент, но не цель. Мы не должны инструмент ставить целью, мы никогда не должны забывать о цели. Цель нашей жизни – это обожение. Цель нашей профессиональной деятельности – такая-то. Игра тоже имеет цель, но не имеет результата. То есть цель – это завершение процесса.

– В игру всегда можно скатиться.

– Да, потому что это проще. Упрощение, утрирование – это самое страшное, что может быть. Смотрите, Бог сложен. Но человек тоже сложен, потому что он создан по образу и подобию Божьему. И ведь все богословие выступает против утрирования. Почему богословие иногда пугает? Почему теологию сейчас все время пытаются оттеснить? Даже современная российская теология, которая у нас развивается, больше похожа на социальную психологию, но не на теологию. Основа теологии – триадология. Ведь философию называли служанкой теологии, но мы почему-то забыли об этом.

Благодарю за внимание, которое Вы мне уделили, за два очень интересных вопроса, которые прозвучали. Благодарю за то, что сегодня дали мне возможность быть в этой студии.

– Владыка, внесите какую-то оптимистическую нотку. Может быть, кто-то приуныл, что мы так проехались по нашей православной действительности с играми в благочестие.

– Жизнь непостижима и прекрасна. Каждый день мы встречаемся с Богом. Даже тогда, когда мы не видим Бога, Он нас видит, Он нас знает. Вот это самое важное. Даже когда мы не видим Бога, мы должны помнить, что Бог нас видит всегда.

– Будем на Него надеяться.

Ведущий Михаил Кудрявцев, священник

Записали Нина Кирсанова и Людмила Белицкая