Архипастырь. Епископ Каменский и Камышловский Мефодий

– Владыка, 25 января Вы отмечаете очень значимую круглую дату – десятилетие Вашей епископской хиротонии. Как и у всякого архиерея, у Вас много забот, принятых обязательств, церковных и общественно значимых мероприятий. Следуя напутствию Патриарха, Вы сотрудничаете со светской властью, общественными организациями, в Каменской епархии успешно развиваете работу, социальное служение, благотворительность, окормляете военнослужащих и членов их семей, участвуете в воспитании и просвещении подрастающего поколения, в том числе возглавляете Координационный центр по противодействию наркомании. Раз у Вас такая круглая дата, хотелось бы сегодня поговорить о Вас. Расскажите немного о себе, Вашей семье, Вашем детстве.

– Я полагаю, мое детство было очень счастливое, очень радостное. Я родился в Уфе, на улице Набережной. Это место еще называлось Архиерейка (раньше это были владения архиерея). Это был, собственно, центр города, прямо под телецентром. Сейчас там находится памятник Салавату Юлаеву. Место на берегу реки, то есть как бы и город, и деревня: река, лес, гора.

Самое главное, у нас очень добрая семья. Мои родители были венчаны, хотя были комсомольцами. Отец пришел в комитет комсомола на заводе и сказал: «Завтра я иду венчаться со своей невестой. Моя мать верующая, у нее мать верующая, и они хотят, чтобы мы венчались. Я свою мать обижать не буду, поэтому, если хотите, можете исключать из комсомола». Но ничего не было. Родители повенчались, и я родился в венчанном браке.

Церковной жизни в детстве особо не было. Я помню, как меня в детстве водили на причастие (по крайней мере, один раз помню точно). В школьные годы я в храм не ходил. Я понимаю, что родители опасались (такое было время), ведь в школе я мог начать говорить о Боге, и могли быть неприятности. Моя бабушка была верующая, церковная, постилась. У нас в доме были иконы, молитвенный уголок. Но я прожил свое детство вне Церкви, к моему большому сожалению.

Уже впоследствии, в институте, я реально пришел к Богу; не в рамках веры бабушек, а по вере отцов. Учась в институте, я столкнулся с писаниями отцов, и меня это впечатлило до такой степени, что я сразу сориентировался на монашескую жизнь. После одного года преподавания в институте я ушел в Церковь.

– Вы крестились в младенчестве?

– Да, меня крестили в младенчестве. Я этого не помню, но мать показывала мне мои волосы от крещения и крестик, который на меня надели при крещении (все это мама хранила). В общем, у нас в семье было благоговейное, доброе отношение к Церкви.

Что еще вспомнить из детства? С самого раннего возраста у меня, как я сейчас могу сказать, была благодать смертной памяти. В какой-то момент я очень сильно задумался о смерти, и это было со мной всю жизнь, но ответы я нашел, когда воцерковился. До этого я испытывал ужас от своей смертности (обычно это было по ночам), но с тех пор, как начал воцерковляться, этот страх ушел.

– Каким был приход в храм, приход в Церковь? Вспомните об этом, пожалуйста.

– Я поступил в Московский физико-технический институт, занимался наукой. Учился я неплохо, но после третьего курса вдруг понял, что на самом деле меня увлекает не столько наука, сколько все определяется любовью к родителям: я хотел, чтобы они радовались. И в этот момент я сразу понял, что мне надо искать что-то другое, что наука – это не мое. Хотя, конечно, я любил науку. Но с того момента я стал искать, ради чего жить. Даже был помысел оставить институт, я взял академический отпуск на один год, но потом, по просьбе родителей, окончил институт, получил образование, о чем не жалею. Это было правильное решение. Потом я год работал – преподавал физику в институте, а затем ушел в Церковь.

В какой-то момент я встретился с успешным светским человеком, который, как оказалось, был церковным человеком. Я на него ориентировался, он был для меня образцом, и вдруг он оказался верующим. Вот тогда я реально задумался, надел крест и получил в руки книги, среди которых была книга архимандрита Софрония о старце Силуане, а также сборник «О молитве Иисусовой». Это меня так впечатлило, что я стал ходить в храм.

Впервые в храм меня сводила бабушка. Я был на каникулах и на праздник Николая Угодника с ней пошел в храм. Было первое миропомазание. Потом, через какое-то время, я прилетел к себе в город (я учился в Москве), и бабушка сводила меня в храм на исповедь и причастие. Но это были разовые посещения храма.

Расскажу интересный факт, немного даже смешной. Однажды, учась в институте, я пошел в баню. Был вторник. Подхожу к бане, а она закрыта: санитарный день. У меня было два часа свободного времени, куда-то надо было пойти. Я увидел храм на Ордынке в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость», зашел туда и услышал прекрасное партесное пение. Я любил посещать оперу, поэтому пение меня захватило. Это был Великий Вторник.

Потом я был в храме в Великую Среду, Великий Четверг, Великую Пятницу, Великую Субботу и встречал Пасху. С тех пор я стал ходить в храм регулярно, постоянно, начал поститься. В общем, это был некий толчок. Как говорится, мы с друзьями хотели пойти в баню, но оказались в храме.

– Вы сказали, что выбирали между наукой и верой и выбрали веру...

– Я не выбирал между ними, этого выбора у меня не было… В какой-то момент я понял, что любовь к родителям для меня важна. А потом эта любовь к родителям перешла в любовь к Отцу Небесному, это произошло достаточно естественно, хотя какое-то время я блуждал.

– Какое место заняла в Вашей жизни наука? Она Вас завлекла в годы учебы?

– Я неплохо учился, у меня был талант к точным наукам: физике, математике. Это мне давалось легче, было понятно и действительно увлекало. Я участвовал в олимпиадах, занимал призовые места, поступил с первого раза в достаточно сложный институт и учился с большим удовольствием. Но потом я понял, что любовь к науке вторична, первична любовь к родителям. И, так как у меня была память о смерти, я понял, что надо найти что-то более важное, чем наука. И стал искать. Я пробовал себя в театральных студиях в Москве, но это меня не удовлетворило. Я читал книги по философии, эзотерике и в конце концов пришел в Православную Церковь.

Большое влияние на меня оказала книга Лосского «Догматическое богословие». Ну и был особый Промысл Божий. Так получилось, что мне подарили Библию, брюссельское издание; редкая возможность была найти такую книгу в советское время. Вот так все складывалось; Бог меня подобрал.

– Владыка, как часто Вы посещали богослужения? Когда они Вас завлекли, стало интересно? И с кем посещали?

– Я ходил один. В общем-то, богослужение не требует компании. Я был очень ревностным, обращение было очень сильное. Но изначально я выбрал монашеский путь. Когда я работал, преподавал в институте, то для того, чтобы быть на службах (особенно на Страстной седмице), я ел продукты, которые вредили моему здоровью, так что заболевал и брал больничный. Зато на Страстной седмице и Светлой седмице мог быть в храме. Вот так. Но я всего год работал. А когда учился в институте на физтехе, на старших курсах было свободное посещение занятий – и можно было сделать приоритетом богослужение. Так что в этом смысле я погрузился в церковную жизнь резко и окончательно.

– Как у Вас появилось желание стать священнослужителем? Что способствовало этому решению?

– Скорее – монахом. Передо мной даже не стоял выбор. Когда я понял, что Бог есть, Он живой и с Ним есть контакт, вопроса вообще не возникало. Тем более что советское время предполагало возможность стать церковнослужителем, очень много было вакансий. Поэтому я уволился из института и уехал в лавру. Духовник направил меня в Ивановскую область, где мне сразу предложили рукоположение. Я сначала отказался, потому что был немножко испуган: я только пришел, а меня сразу в священники, я еще не был готов. Но духовник сказал: «Рукополагайся, потом нельзя будет». Я подумал, что, наверное, это связано с советским временем и будет очередное гонение, и дал согласие. Архиереи подали документы на мою хиротонию. Тогда надо было это согласовывать с Отделом по делам религии, и пришел запрет, запретили рукоположение, потому что я был комсомольцем. Конечно, странный запрет, тем не менее было так. Владыка Амвросий сказал, что не сможет меня рукоположить, единственное – может дать мне монашество. И слава Богу, потому что я о монашестве, в общем-то, и думал. Вскоре я принял постриг. Через год без моего ведома владыка опять подал документы на мою хиротонию, и, видимо, потому, что я уже был монахом, дали разрешение на хиротонию. Вот так я стал священником. Это был 1985 год.

– Думали ли Вы когда-нибудь о том, что станете архиереем?

– Есть такая поговорка: плох тот солдат, который не мечтает быть генералом. Я плохой солдат, архиереем быть не мечтал и, собственно, не хотел. Но духовник мне запретил отказываться от этого, поэтому, по послушанию, я не отказался от этого креста.

– Кто Ваши духовные наставники и какое влияние они на Вас оказали? Вы сказали о духовнике: кто он?

– У меня было три духовника (последовательно). Первым духовником в лавре был отец Наум (Байбородин); собственно, он меня и направил в Ивановскую область. Несколько лет я у него окормлялся. Если бы не окормлялся, наломал бы дров. Я постоянно к нему ездил, спрашивал все мелочи, жил жестко по послушанию. Но у меня возник один очень серьезный вопрос, и ответ духовника меня не вполне успокоил. Отец Наум направил меня к другим духовникам; в конце концов с этим вопросом по его благословению я поехал к отцу Иоанну (Крестьянкину), и вопрос отцом Иоанном был решен.

С отцом Иоанном у нас произошел глубокий контакт, мы долго беседовали, общались. С тех пор в течение целого ряда лет я стал ездить к отцу Иоанну (Крестьянкину). Все отпуска я проводил в Псково-Печерском монастыре, иногда приезжал, иногда писал письма. Основные, самые главные вопросы я решал с отцом Иоанном, но в целом отец Наум также оставался духовником, но как бы параллельно. Я никогда не задавал один и тот же вопрос двум духовникам, так что все вполне совмещалось; тем более отец Иоанн очень аккуратный духовник.

Потом, через какое-то время, будучи престарелым, отец Иоанн попросил меня вернуться всецело к отцу Науму. Но через какое-то время я понял, что есть какое-то недопонимание, и у меня появился третий духовник – владыка Алексий из Новоспасского монастыря (тогда он был викарием, потом – архиепископом Костромским). Это был мой последний духовник.

Я думаю, что мое воспитание у духовников – это главное в жизни. В общем-то, они меня вырастили. Что вырастили, то и есть. Вот так, наверное. Конечно, у меня был контакт и с владыкой Амвросием, который меня рукополагал. Впоследствии я работал также у владыки Иосифа, епископа Ивановского, у владыки Пантелеимона в Синодальном отделе по благотворительности. Так что у всех у них я учился, окормлялся, набирался мудрости (если я ее набрался).

– Можете вспомнить о том храме, в котором впервые служили священнослужителем? Может быть, какие-то особые, запоминающиеся случаи врезались в память?

– С моей хиротонией опять была интересная история. Меня рукополагали в Георгиевский храм. Когда происходит хиротесия, чтеца определяют к какому-то храму и предполагается, что он в этом храме будет навсегда. В Георгиевском храме, в который меня рукополагали, болел священник, поэтому, собственно, меня туда и планировали. Но священник поправился, вернулся из больницы, и вакансия закрылась. Все-таки храмов тогда было мало, это было советское время. Какое-то время я служил при Преображенском соборе, а потом открылось место в селе Григорьево в Никольском храме, и меня направили туда. Два с половиной года я был в этом храме. Но это был городской храм, а мне как монаху хотелось молитвы, уединения, подвига, и окормлялся я у монахов, у отца Наума. Но в монастырь тогда попасть было непросто.

Открылась вакансия на «монашеский» приход, как говорил наш владыка Амвросий (то есть приход, где, по сути, не прокормится семейный священник), – Георгиевский храм. Я, собственно, не думал, что это тот храм, в который меня рукополагали. Я приехал в этот храм, и мне сразу легло на сердце, что это мое место. Хотя когда я вернулся к владыке Амвросию, он спросил меня, поеду ли я в этот храм, даю ли согласие. Я ответил: «Владыка, как благословите». Он сказал: «Если поедешь, потом будешь Бога благодарить». Я сказал: «Благословите», – и перебрался в этот храм.

Его слова, что я буду потом благодарить, оказались пророческими, потому что храм меня встретил очень жестко. Первый храм – Никольский – встретил меня с большой любовью: бабушки меня сразу полюбили и буквально носили на руках. По молодости лет я думал, что я перспективный, выдающийся священник. А в Георгиевском храме было большое запустение, разруха; в общем, надо было наводить порядок. Батюшка уже был старенький, многое было запущено, в том числе и прихожане. Но я был в себе очень уверен, думал, что сейчас скажу правильные слова на проповеди – и народ сразу послушает, мы всё исправим. Но все оказалось не так просто. Проповеди, которые раньше говорил, я вдруг перестал произносить: язык прилипал к нёбу, я ничего не мог сказать. Оказалось, что проповеди шли не потому, что я этого хотел, а потому, что Бог давал это ради тех людей, которые их слушали. А когда они не слушали и в каком-то смысле даже бунтовали, то и слово пресеклось.

В общем, первое время было сложно. Потом я понял, что это был Промысл Божий: Бог меня пожалел, сразу не направил на Георгиевский приход, а дал другой приход, где меня полюбили, носили на руках. Если бы я сразу попал на свой приход, в котором прожил десятки лет, я бы сломался. Я это совершенно четко понял. Будучи уже успешным священником, я и то едва выдерживал это искушение. Но потом потихонечку все сложилось. Георгиевский приход – это рай на земле.

– Стало интересно, как все в итоге выправилось на приходе?

– Надо потерпеть. Когда приходишь на приход, его надо выболеть. Первый приход – это был подарок, а второй – был выстрадан. Но это потом как бы окупается сторицей. Я не очень люблю священников, которые хотят сразу прийти на все готовое.

Приход сформировался. И там сформировалась монашеская община: приходили ребята-миряне, принимали монашеские постриги, рукополагались при этом храме. Сейчас там существует монашеская община. По сути, это скит, причем очень редкий (в каком-то смысле как и до моего рождения). Это был погост, села уже не было, только храм, церковные домики и кладбище. Ближайшие села были в отдалении. Поэтому по расположению это скит. Он находился на берегу Волги. Дороги проездной не было. Вообще это был тупик. Добраться куда-то можно было только, когда был ледостав или весна, мы были отрезаны от мира.

В этом плане место было замечательное. Оно было отмечено еще одним событием: его посетил когда-то император Николай II c дочерьми. В 1913 году он путешествовал по Волге из Нижнего Новгорода в Кострому. Он плыл мимо этого места, и оно ему так понравилось, что он велел пароходу пристать, хотя это не было запланировано. Император поднялся с дочерьми в храм, подарил храму икону «Всех скорбящих Радость», священническое и дьяконское облачения. Следующий город, Кинешму, чтобы вписаться в регламент, пароход проплыл мимо. Таким образом, промыслительно, я был на том месте, где побывал император Николай II. Там был Никольский придел, в котором мы служили. Впоследствии я стал служить на месте, где пострадал император (тоже еще одно совпадение, одно из многочисленных совпадений такого рода в моей жизни).

– Вы сказали о том, что император подарил икону «Всех скорбящих Радость». Она сохранилась в храме?

–  К сожалению, икона не сохранилась, ее украли еще до моего прихода, но сохранился кивот с табличкой: «Подарок Его императорского Величества». Но потом мы написали для этого кивота икону «Всех скорбящих Радость» (с грошиками). Это была новая икона, но сохранился кивот, сейчас находится в храме.

–  Владыка, Вы в слове при наречении в епископа сказали, что служение, к которому Вас призывает Церковь, Вас страшит, Вы его представляете только в общих чертах. Вспомните о том, как это было, как Вы победили эти страхи, которые у Вас были.

–  Я их еще не победил. Есть несоответствие между сознанием самого себя и тем служением, которое ты получаешь.

В свое время отец Иоанн (Крестьянкин) говорил, что мы можем сказать, если нас спросят, пророки ли мы, чудотворцы ли, праведники ли… Нет, мы не можем сказать, что мы пророки или праведники. Мы можем ответить, сказал он, что мы не самозванцы. Я не был самозванцем в священстве, в архиерействе. Я принял это как послушание Церкви. Если бы меня спросили, я бы, конечно, отказался. Переход от мирского служения к священству проходит легче, чем переход от священства к архиерейству. Не так просто быть архиереем и быть самим собой.

Я думаю, что тот человек, который не боится своего служения перед Богом, ошибается, потому что даже ангелы, как мы читаем, служат Богу со страхом. Поэтому мне кажется, неправильно служить без страха или быть архиереем без страха перед Богом, служением, призванием. Слава Богу, я этот страх не потерял.

–  Происходили ли с Вами такие события, когда Вы чувствовали, что это не совпадение, о чем Вы уже сказали раньше, а Промысл Божий?

–  С тех пор, как я реально воцерковился, было очень сильное переживание, что Бог рядом. Кстати, то, что духовный мир рядом, я почувствовал еще до своего воцерковления. Я реально почувствовал, что есть духовная реальность, которая за нами присматривает. Были такие события в моей жизни, когда я молился о чем-то и это происходило. Потом стало понятно, Кому я молился, какому неведомому Богу.

Это ощущение существует. Есть как бы зеркало, какая-то стена, но только с этой стороны, с другой стороны все прозрачно. Как говорят богословы, тот мир отстоит от нас не местом, а природой. Мы все время под присмотром, и это реально переживается.

Вне Промысла Божия ничего не существует, можно сказать, что нет совпадений, мы все равно под присмотром, под наблюдением, как внешним, так и внутренним. Важно смотреть, что внутри тебя самого, потому что человек смотрит на лицо, а Бог смотрит на сердце. Это очень важный момент.

Иногда нам посылаются знаки, особенно в какие-то судьбоносные моменты жизни. Например, в тот день, когда меня постригали, была память Александра Невского. Моего отца звали Александр. Его небесный покровитель Александр Невский. В первом храме, в котором я служил сначала сторожем, истопником, потом алтарником в течение года, был придел Александра Невского. Постриг был на Александра Невского, в ночь на великомученицу Екатерину, что тоже является совпадением. Когда я приехал в Георгиевское, меня отвели в комнату, в красном уголке которой были главные иконы Александра Невского и великомученицы Екатерины. Небесным покровителем города Каменск-Уральского, куда я приехал на кафедру, является Александр Невский. Однозначно я нахожусь под присмотром этого святого. Совпадение это или нет? Я мог бы перечислить еще несколько совпадений подобного рода.

– Сейчас мы переживаем очень непростое время. Какая молитва архиерея о пастве сейчас? Чем она наполнена, что сейчас Вы в своих молитвах просите у Бога?

–  Понятно, что есть молитвы, которые написаны в молитвословах. Их надо наполнить своим сопереживанием, своим вниманием. А есть молитва, которая идет изнутри. Это разговор с Богом, в значительной степени интимный. То, о чем я разговариваю с Богом, остается между нами.

– Вы также являетесь руководителем Координационного центра по противодействию наркомании Синодального отдела по благотворительности. Тематика этого направления непростая, география от Москвы до Красноярска, очень обширная. Это направление требует больших затрат, сил. Вы посещаете реабилитационные центры, проводите семинары, написали даже несколько методических пособий. Какую цель Вы ставите перед собой? Как часто посещаете реабилитационные центры? Как  проводите семинары? Где черпаете силы для всей этой деятельности?

– В том, что я занялся этой темой, был Промысл Божий. Так сложилось, что к нам пришли люди, еще в начале девяностых, которые занимались наркоманами. Они воцерковлялись, их направили на воцерковление к нам, порекомендовали меня как духовника. Они посвящали меня в эту тему (о наркомании), я учил их православию, воцерковлял. Потом появились наркозависимые, мы постепенно занялись системной работой с ними, то есть Господь Сам меня ввел в эту тему. Не надо думать, что только наркоманы нуждались в нас. Мы тоже в них нуждались, так сложилось. Приходило понимание этой проблемы. Потом так постепенно и складывалось, даже без какого-то особого выбора. Это стало послушанием, от которого нельзя было отказаться. Если бы можно было отказаться, может быть, я бы отказался, но мне никто не предлагал такого выбора.

Сейчас есть опыт, с которым я делюсь и с клириками, и с архиереями, если у них есть желание. Действительно, мы нашли полноценный, очень качественный православный ответ на этот вызов. Недавно, в прошлом году, мы посещали в Италии католические центры (до этого протестантские). То, что мы делаем (не хуже, чем они), мы делаем интереснее, чем они. Важно, что это православный ответ. Когда я прихожу к людям, священникам, архиереям, я говорю не о наркоманах, а о православии и как православие решает эту проблему, потому что решение в православии есть, только надо было его найти. В традиции святых отцов мы нашли этот ответ. Хотелось бы, чтобы этот ответ услышала сама Церковь. Пугаться не надо, этих людей можно спасти, было бы желание, в первую очередь этих людей, а также всех: если есть у человека желание спасаться, тогда ему можно помочь. Если желания нет, то, может быть, и Сам Бог бессилен, как это было, например, с Иудой. Но мы можем помогать этим людям, и мы помогаем им.

– Сейчас часто говорят про чувство выгорания. С Вами что-то было подобное за время Вашего служения?

–  Да, был период выгорания на Свято-Георгиевском приходе. Я слишком близко к сердцу стал принимать переживания сотрудников этого прихода. Их было со мной немного. Я понимал, что если хотя бы уйдет один из них, то жизнь на приходе станет совсем тяжелой. Когда есть какая-то группа людей, им легче нести этот совместный крест, это служение, это нелегкое благословение. А так как они унывали, расслаблялись, я их успокаивал, сердечно располагался, входил в их переживания: успокаивался один, потом начинал беспокоиться другой, я занимался им, потом третьим. Я ходил, как в трех соснах, между этими молодыми сотрудниками. Они остались, но я сам потом угодил в больницу в состоянии полного нервного истощения. Потом, слава Богу, восстановился. С тех пор я уже стараюсь не входить в такие сердечные сопереживания.

Старец Софроний, когда поселился в Англии, говорил, что с какого-то времени он стал бояться любви, сопереживания. Когда человеку тяжело, ты идешь с ним на контакт, как бы обнимаешь его сердечно, выхаживаешь, а потом, когда он встал на ноги, пытаешься отстраниться, но он уже этого не хочет, начинает бунтовать от того, что ты от него отстраняешься. Бунтует один, потом другой, третий, в конце концов это выматывает. После этого уже никого так близко к себе не подпускал. Если подпускал, то очень аккуратно, как врач, например. Главное, чтобы врач правильно лечил, а не переживал о твоей болезни. Пусть он лучше просто лечит. В этом смысле я скорее врач, чем сопереживатель.  Нужно дать правильное лекарство (правильно поддержать), а не нести этого человека на себе. На приход пришли люди, с которыми я так не нянчился. Они до сих пор на приходе, воспитались, выросли, приняли монашество, стали священниками, клириками. Видимо, я нашел правильную пропорцию в отношениях с духовными чадами.

– Владыка, 10 лет архиерейства на одной кафедре значимый срок. Что особенно запомнилось за 10 лет Вашего служения?

– Слава Богу, что 10 лет на одной кафедре! Дай Бог, чтобы и впредь оставаться на ней до конца. Так же было у меня и со Свято-Георгиевским приходом, на котором меня рукополагали: я пробыл там более 26 лет. Дай Бог, чтобы кафедра, на которой меня венчали, осталась этой кафедрой!

Что сказать? Наверное, я могу только обозначить, что для меня произошли духовные откровения буквально последних лет (в большей степени, чем все предыдущие откровения).

В любом случае священство, архиерейство – это таинство. Есть какой-то переход из одного состояния в другое, есть вещи, которые не понимаешь как мирянин, но тебя рукоположили, и ты без слов понимаешь какие-то вещи, которые тебе открываются. Когда был священником, со стажем, на серьезных послушаниях, были вещи, которых я не понимал. Когда стал архиереем, сразу что-то стало очевидным.

Владыка Амвросий мне также рассказывал, что когда он был архимандритом, настоятелем  кафедрального собора при архиерее, не понимал его. Но когда сам стал архиереем, сразу все понял. Вот это можно отметить. Есть такие вещи, которые открываются или осознаются, понимаются вместе с хиротонией.

Ведущий Сергей Новиков

Записали Нина Кирсанова и Ирина Овчинникова