Родное слово. Протоиерей Виталий Бочкарев отвечает на вопросы

На вопросы телезрителей отвечает Виталий Бочкарев, протоиерей (Вознесенский кафедральный собор г. Новосибирска).

– Мы продолжим ранее начатую беседу. Остановились на том, что было написано письмо Лениным. Письмо это было секретное и не вошло ни в одно Собрание сочинений Владимира Ильича. О том, что оно есть, были определенные следы – указания и отсылки в некоторых Собраниях сочинений. Затем из советских архивов удалось сделать определенные копии. Это письмо было напечатано целиком в 1990-е годы, по всем правилам, как публикуются исторические документы.

Сейчас это признано не подделкой; действительно все слова, сказанные Лениным, там были. Когда появилось это письмо, тогда уже все деятели, которые должны были изымать церковные ценности, начали действовать более решительно. Прежде всего это произошло в Шуе. Командующий Московским военным округом товарищ Муралов организовал мастер-класс по тому, как нужно изымать ценности. Он заранее согнал с площади перед собором всех людей, блокировал все улицы, ведущие к площади. И только тогда ввел дополнительные войска, часть из которых вошла в собор. Тогда же вошла бригада слесарей, которые должны были зубилами и молотками сбивать серебряное обрамление престола. Причем одновременно солдаты должны были за этим наблюдать. Солдат было велено менять каждые 30 минут, чтобы как можно больше этих молодых людей, как правило, призванных из села, видели (по словам Муралова: чтобы видели, как мы выигрываем борьбу против попов, что мы гораздо сильнее их). Определенно показывались воспитательные цели в этом изъятии. При этом говорилось о том, что изъятое должно пойти голодающим. В то же время постоянно подчеркивалась зловещая роль Церкви, которая не хочет это отдавать.

Против чего выступил патриарх? Прежде всего, против насильственного изъятия и против того, чтобы изымались богослужебные сосуды для  таинства Евхаристии. Он говорил: вместо этого соберем какие-то иные средства, другие изделия из драгоценных металлов. Но власть требовала отдать все, точнее говорила, что сама все заберет.

Больше всего удалось продвинуться в переговорах о том, что сдавать, а что не сдавать, митрополиту Петроградскому Вениамину. Он сказал, что готов сдать все сосуды, но при условии, что сам их в присутствии представителей власти перельет в золотые и серебряные слитки и отдаст всё в виде слитков. В ответ на такое предложение члены местной комиссии согласились и сказали, что можно даже что-то оставить, если вместо этого собрать продукты, деньги и так далее. Но в Москве увидели в этом опасность. Так как цель была не помочь голодающим, а в том, чтобы бороться с Церковью. Троцкий говорил, что в Церкви есть люди, которые готовы пойти навстречу, надо сейчас всячески это приветствовать и, более того, продвигать таких людей в церковную власть. Таким образом, Троцкий намечал будущие расколы в Церкви, обновленческие и григорианские. Тогда можно разлагать Церковь изнутри, будет очень удобно и правильно. В некоторых местах было достаточно серьезное противление изъятию, поэтому было организовано больше двухсот процессов над церковными людьми, иерархами, священниками, мирянами, которые в той или иной степени были замешаны в сопротивлении изъятию. Крупные процессы прошли в Москве, Смоленске. В Шуе был процесс, когда расстреляли трех священников. Один из  них даже не присутствовал на этой площади, а просто кому-то, за несколько дней до этого, прочитал воззвание патриарха Тихона.

Большой процесс прошел в Петрограде, было привлечено более восьмидесяти человек. В результате этого процесса пять человек были расстреляны, в том числе митрополит Вениамин, который был готов пойти на сотрудничество с властями. Тем не менее властям нужно было организовать этот процесс, нужно было проявить строгость. По всей стране было расстреляно около ста человек – это меньше, чем было приговорено к расстрелу. Сейчас иногда говорят о нескольких тысячах расстрелянных – это не совсем правильно. Например, в Сибири не расстреляли ни одного человека. Были процессы, на которых приговаривали к расстрелу. В Томске архиепископа Виктора (Богоявленского) приговорили к расстрелу и еще несколько священников, но их не расстреляли. Дело в том, что в это время на этих процессах во второй раз решили применить новые советские законы уголовно-процессуального кодекса, которые опробовали на процессах против левых эсеров. Судить по закону, а не по революционной совести оказалось сложнее.

Каковы же были итоги изъятий? Что из этого вышло?

Ленин в своем письме говорил, что в ходе изъятия, по всей видимости, будет собрано несколько сотен миллионов, а может, и миллиардов золотых рублей. Сегодня, когда многие документы оказались в руках исследователей, удалось точно подсчитать, сколько изъяли. Эти подсчеты содержатся в предисловии к сборнику «Политбюро и Церковь», который написал новосибирский ученый, академик Николай Николаевич Покровский. Там говорится, что сумма всего изъятого оценивается в четыре миллиона шестьсот тысяч золотых рублей. Это примерно одна тысячная от планируемой суммы. Почему так мало изъято? С одной стороны, на самом деле на тот момент у Церкви уже много и не было. Кроме того, представление о несметных церковных богатствах связано с тем, что перед революцией Церковь владела очень большой недвижимостью, которой к тому времени была уже лишена.

Что касается изъятия ценных бумаг и банковских вкладов – это произошло еще раньше. Кроме того, до революции и в первые послереволюционные месяцы многие церковные учреждения содержались за счет государства (это учебные заведения и некоторые церковноприходские школы). Многое к тому моменту уже было разграблено. Троцкий говорил, что на самом деле был заговор церковников. Они заранее всё припрятали и, скорее всего, вывезли за границу, чтобы там субсидировать белогвардейское движение, белогвардейское подполье, которое действует против советской власти.

Куда же делись изъятые четыре миллиона? Что из этого пошло на помощь голодающим? Еще до того, как стали изымать церковные ценности, из государственных средств один миллион был действительно потрачен на закупку зерна за границей. Об этом много было написано в советских газетах. Остается 3,6 миллиона. Куда они пошли? Сама кампания по изъятию церковных ценностей требовала определенных капиталовложений. Этим занималось большое количество людей, их нужно было снабжать продовольственными пайками. Нужно было привлекать войска. То, что изымалось, нужно было упаковывать. Все это тоже определенная статья расходов. Часть средств была разворована.

Многие из нас помнят ранний роман Юлиана Семенова, по которому поставили фильм, «Бриллианты для диктатуры пролетариата» – это как раз повествование о том, какие были злоупотребления в Гохране. С 1921 по 1923 год многие сотрудники этой организации были привлечены к уголовной ответственности за то, что разворовали часть средств, которые находились у государства. А какие-то ценности попадали прямо в Гохран, но почему-то некоторые из них тоже пропали.

Реализация церковных ценностей происходила в основном за границу. Ценности пытались реализовывать как можно скорее, потому что Троцкий говорил, что эти средства прежде всего для того, чтобы финансировать будущую мировую революцию, которая со дня на день должна произойти. В то же время к кампании по изъятию церковных ценностей были привлечены музейные работники, которые должны были тщательно отсмотреть, можно ли что-то продавать прямо за границу. Или же при продаже заявить о великой ценности этой вещи, чтобы существенно поднять цену.

Для того чтобы произвести такую экспертизу, требовалось время. В это время музеями заведовала жена Троцкого, которая выступала за то, чтобы проводить такие экспертизы, а муж ее был против. Но удалось примерно одну восьмисотую часть того, что изъяли, спасти от продажи и переплавки.

Если в целом говорить об итогах тех мероприятий, то в лице Ленина и Троцкого государство наметило стратегию дальнейших отношений с Церковью. Это поощрение расколов, террористическая деятельность против Церкви. Эти методы использовались вплоть до конца тридцатых годов. Примерно к 1939 году взгляды поменялись и были намечены другие.

Помощь голодающим во многом была организована путем действий советской дипломатии и была получена от капиталистических государств. К концу 1933 года у нас в государстве рубль был стабильным. Соответственно, началась новая эпоха, – эпоха экономической политики, что сопутствовало постепенному восстановлению сельского хозяйства.

– Было ли что-то возвращено из сохранившихся церковных ценностей?

– Этого я не знаю. Но могу сказать о тех ценностях, которые каким-то чудом не попали в изъятие. Недавно была память святителя Иннокентия, епископа Иркутского. Было снято несколько фильмов, посвященных православию на Байкале, в Иркутске. Там показывают Евангелие, которое было пожертвовано Петром I в Знаменский монастырь. Это Евангелие печатное, не рукописное, сделанное еще при патриархе Адриане. Это дар Петра I открытому монастырю. Как это Евангелие осталось в Церкви? Как говорили иркутяне, это Евангелие было спрятано в куче угля, в мешке, в ящике. Если посмотреть на богослужебные сосуды в храмах, то большая их часть – это не дореволюционные ценности, а сделанные гораздо позднее. Вернули те ценности, которые не подвергались изъятию. Например, ценности, находившиеся в Патриаршей ризнице в Кремле. Туда они передавались из музеев Кремля.

– Представляли ли ценность иконы в то время?

– С точки зрения того времени иконы не представляли никакой ценности. Их не старались изъять в ходе этой кампании. Их изымали просто так, передавали в музеи. И, благодаря этому, многие известные иконы оказались в музеях: и Владимирская икона Пресвятой Богородицы, и «Троица» Андрея Рублева. Правда, в некоторых местах были сделаны абсолютные копии. Например, есть три иконы Троицы Андрея Рублева, абсолютно не отличающиеся для простого обывателя. Одна находится в Музее древнерусского искусства имени Андрея Рублева. Другая – в Третьяковской галерее – это оригинал. И третья – в иконостасе Троицкого собора в лавре. Где-то до 80-х годов XX века у нас считалось, что то, что написано в XVIII веке или в конце XVII века, не является памятником. Можно было иконы вывозить за границу, имея обыкновенную справку из областного управления культуры. А некоторые из иностранных дипломатов вывозили ценности в огромных количествах.

– Были ли какие-то ценности в нашей епархии в Сибири?

– У нас было немного ценностей, которые в то время могли заинтересовать большевиков. Было несколько старых городов: Тобольск, Томск, Красноярск, Иркутск. Но большая часть храмов Сибири была построена переселенцами на границе между XIX и XX веками. И купцы и золотопромышленники не успели ничего пожертвовать в эти храмы. Поэтому брать из Сибири было почти нечего. Об этом говорят оперсводки, в которых чекисты писали о том, что в Сибири мало что есть и мало что можно взять. В Томске был процесс, когда приговорили к расстрелу архиепископа Виктора. Но расстрел не состоялся. А на территории Новосибирской митрополии в Тогучинском районе служил батюшка отец Александр. Его обвинили в том, что он якобы противился изъятию. В течение двух лет длилось следствие и закончилось тем, что губернский суд оправдал отца Александра, заявив, что в его действиях не было никакого состава преступления.

– Как можно оценить эту антицерковную кампанию? Какой вред она нанесла Церкви?

– Я думаю, с одной стороны, вред себе нанесло государство. Усилилось определенное расслоение среди народа: на верующих и людей, принявших новую идеологию. Их взгляды были противоположны, иногда даже враждебны. Мудрые политики, наоборот, стремятся к единству. В среду верующих проникли взгляды на власть противозаконную, безбожную. И понадобилось несколько десятилетий, чтобы смягчились отношения между двумя частями общества.

Ведущая Инесса Титова

Записала Наталья Мухлынина